С водой и едой что-то вообще было не так.
Иван после утренней тили не проголодался, и жажда в течение для не томила его. А ведь прошло уже более суток, по расчётам Ивана, с тех пор как он встал из-за стола хлебосольного, против испанского обычая того времени, и говорливого идальго дона Ираньеса, жена которого славилась высокой грудью и каплунами, поджаренными на медленном огне. И вино, пусть слегка кисловатое на вкус, выпитое им тогда же — последняя жидкость, поступившая в его организм.
Сопроводители и охрана суматошно устраивались на ночь, мало обращая внимания на Подарки, предоставив их самим себе.
Каким образом там у него получилось, для Ивана было не важно, но Элам Шестой исполнил его просьбу, и клетка Напель оказалась не далее двух метров от него.
Девушка полулежала спиной к Толкачёву и долгое время после остановки не видела его или делала вид, что не видит.
Иван не торопился потревожить её. Медлил, но вздрагивал от нетерпения позвать её по имени. И каждый раз, когда на него накатывалось такое желание, он усилием воли останавливал себя и слово, готовое сорваться и нарушить естественный ход событий. А ему хотелось, чтобы всё происходило непринуждённо, как бы случайно. Чтобы непринуждённо воскликнуть:
— Ах, какая встреча! Надо же так случиться!..
В конце концов, она первой обратилась к нему… каким-то образом ударив взглядом или ещё чем-то… Но первая. И теперь первая пусть начнёт разговор или принудит его к этому.
Но время утекало, и он решил не ждать до бесконечности, иначе, зачем было заставлять Элама припарковывать повозки рядом.
Вот ещё он потерпит минут пять… ещё три…
Напель как будто услышала его, и когда он уже собрался позвать её, она вздрогнула, словно проснулась, грациозно, кошка и кошка, потянулась и полностью развернулась в его сторону. Неторопливо приподнялась на ноги. Иван тут же непроизвольно прикрыл глаза, памятуя об утренней встрече с её взглядом.
Она засмеялась. По-хорошему, радостно и звонко. Он открыл глаза и снова увидел и удивился отточенности её черт лица и линий фигуры. Ничего лишнего. На лице: прямой нос, вдохновляющий рисунок рта, огромные, возможно, серые глаза. Бархатный взгляд, обволакивающий и призывный, как преисподняя.
— Как зовут тебя, Первородный? — спросила она нежным голосом и ободряюще улыбнулась.
Только сейчас Иван заметил не только её, но и самого себя: стоит с приоткрытым ртом и в неподвижной позе, застигнутый видением чуда.
Она и была — чудо!
— Иван… — отозвался он глухо и грубо. Испугался своего ответа, спохватился и добавил мягче: — Ваней меня зовут. А ты — Напель?
— Возможно… — усмехнулась она одними губами, а глаза её в упор смотрели на Ивана. — Но пусть будет Напель, если тебе хочется.
— Мне не хочется… Мне тебя так назвали.
— Эти?
Она сделала пренебрежительный жест рукой, словно что-то грязное стряхнула с пальцев. После чего опять улыбнулась, зажигая в сердце Ивана пульсирующее волнение.
— Ты разве не Напель?
— У тебя много потомков? — Она не обратила внимания на его вопрос, а спрашивала сама. — Где они?
— Нет их у меня. И никакой я не первородный. Меня Хем схватил и притащил сюда к дурмам. Говорят… — Он замолк, чувствуя, как уподобляется Эламу. — Я из-за… — Иван опять остановился. Разговоры с Эламом могли быть чисто эмоциональными, и названия, данные сопроводителем, могли быть непонятными другим. И всё же он досказал: — Я из-за Пояса Дурных Веков.
— Ты? — она удивлённо приподняла брови, не трогая мраморной гладкости лба. — Ты повелеваешь временем?
— Нет.
— Но ты дошёл до Закрытых Веков из будущего?
— Да… Но я не повелеваю… Наверное, нет. Я могу ходить… передвигаться в нём.
Иван неожиданно осознал трудность в двух словах выразить феномен ходьбы во времени. Когда-то Симон и дон Севильяк значительно проще это сделали. Но они тогда интриговали его, дабы возбудить интерес к ходьбе во времени, к которой он был предрасположен, а сейчас надо было как-то сразу показать это несведущему и, по сути, незаинтересованному лицу.
— Ты передвигаешь время? — Напель явно решила выяснить, что имел в виду Иван, говоря о движении во времени.
— Нет-нет, я сам передвигаюсь в нём. Время от меня не зависит. Оно находится в статике. Если так можно выразиться о времени. Я пользуюсь полем ходьбы во времени… Я в нём просто хожу… Понимаешь? Там, в поле ходьбы, можно погрузиться в прошлое, а потом выйти в реальный мир этого прошлого…
Она с сомнением покачала головой и на короткие секунды задумалась. На её очаровательном лице живыми оставались только глаза, они изучали Ивана, и он ощущал какое-то ласковое прикосновение к тем участкам своего тела и головы, куда передвигался и где на мгновение замирал её взгляд.
Последующее заявление Напель определённо не ожидалось Иваном.
— Такого не бывает! — капризно, но решительно сказала она. — Время человека просто так не пропустит. Это знают все… И если бы ты был прав, то многое из происходящего здесь, в доприбойном времени, не могло быть…
— Как это не пропустит? — заступился за себя Иван не менее твёрдо. — Но оно пропускает!
