Поэтому интерес представителей доморощенной и зарубежной прессы к иркутской колонии вполне объясним. В тот день Уве Клуссманн, пройдя кордон из стальных дверей, оказавшись наконец на территории исправительного учреждения, задал мне вопрос о Сухомлинском.
— Кто это такой?
На фасаде одного из корпусов крепился огромный плакат, поучавший осужденных, как надо жить, и подпись под текстом: «Сухомлинский».
— Дзержинского знаю, а вот Сухомлинского — нет, — развел руками немец.
— Это педагог, воспитатель.
Немецкий журналист вполне понятно говорит по-русски, поэтому общается без переводчика. Оглядевшись, он нашел новый плакат, заинтересовавший его.
— «Как стать настоящим человеком», — прочитал Уве, разглядывая с десяток пунктов-рекомендаций.
Достав блокнот, он пробормотал:
— Это очень интересно. Надо записать. Кстати, а кто автор уже этого плаката?
— Дейл Карнеги, — подхватил вопрос заместитель начальника колонии Александр Иванович Ильин.
— Кто-кто? — переспросил корреспондент.
— Карнеги. Дейл, — уже с паузой, опять ответил Ильин. — Знаете такого?
Поднявшись по крутой лестнице, мы зашли в библиотеку. За стойкой на выдаче книг стоял среднерослый осужденный в черной робе с нашитой на груди биркой.
— А что читают? — поинтересовался иностранец.
— Да что читают… про самих себя читают! «Записки из мертвого дома» — вот что читают, — опять отозвался Ильин.
Выйдя из библиотеки, зашли в молельную комнату, потом в один из отрядов, затем — в столовую.
Когда «экскурсия» по недрам исправительного заведения подошла к концу, начальник колонии Валентин Иванович Степанченко распорядился привести кого-нибудь из осужденных.
— Разговаривать с ними будете? Как живут здесь, нет ли жалоб у них?
Журналист кивнул головой.
— Ну, хорошо, тогда ты, — и полковник обратился к стоявшему рядом сотруднику, — приведи… гм, знаешь кого приведи… там у нас два бывших мэра сидят — их веди, и еще одного приведи…
Полковник назвал фамилию.
Спустя пять минут в тесное помещение зашли трое осужденных. Сели на скамью, напротив — журналист.
— Можно я вас расспрошу, — начинает Уве, — вот вы, например, как сюда попали?
Сидящий по левую руку от журналиста осужденный нехотя отвечает:
— За утечку информации.
— А где вы работали?
— В ФАПСИ.
— Это федеральное агентство правительственной связи? Правильно я понял? Вы там работали?
— Да, именно там.
— А куда утекала информация?
— В БНД.
— В БНД? В разведслужбу эФ-эР-Гэ?
— Совершенно верно.
Ошалев от того, что перед ним сидит немецкий шпион, корреспондент «Шпигеля» решается произнести то, о чем он думает в этот момент, вслух:
— Значит, вы — немецкий шпион!
— По приговору суда — да.
Уве Клуссманн переводит дух, собираясь с мыслями. Для немецкого журналиста встретить в русской колонии немецкого шпиона — настоящая удача.
— А вы по национальности… кто? — продолжает интервью корреспондент.
— Русский.
— А в Германии бывали?
— Я родился там.
— О, неужели?
— Да, я жил в Германии. До девяти лет. Вместе с родителями.
— А с какого вы года рождения?
— Сорок девятого.
— Ваш отец был военный?
— Да.
— И проходил службу в Германии?
— Совершенно верно.
— А потом…
— Потом мы уехали в Россию — тогда еще Советский Союз.
Записывая ответы собеседника в блокнот, журналист не удерживается от комментария:
— Девять лет — это много. И у вас, конечно, остались хорошие воспоминания о Германии? Да? У вас там были друзья?
— Ну, как вам сказать. Я уже ничего не помню о том периоде. Давно это было.
— А немецкий язык вы знаете?
— Знал раньше. Но тоже уже не помню.
— А сейчас, когда вы находитесь в колонии, и осуждены за передачу данных германским спецслужбам, Германия вам как-то и чем-то помогает?
— Нет, не помогает. Ну, если бы я действительно работал на германскую разведку, то полагаю, что ваша страна сейчас бы обо мне не забыла.
Второй из троих осужденных, вызванных на интервью, оказался более разговорчивым.
— Записывайте, — сказал он, — мне скрывать нечего. Я занимал должность мэра в одном из городов Сибири. И вместе со своими помощниками вскрыл большие нарушения, которые происходили в нашем городе. Несколько фирм незаконным путем приватизировали почти все промышленные предприятия в городе. Нажили на этом огромные состояния. Я обратился в прокуратуру города, но прокурор спустил мою инициативу на тормозах. Попросту он отказался заниматься этим делом. Я написал в Генеральную прокуратуру, которая взяла под защиту прокурора города и тоже отказалась давать ход делу. А потом меня обвинили…
— В чем обвинили?
— Мне скрывать нечего, я этой взятки не получал…
— Это интересно, — пробормотал Уве, и посмотрел на третьего осужденного. — А вы за что сидите?
— За обвинение в заказном убийстве.
— Кого убили? Если можно узнать, — добавил журналист.
— Я не хочу об этом говорить.
