аким сегодня его наделили современные средства массовой информации и популярная культура»[169]. На поприще популярной культуры некоторые молодые мужчины стали интересоваться продуктами, которые изначально выпускались для женщин, например милые (каваи) игрушки и предметы коллекционирования.
У японцев также появилось больше свободы для экспериментов с собственным сексуальным самоопределением. За последние десять лет геи и андрогинные мужчины хоть и не получили широкого признания, но все же повысили свой социальный статус и заняли наиболее выгодное положение со времен периода Тайсё (1912–1926)[170], когда в Японии происходили значительные, если не радикальные перемены.
К счастью или нет, но гендерное самоощущение мужчин в современной Японии видоизменяется в той же мере, что и женщин. Японцы отделались от традиционных концепций мужественности и исследуют большое разнообразие новых способов самоопределения. Это разнообразие одновременно вселяет воодушевление и внушает опасения, так как перемены в самоощущении напрямую связаны с сегодняшними неурядицами в обществе. Продукты средств массовой информации и культуры тоже откликнулись на новые веяния. Мужчины в состоянии тревоги, гнева, одиночества и депрессии заполонили современные японские культурные продукты от ультражестоких фильмов Бит Такэси до атмосферных популярных романов Харуки Мураками и Рю Мураками.
Но именно в мире японской анимации и манги мы встречаем наибольшее число репрезентаций мужественности от реалистичных отражений современного общества до грез наяву и кошмарных проекций гендерной тревоги. Аниме и манга прекрасно подходят для исследования огромного разнообразия самоидентификаций благодаря своим особым выразительным свойствам. Так как анимация и манга обходятся без отсылок, то они предлагают зрителям более усложненные формы самоидентификаций по сравнению с игровым кино. В их основе лежит карикатура, а не реалистичные характеристики, благодаря чему возникают разнообразные сценарии и образы, которые, по словам Пола Уэллса, служат для «расшатывания иллюзий реализма»[171]. В особенности анимация и ее акцент на движение и трансформацию дает широкий простор для появления разнообразия. Она опосредованно дает зрителю возможность изучить колеблющееся самоощущение, которое пересекает границы всякой устоявшейся субъективности. Неслучайно метаморфозы являются основным приемом анимации.
Коротко говоря, аниме не просто отражает современные события, а дает ответ (или, лучше сказать, несколько вариантов ответов) на них.
В этой главе мы рассмотрим несколько вариантов реальности, которые очень непохожи друг на друга, и в каждой нам предстанет новая разновидность мужественности. Принимая во внимание это разнообразие, неразумно делать чересчур много обобщений, но все же представляется возможным выделить несколько направлений репрезентаций мужественности, которые за последние десять лет наиболее часто повторялись в аниме.
Как я уже упоминала в предисловии к переработанному изданию (и что мы видим на примере развязки «Волчьего дождя»), прежде всего аниме-сериалы, даже те, что предназначены для детей, стали мрачнее по содержанию и атмосфере. В соответствии с этой тенденцией изображение мужских персонажей стало проблематичнее. Чаще всего мы видим их нецелостными, непримиримыми к своему прошлому и в состоянии конфликта со своим внутренним миром. Я не хочу сказать, что теперь из фильмов исчезли персонажи наподобие Атару (то есть комедийные распутники), увлеченные поиском идеальной магической подружки[172]. Но даже в старых аниме-работах можно увидеть различные репрезентации мужественности. Они варьируются от ученого джентльмена из первого коммерческого анимационного фильма студии «Тоэй» «Легенда о Белой Змее» (Hakujuden) 1958 года (этот образ можно охарактеризовать как нежная мужественность) до одноименного героя Осаму Тэдзуки «Астробой», который разбирался с такими сложными вопросами, как отречение и самоопределение – эти концепции точно озадачили бы Супермена и других представителей американской «Лиги справедливости».
Описанные выше типажи повторяются на протяжении многих лет. Герой «Легенды о Белой Змее» стал предшественником образа бисёнэн, который сегодня обожает современное аниме и манга. Сюда относятся Юки Сома из «Корзинки фруктов» и Хаул из «Ходячего замка Хаула». Хотя по сравнению с персонажем 1958 года Юки и Хаул гораздо мрачнее и сложнее. На Юки наложено проклятье, из-за которого он и члены его семьи превращаются в животных китайского зодиака в тот момент, когда оказываются в объятьях человека противоположного пола. В заключительном эпизоде сериала от мальчика с особенно ужасным альтер эго отказывается его мать. Хотя эта сцена покажется не слишком шокирующей для взрослых зрителей, закаленных «Акирой», но тот факт, что подобный эпизод встречается в комедийном сёдзё-сериале, указывает на огромные сложности мужской самоидентификации.
Хаул предстает в образе легкомысленного, очаровательно тщеславного и капризного молодого человека, но его превращения в подобие гигантской птицы и то, как он в одиночку нейтрализует в небе боевые снаряды, говорят о самоотверженности и мрачной мужественности.