Избегая длиннот, он рассказал ей о себе — о ходоке во времени, — о своих путешествиях. Поведал о том, как его схватил Хем и приволок сюда по странному туннелю какого-то Бригса-младшего под горами недоступности в его поле ходьбы, и о своей попытке уйти через поле ходьбы домой. Под конец пожаловался:
— Эта клетка держит меня и здесь и там, в поле ходьбы. Да ещё Хем на страже всё время рядом висит в готовности выловить меня, если я смогу отсюда сбежать… Она что, — он подёргал перекладины клетки, — и взаправду, заколдованная? Или заговорённая кем-то?
Напель пожала плечами, жалоба Ивана её не тронула.
— Не заколдованная и не заговорённая, конечно. И сделана она не из бамбука. Это вещество, помнящее своё первоначальное состояние, в том числе и объём. Поэтому его можно резать или пилить, оно тут же вернёт утерянное. Если только… На это вещество можно воздействовать, но в нашем положении это невозможно.
— Что именно? Говори!
— Пережечь огнём. Огонь нарушит молекулярные связи…
— Правда? — обрадовался Иван и буркнул под нос: — Мог бы сам догадаться… Ну, это мы сейчас проверим.
Он достал зажигалку. Пламя тонким бесцветным лезвием выскользнуло из сопла.
— Потуши!.. — испуганно воскликнула Напель. — Спрячь от глаз других подальше. И не торопись покидать клетку…
— Это почему же?
— Ещё успеешь. Хем и клетка — ещё не самое худшее, что может с тобой произойти, если ты… Слушай меня, Ваня, — в её голосе появилась мягкость, Иван умилился перемене. — Если бы я была Напель, то уже через минуту с начала нашего разговора ты бы умер. Напель — ведьма! Дочь Пекты Великого, Прибой его разбей! Великим он сам себя называет. Отец и дочь подстать друг другу… Верь мне, Ваня… Если мы с тобой объединим усилия, то нас никому не одолеть. У тебя время, а у меня…
Иван не ожидал от неё такого откровения. Однако так и не узнал, чем она владеет и ради чего им надо объединиться. В наступающей темноте вдруг задвигались какие-то тени. Перекрытая ими Напель, как он продолжал её называть при незнании настоящего имени, вскрикнула. Потом донёсся её сдавленно удивлённый возглас:
— Это ты?.. — И капризно: — Долго же вас не было…
И тут же умолкла, будто ей зажали рот.
— Элам!
— Я всегда здесь.
— Что происходит?
— Где?
— Как где? Вокруг нас! Или ты…
— Я ничего не вижу и не слышу, первородный. И тебе того же советую.
— Пошёл ты! Посмотри, где она и что с ней!
— Фью! — присвистнул Элам и весело добавил: — Кто теперь знает, где она? Тут, думаю, побывали её дружки или братья. Да и она сама ведьма. Говорят…
— Опять? Впрочем, говори!
— Ты же не веришь.
— Да говори ты…
Элам что-то забубнил, отвернувшись от Ивана.
— Эй, Элам! Ты чего там?
— Тут… — неуверенно отозвался тот. — К тебе, говорят. Я бы… не советовал тебе вступать с ним в пере…
— Прочь с дороги, прибойник!
Сказано было тихо, но властно и резко, отчего Элам, вероятно, быстро отступил в сторону, уступая дорогу сказавшему. Кто-то вплотную подошёл к клетке. Слабый, непонятно откуда взявшийся свет озарил грубые черты лица незнакомца. На его голову был накинут просторный капюшон, оттого свет выхватывал лишь крупный нос и полоску мохнатых, сросшихся на лбу, бровей, да губы полные, подвижные, с глубокими складками вокруг них.
— Это ты, Ваня? — голос его, неожиданно нежный, дрожал, словно от сдерживаемого порыва при радостной встрече близких людей.
— Я, — озадаченно отозвался Иван и слегка отодвинулся в глубь клетки. — А ты кто?
— Та, которая недавно говорила с тобой, шлёт тебе привет.
Минуту назад виделись, а уже привет, — хотел сказать Толкачёв, но вопрос его был другим:
— Что с ней? Где она?
Полные губы исказила гримаса, угрюмо сдвинулись брови.
— У друзей, — отрывисто и иным голосом сказал незнакомец, ему явно не нравилось произнесённое слово.
«О друзьях так не говорят», — насторожился Иван.
— И?.. Она что-нибудь, кроме привета, велела мне передать?
— У тебя есть огонь, — уверенно и с нажимом сказал обладатель поистине широкого диапазона голосовых связок — сейчас в нём слышался мощные обертоны командира батальона, при котором начинал свою службу Иван.
— Это она мне… — начал, было, он и осёкся.
— У тебя есть огонь?
Глаза нечаянного собеседника обозначились и вспыхнули собственным светом. Их взгляд, казалось, прожигал Ивану мозг, и он отшатнулся ещё дальше. Прутья клетки впились в спину.
Не могла Напель спрашивать об огне, так как видела его и предупреждала. Что-то тут не так.
— Нет у меня… Нет у меня никакого огня. Почему ты спрашиваешь? Зачем это тебе знать?
— Жа-аль…
Глаза густобрового потухли и стушевались, губы сложились в презрительную ухмылку. Свет померк, и незнакомец растворился в темноте. А, спустя несколько секунд, подал голос Элам: