И вдруг истошный крик из-за уступа!
В ложбину гонит дева скакуна,
Со взмыленного соскользнула крупа,
На вид помешана, слепа, пьяна!
Ей в сердце острое вонзилось жало —
К безжизненному телу подбежала.
105. Струились неутешны и чисты
Ее неистощимые рыданья:
«С возлюбленным – о тщетные мечты! —
Я вновь соединилась для страданья.
Тебя я вижу, милый друг, но ты
Меня не видишь в сладкий миг свиданья.
Найдя тебя, тебя теряю вновь,
Теперь уже навек, моя любовь!
106. Кто мог подумать, что в тоске и плаче
Смотреть когда-нибудь придется мне
На этот мертвый лик, на взор незрячий —
Такое не привидится во сне.
Себя я ослепила бы иначе!
Счастливая, сгорала я в огне
Жестоких глаз. Погас огонь высокий,
Могильной бледностью покрылись щеки!
107. Нет, для меня и бледность хороша!
О, если видишь ты мои терзанья
И плач мой слышишь, светлая душа,
Не воспрети последнего дерзанья:
Я, неповинным воровством греша,
С холодных губ холодные лобзанья,
В восторге, как с горячих губ, сорву
И смерти помешаю торжеству.
108. Знакомые уста, благим приветом
Беглянку утешали вы не раз,
Загробным я пренебрегу запретом
И на прощанье поцелую вас.
Решись я раньше попросить об этом,
Молиться не пришлось бы мне сейчас
О милости. Нет, смерти я не трушу:
В пустующий чертог впустите душу!
109. Покуда прах твой, рыцарь, не зарыт,
Нас вместе примет темень гробовая…» —
Так плакала Эрминия навзрыд,
До капли жизнь из сердца изливая.
Был рот у мертвого полуоткрыт,
Не тщетно пролилась роса живая.
Вздохнул герой, вздохнула дева с ним,
Два тяжких вздоха сделались одним!
110. Стонал, соленую глотая влагу,
Танкред, и дева в тишине ночной
Пролепетала, обретя отвагу:
«Повремени с уходом в мир иной!
С тобою рядом я в могилу лягу,
Не умирай, побудь еще со мной,
Открой глаза, любимый, Бога ради,
В последней мне не откажи награде!»
111. Глаза открыл и вновь закрыл Танкред.
«Живого ты хоронишь господина, —
Вскричал Вафрин, – у раненого бред.
Взгляни-ка, не пробита ли грудина?
От слез и причитаний только вред».
Доспехи снял тосканец с паладина.
Ощупать раны знахарка должна,
На лучшее надеется она!
112. Увы, перевязать ей нечем друга,
Он от потери крови изнемог.
Вуалью рану не затянешь туго,
Надергать жалкой корпии комок
Нет времени, да и пуста округа.
Тут долг любви Эрминии помог:
Обрезать волосы он ей подскажет,
Царевна ими раны перевяжет!
113. Ни кардамон не рос там, ни сезам,
Но заклинанья действенней корений,
Целительней, чем мази и бальзам,
Живительней при язвах и гангрене.
Не верит раненый своим глазам:
Над ним склонился евнуха смиренней
Слуга его Вафрин – прямой араб
Со спутницей, наряженной в хиджаб.
114. «Вафрин, давно ли ты покинул Газу
И где сиделку отыскал в ночи?»
Эрминия пунцовой стала сразу,
Рекла: «Ты обессилел, помолчи.
Покой поможет нам прогнать заразу,
Но помни: плату требуют врачи!»
Тут голову его без размышлений
Кладет себе царевна на колени.
115. Вафрин гадал, где среди голых скал
Заночевать им – под каким навесом?
Как вдруг отряд нормандцев прискакал:
Кресты на пелеринах, копья лесом.
Отряд в ущелье герцога искал:
На поединок уходя с черкесом,
Им приближаться запретил Танкред,
Но рыцари нарушили запрет.
116. С начала боя два часа минуло,
Вернуться герцог должен был давно…
Скрестились руки наподобье стула,
Нести тарентца в лагерь решено.
«У трупа не поставишь караула, —
Вздохнул Танкред, – но и бросать грешно
Покойника на растерзанье грифам,
Будь он хоть трижды заодно с халифом.
117. Позорна над безгласным телом месть,
Как подобает, мы его зароем,
Единственную после смерти честь
Окажем мужу, павшему героем!»
Вождю помогут поудобней сесть
Бойцы и вниз уйдут безмолвным строем.
Вафрин с Эрминией ведут коней,
Он сторожем теперь приставлен к ней.
118. Прибавил тихо герцог: «Не к палаткам
Меня несите, а в священный град,
Случись мне нынче на пути негладком
Скончаться, я кончине буду рад:
Добраться легче в упоенье сладком
От Гроба Господа до райских врат.
