Приученная к ратному труду,
Я женщина, но женщина с оружьем!
Ты только повели, и я пойду
На эскадрон, летящий полукружьем.
Владеющая скипетром рука
Не выронит кровавого клинка.
44. За бранный труд берусь я не впервые,
Я опытна и утверждать дерзну,
Что стойко за устои вековые
Империи твоей веду войну,
И рыцари отнюдь не рядовые
Недавно были у меня в плену.
На хлебе и воде они сидели,
Не мог не слышать ты об этом деле.
45. Заложников пешком и на ослах
Я в дар тебе к египетской границе
Послала под конвоем, в кандалах.
В каирской сгнили бы они темнице,
А ты бы, не заботясь о тылах,
Солим державной подчинил деснице,
Когда б Ринальд не перебил конвой
И не освободил товар живой.
46. О подвигах Ринальда в восхищенье
Толкуют пустословы даже здесь.
В груди моей клокочет возмущенье:
Его хочу я наказать за спесь!
Наступит день и, поборов смущенье,
Я свой позор тебе открою весь.
Покаюсь, о постыдном вспоминая,
Но прежде с ним расправиться должна я.
47. Упорно спорит с ветром лук тугой
И метко попадает в середину.
Стрелу Армиды к цели всеблагой
Направит ангел, торопясь в Медину.
Но если вызовется кто другой
И голову отрубит паладину,
Я примирюсь, хотя и знаю я:
Возвышенней была бы месть моя.
48. Он благодарность от меня получит
Сторицей по заслугам и трудам:
Тому, кто оскорбителя проучит,
С приданым заодно себя отдам!
Посулами пустыми не замучит
Армида. Пусть глашатай по рядам
Тотчас во всеуслышанье объявит:
Я жду того, кто франка обезглавит!»
49. Глазами похотливыми смотрел
На лучницу Адраст и крикнул с жаром:
«Злодея грудь твоих не стоит стрел,
Запас каленый изведешь ты даром.
В единоборствах я поднаторел
И голову врага одним ударом
Снесу, за горе отомстив твое, —
Тебе на блюде я пришлю ее.
50. Я вырву сердце из груди бесчинной
И брошу на съеденье воронью,
Пускай полакомится мертвечиной!» —
Вмешался Тисаферн: «С тебя собью
Я гонор, будь же наконец мужчиной,
При государе стыдно холую
Кичиться – я тебя храбрее втрое,
Но на словах не стану лезть в герои».
51. «Солги еще, что на дела я скуп, —
В ответ ему раздался крик набоба, —
И завтра же я растопчу твой труп!..» —
Всю ночь бы препирались твердолобо
Соперники-ревнивцы – зуб за зуб,
Но царь велел, чтоб замолчали оба,
И молвил: «О прекрасная жена,
Не женским сердцем ты наделена!
52. Ты заслужила, чтобы вместе встали
Мы за поруганную честь твою,
Чтобы браниться братья перестали,
Сплотясь отныне в крепкую семью.
Найдется применение для стали,
Соперничать уместнее в бою!» —
Умолк, и снова оба краснобая
Льнут к чародейке, спину прогибая.
53. За ними выступают с похвальбой
Уже не двое витязей, а двести,
Служить клянутся ей наперебой:
«Как смел он отказать такой невесте?
Он с Азией великой примет бой!»
Меж тем Ринальд при штормовом зюйд-весте
В неведенье летел к Святой земле
На самом быстроходном корабле.
54. Маршрутом тем же по волнам бурунным
К нагорью иудейскому спеша,
Несется парусник с героем юным.
То блеском Семизвездного Ковша
Любуется он в сумраке безлунном,
То зыбким частоколом камыша
По берегам, где лбы утесов мрачных
Бросают тень на русла рек прозрачных.
55. Он хочет знать обычаи земель,
Кишащих варварскими племенами.
Не опасаясь наскочить на мель,
Три дня челнок несется над волнами.
И вновь закат – близка благая цель!
«Смотрите, Палестина перед нами, —
Кричит Фортуна рыцарям с кормы, —
Здесь, как ни жаль, должны расстаться мы!»
56. Оставив христиан на диком бреге,
Пропала. Запад отгорел давно.
Пора друзьям подумать о ночлеге,
Все зримое слилось в одно пятно —
Не разглядеть ни кровли, ни телеги,
Ни лошадей – так сделалось темно.
Не подойти ни к одному порогу,
И некому им указать дорогу.
57. В сомненье постояли у воды
И прочь от моря побрели в молчанье,
Как вдруг огнем неведомой звезды
Среди природы, впавшей в одичанье,
Лучом в разрыве облачной гряды,
Пророча черной ночи развенчанье,
Зажегся светоч в сумрачной дали,
Поближе крестоносцы подошли.