— А где работали?
— Я был мэром в Красноярском крае.
— И на сколько лет вас осудили?
— На двенадцать.
— А чем вы занимаетесь в колонии? Вы где-нибудь здесь работаете?
— Работаю. В тарном цехе.
— В какой должности?
— По рабочей специальности. А вообще я больше не хотел бы ни о чем разговаривать. Все здесь нормально. Кормят хорошо, работу предоставляют. Что еще нужно? Поскорее отбыть срок и вернуться домой.
— А как это можно — поскорее?
— Ну, хорошо вести себя, не нарушать дисциплину, и тогда тебя смогут перевести на условно-досрочное освобождение.
…Выходим из зоны. Гремят тяжелые двери, оббивающие металлические косяки. Где-то лают собаки.
Начальник колонии Валентин Иванович Степанченко приглашает в свой кабинет. Снимает с телефонного аппарата трубку и командует невидимому абоненту:
— Отправляй его в мой кабинет.
Через несколько минут в дверях появляется человек в робе.
— Вызывали, гражданин полковник?
— Вызывал. Вот из Москвы приехал корреспондент журнала «Шпигель», если хочешь, можешь с ним пообщаться. Можешь на что-нибудь пожаловаться… если желаешь.
— Ни на что не буду жаловаться, все устраивает.
Валентин Иванович с удивлением смотрит на осужденного.
— Я Уве Клуссманн, журнал «Шпигель», московское бюро, — говорит корреспондент, — вас можно расспросить? Можно вас сфотографировать? Я буду писать статью об этой колонии.
— Фотографировать? Ни в коем случае!
— Почему?
— Меня в Москве многие знают…
— А можно спросить вашу фамилию?
— Да не скажу! Ни за что на свете.
— Статья выйдет в журнале «Шпигель». Это немецкий журнал… его в Москве не читают.
— «Шпигель»? Да очень хорошо читают… мои бывшие коллеги.
— Ваши коллеги? А где вы работали?
— В КГБ, сейчас это ФСБ.
— И в КГБ читают «Шпигель»?
— О, еще как читают! Там все читают!
— А можно вас еще спросить: вы кем там работали?
— Послушайте, что вы мне все вопросы задаете? У вас там, наверное, где-то микрофон спрятан. Да?
— Нет, нет. Никакого микрофона. Я спрашиваю вас просто так.
— Как — нет микрофона? Уж меня-то вы не обманывайте. Я двадцать лет в КГБ проработал, знаю, как это делается.
— А сейчас прочему вы здесь?
— Как — почему? По приговору. Осужден на четыре года. Сейчас перевелся на условно-досрочное освобождение — в колонию-поселение. Интервью не хочу давать принципиально: у меня в Москве много знакомых, прочитают, увидят, пойдут слухи, сплетни. А зачем мне это? Потому что после освобождения я рассчитываю вернуться на свою работу.
Журналист оглянулся на полковника Степанченко.
— Поселение находится при нашей колонии, — пояснил Валентин Иванович.
Когда осужденный вышел из кабинета, полковник добавил:
— Сидит за взятку. Занимал в ФСБ крупную должность.
— Он говорит, что хочет вернуться на свою должность? А сможет он это сделать?
— Не знаю. Но раз так говорит, значит, на что-то рассчитывает.
Уже на улице, когда мы вышли за пределы двора, примыкающего к штабному зданию, Уве поделился первыми впечатлениями:
— Я уже знаю, как начну свою статью. Начну с рассказа о том парне, который работал на немецкую разведку. Интересный случай! Так и напишу: «Он родился в Германии, а теперь сидит в русской тюрьме!» Думаю, он действительно сотрудничал… что-то у него такое было с ними. Они ведь тоже психологи: ищут тех, кто бывал в Германии, оставил о ней приятные воспоминания…
На какой-то момент смолкнув, он вдруг всплеснул руками:
— А скажите, это вы специально подстроили: немецкий журналист берет интервью у немецкого шпиона. Ха-ха, это очень забавно!
Прощаясь, Уве обещал выслать номер журнала, в котором будет напечатана статья о колонии.
Спустя месяц в моем кабинете раздался телефонный звонок, напомнивший о той «экскурсии» по зоне.
— Алло? Это Александр Викторович? Вас беспокоит корреспондент швейцарской газеты «Вельтвохе» Штефан Хилле. Я и мой фотограф Александра Штарк хотели бы посетить исправительную колонию номер три.
— Для этого нужно разрешение нашего главка.
— Такое разрешение есть. Я обращался в Москве в ГУИН, и мне подтвердили, что я могу посетить вашу колонию.
Обычно представитель главка заранее звонит мне, сообщая о грядущих визитах иностранных журналистов. Свои слова он подтверждает бумагой, которую отправляет факсом. Там четко и ясно указывается, кто и зачем обращался в главк, тут же резолюция начальства на обращение, и если вопрос решен положительно, то оговаривается срок предстоящего посещения.
Однако в последнее время никакой бумаги из Москвы не поступало. Хотя могло оказаться и так, что она затерялась где-нибудь в недрах служебных кабинетов. На всякий случай я поинтересовался у телефонного собеседника:
— Вы когда хотите прилететь в Иркутск?
— Мы уже прилетели.