Хочу паломничество в мире этом
Я завершить исполненным обетом».
119. В мечтах, что завтра будет он здоров,
Уснул Танкред от ран и утомленья.
Вафрин снял для царевны мирный кров
У христиан соседнего селенья,
Невидимый прошел среди шатров
И в ставке принят был без промедленья.
Там план сраженья обсуждал совет,
И Готфрид каждый взвешивал совет.
120. Вождя нашел Вафрин у изголовья
Раймунда раненого и при нем
Красу и цвет дворянского сословья.
Собранью Готфрид объявил: «Начнем!»
Шпион поведал, как достиг становья
Египетского, как, не прячась, днем
Прошел сквозь десять линий обороны.
В молчанье слушали его бароны.
121. «Мне неизвестна численность орды
Синайской, но я слышал, что в походе
Нередко ей недостает еды:
Во всем Египте столько нет угодий,
В сирийских реках столько нет воды
При самой незасушливой погоде,
Их туча, пропасть, гибель, бездна, тьма —
Поднимутся на холм, и нет холма!
122. Долину наводнят, и нет долины!
Но бедуин, живущий в шалашах,
Не знает ни команд, ни дисциплины,
Копье метнет и скрылся в камышах!
Там есть, сказать по правде, исполины,
Чьей славой горд магометанский шах,
Да эскадрон, лихой необычайно,
Бессмертным он зовется не случайно.
123. Бессмертным он зовется потому,
Что численность гвардейцев неизменна:
Случись из строя выбыть одному,
Тотчас убитому готова смена.
Никто не превосходит по уму
И храбрости вождя их Эмирена.
Поручено им хитростью любой
Вовлечь противника в открытый бой.
124. Сюда берберский сброд полуодетый,
По слухам, подойдет дня через два.
Ринальд, будь осторожен в битве этой:
Твоя скатиться может голова!
На живодеров, на зверей не сетуй,
Армида – повторю ее слова! —
Тому отдастся и того полюбит,
Кто голову врагу ее отрубит.
125. На зов ее Адраст пришел в Левант
От моря, обращенного к восходу,
Не на коне, а на слоне гигант
На битвы ездит, чужд людскому роду,
И Альтамор, подмявший Самарканд
Аллаху своенравному в угоду,
И Тисаферн, чей подвиг боевой
Подобострастной окружен молвой!»
126. Побагровел, услышав эти речи,
И гневом воспылал Бертольда сын.
В мечтах мальчишка был уже далече:
Сражаясь против сотни сарацин,
Себя воображал он в гуще сечи…
Оборотился к Готфриду Вафрин:
«Теперь скажу о деле посерьезней,
Иудины тебе раскрою козни!»
127. О каверзной поведал он игре,
О ложных надписях на латной стали,
О яде, о могучем дикаре…
Расспросами потом его пытали,
Настала тишина в штабном шатре,
Когда он прояснил им все детали.
На раненого Готфрид бросил взгляд:
«Раймунд, что книги делать нам велят?»
128. Старик ответил: «Завтра на рассвете
Дворец Давида я не стал бы брать,
Как вы постановили на совете.
Пусть отдохнет, пусть отоспится рать!
Под башней, широко расставив сети,
Отловим всех, кто вздумает удрать:
Пристать к халифу мы им не позволим,
Меча им не поднять над бранным полем.
129. Но главное, ты должен поскорей
Себя обезопасить от коварства.
Нет царств без полководцев и царей,
А ты основа будущего царства.
Волков в овечьей шкуре не пригрей,
Найдется против хитрости лекарство:
Сменить значки на латах прикажи
И подлых тотчас уличишь во лжи!»
130. «Мой друг, – услышал он от полководца, —
Как ни ценю я мудрый твой совет,
На нерешительность твою придется
Мне нынче дать решительный ответ:
Не отсидимся мы на дне колодца,
Завоевать замыслив целый свет.
Мы стяги крестоносные поднимем,
В открытом поле бой открытый примем!
131. От глупой спеси сарацин раздут,
Но сгинет спесь перед дружиной бравой.
Там, где ислама высился редут,
Мы праведной воздвигнемся державой.
К рассвету башню нехристи сдадут,
А не сдадут, возьмем ее со славой!
Теперь же разойдемся до утра,
Уже и звездам на покой пора».
Песнь двадцатая
1. Уже младенец-день велел солдатам
К трудам совместным приступить давно,
Когда на западе часу в десятом
Загадочное выросло пятно.
Серей туманной мглы перед закатом
Покрыло долы и холмы оно:
Густые цепи армии союзной
К Солиму поступью шагали грузной.
2. На кровлях гомон поднялся такой,
Как будто журавли крикливым клином