30. Лицо, лоснящееся от помад,
В безжалостном возникло адаманте,
Крушителя языческих громад
Не распознать в самодовольном франте!
Струились, источая аромат,
Шелка пышнее королевских мантий,
Усеянный карбункулами меч
Был непригоден для кровавых сеч.
31. Как человек, который пробудился,
Полночи в тяжком проведя бреду,
Ринальд, себя увидев, устыдился:
На лоне неги в сказочном саду
Он, рыцарь, в размазню переродился.
Глаза потупив, сдался он стыду:
Сгореть готовый в пламени гееннском,
Смотрел на щеголя в наряде женском.
32. Вскричал Убальд: «На Азию войной
Идут полки Европы христианской,
Поклявшись подвиг совершить страстной
В Земле обетованной, ханаанской,
Вселенской славе берег островной
Ты предпочел в пустыне океанской.
Вдали от славных армий и галер
Чему ты служишь, дамский кавалер?
33. Какими был ты убаюкан снами,
Как мужество ты растерял в глуши?
Ступай по зову Готфрида за нами,
Подумай о спасении души!
Борьбу с языческими племенами,
Судьбы избранник, с честью заверши.
Как прежде, за безбожье мсти иудам,
Им кары не избегнуть даже чудом!»
34. Молчал Ринальд, охваченный стыдом,
Но стыд, ведущий в адские вертепы,
Дал место гневу в сердце молодом.
О гнев, ты воин разума свирепый!
Залившись краской и дыша с трудом,
С себя срывает он наряд нелепый:
На шелковые ленты зол жених —
Он жалкие оковы видит в них!
35. На волю из дедала колдовского
Он вырваться мечтает поскорей,
Избавившись от платья франтовского,
Льва умертвив у замковых дверей.
Исхода не предвидела такого
Хитрейшая из адских дочерей,
Не думала, что мысли о побеге
Могли родиться в царстве вечной неги.
36. Она хотела крикнуть: «Подожди!» —
Но крик ее был заглушен рыданьем,
Он гулкой пустотой в ее груди
Откликнулся, подавленный страданьем.
Причудница не ведала, поди,
Чья мудрость управляет мирозданьем,
Теперь она была не столь горда
И все ж прибегла к плутням, как всегда.
37. Из фессалийской слышала пещеры
Она такую ересь и божбу,
Что, замедляя бег небесной сферы,
Дуть научилась в адскую трубу,
Но не пришли на помощь ей химеры,
Не пробудились мертвые в гробу,
Из преисподней нечисть не слеталась,
На красоту ей уповать осталось.
38. Бежит, но не сторонкой, не тайком —
Неужто в ней гордыня отпылала?
Еще вчера она одним кивком
Презрительно Амура отсылала,
Любила быть любимой, но ни в ком
Признать предмет мечтаний не желала:
Собой любуясь, видела, любя,
В глазах любимого одну себя.
39. Вниз по горе бежит, по круче снежной,
За тем, кто ею подло пренебрег.
От горьких слез прекрасней облик нежный:
«Любимый, ты на казнь меня обрек!» —
Из уст ее летит к косе прибрежной
Упреком обгоняемый упрек.
Призывный вопль безвыходной печали
Расслышал рыцарь, стоя на причале:
40. «Мне часть души украденной верни
Или возьми с собою обе части,
Не могут врозь существовать они,
Еще успеешь ты распутать снасти,
Нет власти у меня – слова одни,
Лобзанья ты хранишь для новой страсти,
Не бойся выслушать, отъезд отсрочь,
Прогнать меня еще успеешь прочь!»
41. Сказал Убальд: «Минуту промедленья
В укор собрату не поставлю я.
Взгляни, Ринальд, как с криком исступленья
Сирена приближается твоя,
И если ты ее без сожаленья
Отвергнешь, кто потом тебе судья?
Кто вздумает назвать тебя неправым?
Ты чувства победишь рассудком здравым!»
42. Застыл герой у вспененных валов,
К нему Армида подбегает вскоре,
Шипами гнева душу исколов,
Прекрасная в своем бескрайнем горе.
Боится или не находит слов —
Молчит с безвыходной тоской во взоре,
Как будто ждет чего-то и глядит,
Как он за нею исподволь следит.
43. Так, стоя перед публикой, певица
Не сразу переходит к верхним ля,
Распеться надо ей и вдохновиться.
Армида, заклиная и моля,
Хотя и безутешна, как вдовица,
Лукавого зовет в учителя
И вздохами, любезными Амуру,
Венчает жалобную увертюру:
44. «Не мни, что я несу тебе с мольбой
Любовницы отвергнутой признанья,
Любовниками были мы с тобой,
Но если о любви воспоминанья
Ты проклял, не забудь, что враг любой
В цепях имеет право на стенанья.
