А потом она, взмахнув рукой, прошлась кнутом по бедрам.
Джейн не могла поверить, что возбуждается, учитывая то, чем сейчас занималась. Но было трудно не запрыгнуть на Ви, растянутого, связанного и кончающего для нее.
Она использовала кнут не сильно, намного слабее, чем он хотел, но достаточно, чтобы оставить отметки на его бедрах, животе и груди. Она не могла представить, что ему нравится это, ведь он через столько всего прошел, но он действительно получал удовольствие. Его глаза не отрывались от нее и сияли так ярко, словно лампочки, отбрасывая белые тени на маслянистый свет свечей. Когда он кончил в очередной раз, снова донесся этот тяжелый, пряный аромат, всегда ассоциировавшийся с ним.
Боже, испытывая стыд и восторг одновременно, она хотела зайти еще дальше с подручными средствами… настолько, что окинула взглядом коробку с металлическими клипсами, хлысты на стене, и они больше не казались безнравственными, а представляли массу сексуальных возможностей. Она не хотела причинить ему боль. Она лишь хотела, чтобы он испытывал такие же сильные ощущения, как сейчас. Довести его до сексуального предела.
В конце концов, она так возбудилась, что сбросила свои брюки и трусики.
— А сейчас я тебя возьму, — сказал она ему.
Он отчаянно застонал, вращая бедрами, поднимая их вверх. Его эрекция оставалась твердокаменной, несмотря на те несколько раз, что он кончил, и пульсировала, будто собиралась снова.
Когда она забралась на стол и раздвинула ноги над его тазом, он задышал с таким усилием, что она забеспокоилась. Его ноздри судорожно всасывали воздух, и она потянулась к кляпу, но Ви отвернул голову в сторону и покачал ею.
— Уверен? — спросила Джейн.
Он неистово закивал, и она опустилась на его, покрытые семенем, бедра и заскользила по твердой длине его эрекции, обволакивая его. Его глаза закатились назад, а веки затрепетали так, будто он был на грани обморока, прижимаясь к ней по максимуму.
Покачиваясь на нем, Джейн сняла футболку и сдвинула чашечки лифчика так, что они двигались вместе с ней. Раздался громкий скрип, когда Ви натянул оковы. Будь он на свободе, Джейн была совершенно уверена, он бы уложил ее на спину в мгновенье ока.
— Смотри, как я трахаю тебя, — заявила она, подняв руку к шее. Ее пальцы пробежались по следам от его укуса, и губы Ви отпустили кляп, клыки удлинились, врезаясь в красный латекс, когда он зарычал.
Продолжая касаться себя там, где он укусил ее, Джейн встала на колени и подняла его эрекцию. Она опустилась на него одним мощным толчком, и Ви кончил, как только проник в нее, наполняя своим семенем. Перестав содрогаться в конвульсиях, он все же оставался полностью возбужденным.
Джейн никогда не чувствовала себя такой сексуальной, начав двигаться в сумасшедшем ритме. Ей нравилось, что он был покрыт воском и результатами его оргазмов, что его кожа блестела от пота, и местами покраснела, отчего потом придется долго отмываться. Она сделала все это с ним, а он обожал ее за это, и значит, все было правильно.
Когда собственная разрядка нахлынула на нее, она смотрела в его большие, дикие глаза.
Она хотела никогда его не покидать.
Глава 30
Когда Фритц повернул Мерседес на короткую подъездную дорожку многоквартирного дома и припарковался, Ви посмотрел в лобовое стекло.
— Приятное место, — сказал он Джейн.
— Спасибо.
Он затих, воскрешая в памяти то, что произошло в пентхаусе, пару часов назад. То, что она сделала с ним… Боже, он не испытывал ничего более эротичного. И ничто не было так приятно, как последовавшее после. Когда сессия кончилась, она освободила его и повела в душ. Струя воды смыла его сперму и отшелушила воск, но на самом деле он очищался внутренне.
Он хотел, чтобы красные отметки, которые она оставила на его теле, никогда не исчезали. Хотел их на своей коже навечно.
Боже, он не мог вынести ее уход.
— Как долго ты здесь живешь? — спросил он.
— С резидентуры107. Хм, десять лет.
— Хорошее место для тебя. Близко к клинике. Как соседи? — Какой миленький, будничный и бессмысленный разговор. Да гори этот дом огнем.
— Часть из них — молодые специалисты, другая — старики. Вся соль в том, что из этого дома съезжают либо жениться, либо в дом престарелых, — она кивнула на соседнюю с ней квартиру. — Мистер Хэнкок съехал, две недели назад в пансионат. Новый сосед, кем бы он ни оказался, возможно, будет похож на него, потому что первый этаж отходит пожилым. А я что-то разболталась.
А он заслушался.
— Я уже говорил, что люблю твой голос, так что не стесняйся.
— Я такая только с тобой.
— Значит, я счастливчик, — он взглянул на часы. Черт, время утекало как вода в ванной, оставляя за собой лишь холод. — Проведешь экскурсию?
— Конечно.
Он вышел первым и бегло осмотрел местность, прежде чем отойти в сторону и позволить ей встать. Он велел Фритцу уезжать, потому что потом он просто дематериализуется домой, и пока доджен съезжал с подъездной дорожки, Ви позволил ей идти вперед.