Та же преемственность и проблематизация мужественности и тропа человека-робота присутствует в последнем фильме Мамору Осии «Призрак в доспехах 2: Невинность» (2004). Главный герой киборг Бато любит своего бассет-хаунда Габриэля, хранит верность исчезнувшей коллеге Майору Кусанаги и периодически доказывает в разговоре свою всестороннюю образованность. Он представляет собой самого «человечного» героя фильма. Еще один пример усложненного мужского персонажа в аниме (пожалуй, один из самых впечатляющих) – это Синдзи, молодой человек с сильным психическим потрясением из эпичного сериала про роботов середины девяностых «Евангелион». Его конфликт с отцом, проблемы в общении с женщинами и общее антигеройское отношение к спасению Земли составляют выразительный портрет психоневроза, который образно представлен в двух заключительных эпизодах. Синдзи совершенно непохож на протагониста сериала «Космический линкор Ямато», стойкого и привлекательного молодого капитана Сусуму Кодай. Он искренне и бескорыстно любит свой космический корабль, обращается за советом к старшим наставникам и готов пожертвовать собой ради спасения Земли.
Хотя в современных аниме тоже встречаются незамысловатые персонажи, например стильные герои сериала «Самурай Чамплу» (на мой взгляд, Дзин и Муген обладают достаточной глубиной, мне тяжело согласиться с тем, что они пустоголовые стиляги. Здесь есть и идущее по пятам темное прошлое, и неопределенность в отношении с женщинами. Это мой самый любимый сериал), но все же в аниме двухтысячных годов преобладают мужчины, напоминающие нестабильных и терзаемых главных героев «Акиры» и «Евангелиона». Основное отличие заключается в том, что теперь их двойственность показана буквально через альтернативные личности, а не психоневрозы. В одних произведениях, например «Корзинке фруктов», «Волчьем дожде» и «Инуясе», альтернативная личность представлена в звериной форме, а в других – «Ковбой Бибоп», «Бродяга Кэнсин» и даже до некоторой степени «Хаул» – она выражена через тень прошлого, которая следует за героем.
Как я уже упоминала в предисловии, за последнее время в аниме (особенно с главными мужскими персонажами) возникла еще одна примечательная тенденция, а именно преобладание фэнтези и исторической тематики, а не научной фантастики. Научно-фантастические сериалы до сих пор создают, например, продолжается знаменитый «Гандам» и его многочисленные побочные формирования, но все же заметен уход от жанра меха в сторону мира, где технологии имеют минимальное значение или вообще отсутствуют. А в случае «Ходячего замка Хаула», что особенно интересно, технологии несут основную угрозу[173].
Фантастика всегда была важнейшим компонентом японской культуры, будь то консервативные сбывшиеся грезы или революционная критика общества. Но даже в самой консервативной форме фэнтези, как и сама максимально отдаленная от реальности анимация, эффективнее анализирует реальный мир, чем традиционные формы критики.
Анимация прекрасно подходит для жанра фэнтези из-за непревзойденной гибкости этого выразительного средства, что соответствует и западной культуре. Типичное наполнение фэнтези – сверхъестественные силы, метаморфозы и двойники – с легкостью удается передать в аниме, поэтому неудивительно, что во многих произведениях (от «Унесенных призраками» до «Корзинки фруктов») прямо или косвенно воплощаются сюжеты сказок и фольклора.
Одна легенда в той или иной степени отражена во всех произведениях, которые мы рассмотрим в этой главе, – это история об Урасиме Таро, самая известная сказка древней Японии. Психиатр и ученый Хаяо Каваи назвал историю Урасимы центральным мифом о японской душе, который оказывает огромное влияние на современную японскую культуру.
В легенде об Урасиме Таро рассказывается о молодом рыбаке, который жил вместе с матерью. Однажды во время рыбалки он спас черепаху, которая в ответ на его доброту предложила отправиться во дворец короля-дракона. Урасима принял приглашение и провел три года в подводном дворце вместе с прекрасной дочерью короля-дракона в окружении слуг. Но вот настал день, когда он решил отправиться домой. Перед уходом принцесса дала ему драгоценную шкатулку и сказала ни в коем случае ее не открывать, если только он не окажется в критической ситуации. Когда Урасима вернулся домой, то обнаружил, что все вокруг изменилось, потому что он отсутствовал не три года, а 300 лет. Он открыл шкатулку, и из нее поднялся дымок, который превратил Урасиму в старика. Вскоре после этого он умер.
Хотя легенду об Урасиме часто сравнивают с рассказом о Рипе ван Винкле, в анализе Каваи мы встречаем интересные особенности, которые разительно отличают японскую и западную сказки. Например, легенда не заканчивается на фразе «и жили они долго и счастливо», которая обычно возникает после успешного разрешения конфликта в пользу главного героя. Кроме того, Каваи описывает Урасиму как puer aeterna или «вечную молодость: «Мальчик, который всегда пребывает в состоянии „еще не“».