Врагиню выслушай и лишь потом
Дай волю гневу в рвении святом.
45. Меня ты ненавидишь и, похоже,
Сам этой новой ненависти рад,
Гяуров ненавидела я тоже,
Но ты был ненавистнее стократ.
Язычница, наказ я чтила Божий
В надежде охранить священный град:
Христианина от знамен армейских
Умчала из пределов арамейских.
46. Себя за то коришь сегодня ты,
Что очутился в чувственном капкане.
О да! Тебя коварством красоты
В постель я затащила на аркане,
Служанкой стала сладостной мечты
И девственности цвет без понуканий,
Не сорванный другими до тебя,
Предательски всучила, не любя.
47. Сочти и этот чистый дар приманкой:
Преступность осознав моей любви,
Порвешь ты с изворотливой шаманкой,
Моих собратьев убивать плыви.
Собратьев? Нет, не вздумай мусульманкой
Назвать меня, топи ислам в крови!
Тебе, а не граниту на востоке
Я поклоняюсь, идол мой жестокий!
48. Я об одном молю тебя теперь:
Дозволь сражаться мне у стен священных.
Добычу не бросает хищный зверь,
И триумфатор не бросает пленных.
Считай меня врагом, не лицемерь:
Презреннейшая из рабынь презренных
В толпе за колесницей я пойду
У рати крестоносной на виду.
49. Презреннейшая из рабынь, обрежу
Я ножницами волосы себе,
Примкну в лохмотьях к твоему кортежу,
В лохмотьях, подобающих рабе.
О стычках, о безумной скачке грежу,
Помчусь за птицей на твоем гербе.
Я научилась у простонародья
Носить копье и лошадь брать в поводья.
50. Не щитоносцем, а щитом твоим
Я стану, жизнь спасая дорогую,
Засвищут стрелы, я навстречу им
С готовностью подставлю грудь нагую.
Увидит перс, что рядом мы стоим,
И не отпустит тетиву тугую:
Жалея любящую красоту,
Не выстрелит по алому кресту.
51. О красота, ты выдумка пустая,
Я брошена!..». Тут осеклась она
И разрыдалась. Так искрится, тая,
Весенний снег, так брызжет быстрина.
За плащ и за руки его хватая,
Тянулась к милому, исступлена,
Но юноша отпрянул, руки пряча,
Прогнал любовь и дверь открыл для плача.
52. В душе его, обузданной умом,
Любовь не разожгла огня былого,
И только жалость в юноше прямом
Восстала против приговора злого.
Как чувство задушить в себе самом?
Как бросить осудительное слово?
Как слезы, подступившие к глазам,
Прогнать? Как вылиться не дать слезам?
53. Сказал он: «Я не знаю, отчего ты
Безвольна и до странности слаба,
Я мог бы снять с души твоей заботы,
Но не ко времени твоя мольба.
Я не хочу сводить с тобою счеты,
Ты не врагиня мне и не раба,
Хотя дошла до крайностей опасных
Ты в ненависти и порывах страстных.
54. Плутая, ты попала в западню.
Что делать? Людям свойственно плутанье.
Я в том природу женскую виню,
И молодость твою, и воспитанье.
Заботливо и нежно сохраню
Я память о нелегком испытанье.
Я в радости и горе рыцарь твой,
Но не в ущерб присяге боевой.
55. Так пусть же проклятое место это
Могилой станет нашего стыда,
Вовек не будет честь твоя задета
Насмешками предвзятого суда.
Пусть не узнают нашего секрета
В столицах европейских никогда!
Не осрамят на рынке и в таверне
Царевны имя пересуды черни.
56. Ступай же с миром. Взять тебя на борт
Воспрещено мне проводницей строгой.
Останься здесь или в приветный порт
Направь свой парус, но другой дорогой…»
Был голос рыцаря суров и тверд.
Взъярилась ведьма: «Чувств моих не трогай!»
И принялась ругать его ругмя,
Свирепый взор на франка устремя:
57. «Нет, ты не сын Софии, не патриций
Из рода Ация – ты в камыше
Подобран был гирканскою тигрицей,
Кавказа выкормыш, ты весь в парше.
За правду заплатила я сторицей,
Нет человечьих чувств в твоей душе.
Всплакнул ты разве, побледнел ты разве,
Когда к сердечной прикоснулся язве?
58. Ты соблазнил меня – и с глаз долой.
Что мне сказать о горестной утрате?
Блуднице отпустил ты грех былой
Щедрей вождя победоносной рати.
Амура осчастливил похвалой,
Ученость блещет в новом Ксенократе.
О боги, рушится за храмом храм!
Зачем прощать мужчинам этот срам?
59. Ты говоришь: „Ступай, Армида, с миром!“ —
Увы, нигде я мира не найду,
Змееволосой фурией, вампиром