Джейн открыла дверь одним единственным ключом и поворотом ручки. Никакой сигнализации. Только замок. А изнутри — ни засова, ни цепочки. Пусть у нее не было врагов, как у него, и все же это было небезопасно. Он…
Нет, он не станет это исправлять. Потому что, через каких-то несколько минут, он превратится в незнакомца.
Едва сдерживаясь, он огляделся вокруг. Ее мебель казалась нелепой. На фоне кремовых стен, мебель из красного дерева и картины маслом, превращали помещение в музей. Эпохи Эйзенхауэра.
— Твоя мебель…
— Моих родителей, — сказала она, положив куртку и сумку. — После их смерти я перевезла сюда все, что влезло, из дома в Гринвиче. Что было ошибкой. Я будто в музее живу.
— Хм… я полностью разделяю твою точку зрения.
Он прошелся по ее гостиной, отмечая вещи, которые подошли бы для дома Брюса Уэйна108 в колониальном стиле. Эта хрень уменьшала размеры квартиры, захламленные комнаты вполне могли бы быть просторными.
— Не знаю, зачем я все это храню. Мне не нравилось жить среди них, когда я росла. — Она сначала обернулась, потом замерла.
Черт, он не знал, что ответить.
Зато знал, что стоит сделать.
— Так… твоя кухня там, верно?
Она пошла налево.
— Она небольшая.
Но уютная, подумал Ви, заходя внутрь. Как и вся квартира, кухня была оформлена в бело-кремовых тонах, но здесь, по крайней мере, не чувствуешь себя экскурсоводом. Стол для принятия пищи и стулья из светлой сосны идеально подходили. Кухонный стол из гранита блестел. Посуда — из нержавеющей стали.
— Я работала над ней весь прошлый год.
Они продолжали беседовать, игнорируя надпись «конец игры», мелькающую на экране.
Ви прошел к плите и наугад открыл верхний левый шкафчик. Бинго. Смесь для шоколада лежала именно там.
Он подхватил ее, положил на стол, затем направился к холодильнику.
— Что ты делаешь? — спросила Джейн.
— Есть кружка? Чашка? — Он схватил пакет молока из холодильника, надорвал сверху и принюхался.
Когда он вернулся к плите, она объяснила ему, где что лежит, вполголоса, будто рассыпалась на части. Было стыдно признавать, но Ви был рад ее расстроенным чувствам. Так он чувствовал себя менее жалким и одиноким посреди в разгаре этого отвратного прощания.
Черт, какой же он мудак.
Он достал неэмалированную кастрюлю и широкую кружку, затем зажег невысокое пламя на конфорке. Когда молоко подогрелось, он уставился на треклятый набор на столе, чувствуя, как его мозг уходит на каникулы: ситуация походила на рекламу Нестле, в которой мамаша держала «оборону», пока дети резвились в снегу до красных носов и замерших рук. Он хорошо представил картину: озябшая шайка залетает в дом с криками, и самодовольный маминатор109 начинает излучать столько тепла, что сам Норман Роквелл 110 загнется от этой слащавости.
Он даже услышал голос за кадром: Нестле — лучшее для вас!
Ну, хорошо, здесь не было ни мамы, ни детишек. Как и счастливого домашнего очага, хотя квартира и была довольно хороша. Вот вам какао из реальной жизни. Который ты готовишь для своей любимой, из-за того что не можешь придумать ничего лучше, и потому что между вами все ужасно запутано. Ты размешиваешь это какао, а кишки скручиваются в узел, во рту пересыхает, и ты серьезно думаешь о том, чтобы заплакать, но ведь ты слишком мужчина для подобных спектаклей.
Такой какао ты приготовил с невысказанной любовью, и, возможно, даже не найдешь слов или шанса, чтобы ее выразить.
— Я ничего не вспомню? — резко спросила она.
Он добавил еще порошка, размешивая ложкой, наблюдая, как воронка шоколада растворяется в молоке. Он не мог ответить, просто не мог произнести это вслух.
— Ничего? — повторила она.
— Насколько я знаю, возможно, у тебя будут возникать странные ощущения от некоторых предметов или запахов, но ты не сможешь их определить. — Он запустил палец в кружку, определяя температуру, облизал его, затем продолжил помешивать. — Наиболее вероятно возникновение смутных видений, потому что твой разум очень силен.
— Что насчет пропущенных выходных?
— Ты этого даже не почувствуешь.
— Как такое возможно?
— Потому что я заменю их другими воспоминаниями.
Когда она ничего не ответила, он посмотрел через плечо. Она стояла напротив холодильника, обхватив себя руками, а в глазах блестели слезы.
Черт. Окей, он передумал. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя так же хреново, как и он. Он сделает все, чтобы уберечь ее от разбитого сердца.
И он в силах ей помочь, не так ли?
Он попробовал какао, и, одобрив температуру, выключил газ. Он наполнил кружку с легким бульканьем, обещавшим радость и расслабление, которого он желал своей женщине. Он принес ей кружку, и когда она не взяла ее, то потянулся и отцепил ее руку. Она взяла горячий шоколад лишь потому, что он заставил, но не стала пить. Она прижала кружку к ключице, изгибая запястье, обвиваясь рукой вокруг нее.