58. Доспехи на сосну повесил кто-то,
Сияньем раздвигая темноту,
Переливалась шлема позолота,
Карбункулы играли на свету.
Фигурки рыцарей вполоборота
Шагали по волшебному щиту,
Под деревом сидел почтенный книжник,
При виде крестоносцев встал подвижник.
59. Убальд и Карл узнали в старике
Знакомого отшельника речного,
Припали рыцари к его руке,
Единоверцев рад он видеть снова.
Бертольда сын молчит невдалеке
И слышит голос странника ночного:
«Там, где всегда пустынно и темно,
С тобой одним я встречи жду давно.
60. Ты удивлен, что я, монах смиренный,
Собратьям отыскать тебя помог
В садах волшебных, где, илот презренный,
Ты ведьмой был посажен под замок.
Там пели сладкогласные сирены,
Ты ложь от правды отличить не смог,
И если речь моя твой ум разбудит,
Мудрей меня гонец к тебе прибудет!
61. Наказ мой в сердце, рыцарь, заключи:
Блаженство не в прохладе чащ древесных,
Где вторят нимфам звонкие ключи,
А на вершинах Доблести отвесных.
Тот, кто в бездомной не блуждал ночи,
Не мерз, не жарился в песках безвестных,
Орлом подбитым рухнет с высоты!
Ужель в грязи валяться вздумал ты?
62. От недостойных откажись привычек,
Иди по жизни с гордой головой,
Ты вспыльчив, и тебя любой обидчик
Уводит от задачи боевой.
Не опускайся до ничтожных стычек,
Высокий кодекс рыцарства усвой:
Ты создан для влечений благородных,
А не для увлечений сумасбродных!
63. Огонь тебя снедает изнутри,
Уйми его, круша в борьбе со скверной
Извне воздвигнутые алтари.
Во имя высшей цели нрав прескверный
И гордость перед Готфридом смири.
Сей обладатель мудрости безмерной
Предел поставит пылу твоему,
А надо будет, волю даст ему!»
64. Текла проникновенно речь святая,
Покорность юноше внушил Творец,
Дошла до сердца проповедь простая,
Сгорая от стыда, молчал храбрец.
Ринальда мысли тайные читая:
«Взгляни на этот щит, – сказал мудрец, —
На нем, мой сын, сквозь слезы покаянья
Ты прадедов своих узришь деянья.
65. Из диких мест высокие мечты
Призвали их на стогны метрополий.
Бессилен в беге состязаться ты
С тенями древними на славном поле.
Мой щит тебе прибавит быстроты:
На геральдическом прочтешь ты поле
Веления судьбы, а на щите
Найдешь картины жизни во Христе!»
66. Смотрел Ринальд на барельеф чеканный,
Где древние толпились короли, —
Увенчанные лавром великаны,
Свой род они от Ация вели.
В наследство им не пурпур златотканый
Оставил он, а бьющий из земли
Источник, восходящий к славе Рима,
Чья воинская мощь неповторима.
67. Вот Кай, царивший в смутные года,
Когда империя пришла в упадок
И чужестранец грабил города,
На беззащитную добычу падок.
Кай первым графом Эсте стал тогда:
Соседям дал приют, вернул порядок,
Пока по перевалу в смутный год
Не впущен был Гонорием вестгот.
68. Дворцы по всей Италии горели,
Был натиск варваров необорим,
На Форум в страхе граждане смотрели,
На погибающий в пожаре Рим!
Империю от рабства спас Аврелий.
«Здесь, – молвил старец, – мы Фореста зрим
С мечом, но Палатин опять задымлен,
И гунны с севера идут на римлян!»
69. Как не узнать Аттилу на щите!
В глазах драконьих искры, морда злая,
Сидит, как пес дворовый, на хвосте,
Слюною брызжет, заходясь от лая.
Из боя выполз он на животе
За спинами солдат, скуля – не лая!
Форест врага, как новый Гектор, бьет
И гуннам Аквилею не сдает.
70. Фореста гибель на другой картине,
Его судьба – Италии судьба!
Чуть дальше Акарин на Палатине
Стоит за честь отцовского герба.
Не с гуннами он бился при Альтине,
А с Фатумом – гремит его труба
В долине По, где он на почве древней
В единый город соберет деревни.
71. На берегу, где быстрая река
В разлив из-под крутого хлещет яра,
Столицей дома Эсте на века
При Акарине сделалась Феррара.
Аланов опрокинул он войска,
С герулом Одоакром бился яро
И, за Италию сражаясь, пал —
Отцу в геройстве он не уступал!
72. Погибнет в той же битве Альфоризий,
Из ссылки Аций мстителем придет
(Он с братом высечен на среднем фризе),
Тиран герульский от меча падет,
И Бонифаций обретет элизий:
Стрела ему в зеницу попадет,
Он скажет: «Смерть победу освятила.