Время от времени в такой борьбе за выживаемость одерживаются небольшие победы. В той же исправительной колонии № 14 в 1999 году выиграли на конкурсной основе 1,1 миллиона рублей, выделенных федеральной службой занятости населения целевым назначением для создания новых рабочих мест в колониях Иркутской области. Нужно было видеть, с каким воодушевлением рассказывал мне об этом Иван Мацаренко. На мой вопрос, куда же потратят деньги, он ответил, что решено закупить сразу 20 деревообрабатывающих станков. По бизнес-плану, разработанному в колонии, будет расширяться мебельное производство.
Зашли в один из мебельных цехов. Именно здесь на днях выпустили 1000‑й комплект мягкого уголка. Просторное, светлое помещение. Повсюду громоздятся полуфабрикаты будущей мебели: отдельные детали, заготовки, каркасы. На полу — обрезки поролона. Они тоже не пропадают. Их собирают, сортируют, а потом пускают под начинку для мини-подушек, прилагаемых к комплектам мягких уголков. Вот уж действительно в колонии ищут и находят резервы, успешно претворяя на практике лозунг: «Отходы — в доходы!» Бригаду, выпускающую мягкие уголки, за производственные успехи поощрили, подарив сигареты и большой — на 6 килограммов — торт.
Жизнь в колонии наполнена событиями. И не только производственными.
Из промзоны идем в штаб. Эстафету добровольного гида в моей экскурсии по колонии Иван Мацаренко передает начальнику отдела по воспитательной работе с осужденными Николаю Цыганову. Направляемся с ним в жилую часть зоны. Заходим в клуб — настоящую гордость колонии. В зале, на сцене, проводит репетицию вокальный ансамбль. Где-то в недрах клуба, за кинозалом, гремит своими инструментами духовой оркестр. Бравурный марш нелепо вплетается в грустную мелодию вокального ансамбля.
— Концерты у нас проходят часто, — поясняет Николай Николаевич. — И не только своих музыкантов, но и заезжих трупп. Да вот пару-тройку лет назад у нас выступала московская группа «Комбинация», ну, вы знаете вот этот их шлягер: «Бухгалтер, милый мой бухгалтер». Так в зале было не продохнуть. На «ура» прошло выступление. Да вот спросим самих осужденных.
Николай Николаевич подозвал сначала одного, потом другого, затем третьего осужденного. Было слегка забавно слышать, как он спрашивал то одного, то другого:
— Слушай, ты смотрел здесь, в нашем клубе, концерт группы «Комбинация»? Ну, когда это было-то — года два назад. Нет, не смотрел? Ну да, ведь ты у нас тогда еще не сидел… Жаль.
И было непонятно, о чем жалел замполит: то ли о том, что осужденный не видел памятного концерта, то ли о другом — что этот человек тогда еще не сидел в зоне. И от такой двусмысленности сама собой появлялась улыбка.
Мы вышли из клуба. С высокого крыльца открывался вид на плац, к которому тянулись фигуры людей, одетых в телогрейки. В продолжение разговора Николай Николаевич похвалился:
— Скоро будем смотреть в своем клубе спектакль. Настоящий спектакль с настоящими артистами. Правда, они еще студенты — учатся в театральном училище. Вот собираются показать какую-то свою дипломную работу. Я сам с ними договаривался, мол, приезжайте. И что вы думаете: их художественный руководитель попросила меня собрать для них жаргонные слова из уголовной лексики. Дескать, потом они в своем спектакле для осужденных используют эти слова. Кхе-кхе… тоже мне, нашли Ожегова. А я думаю: ну что за прихоть, как будто наши подопечные этих слов сами не знают. Да-а, одним словом, артисты…
Уезжая из колонии и прощаясь с Цыгановым, я вдруг вспомнил про его историю с артистами и спросил:
— Ну и что, Николай Николаевич, словарь-то собираете — жаргонных слов?
— А куда я денусь? Искусство требует жертв. Уже двадцать слов собрал. Думаю, для спектакля хватит, а может, только для первого акта, не знаю. Надо позвонить, узнать.
Работу замполита в любой колонии, пожалуй, трудно переоценить. Однажды я приехал в иркутскую колонию № 6. Здесь ожидался концерт семейного дуэта «Юдоль». Солистка иркутской филармонии Елена Шевченко согласилась исполнить для осужденных несколько песен на стихи и музыку своего мужа — поэта Николая Вяткина.
В дорогу я взял служебную видеокамеру. Рассчитав время, я решил, что если концерт окажется интересным, то еще успею сделать сюжет для вечернего выпуска новостей одной из городских телестудий.
Ожидавших начала своего выступления Лену и Николая провели в клуб на территории зоны — в кабинет заместителя начальника колонии по воспитательной работе Виктора Захаренкова. Из коридора послышался топот: в зал шли первые зрители — осужденные. Спустя какое-то время шум стих, и в кабинет к Захаренкову заглянул один из осужденных. Выражение его лица было озадаченным.
— Гражданин начальник, в зале мало зрителей. Не хотят идти на концерт.
— Как так — не хотят? — переспросил Захаренков, и уже обратился к артистам. — Такое, впрочем, бывает. Знаете ли, кто-то сейчас работает, кто-то болеет.
Потом Виктор Кузьмич, придвинув к себе телефон, куда-то позвонил и спросил:
— Слушай, у тебя кто остался в отряде? Одни инвалиды? Ну так посылай их на концерт.
Лена Шевченко, прислонившись затылком к стене, вдруг попросила холодной воды. Когда она и Николай вышли на сцену, зал был полон. Представление началось.
Николай сообщил залу, что они с Леной любят путешествовать. И в таких странствиях рождаются их песни. Одно время им пришлось целый год прожить в монастыре бок о бок с настоящими монахами. Впечатления о той жизни вдохновили Николая написать песню о Христе.
Елена запела под гитару.
Когда номер закончился, Николай опять взял слово. Несколько лет назад они с Еленой побывали на море под Новороссийском. После чего родилась песня о моряках.
Звонкий женский голос подхватил новую мелодию. Концерт продолжался 50 минут.
Когда артисты сказали всем «спасибо», и зал уже готов был подняться и пойти к выходу, с одного из крайних кресел встал Виктор Захаренков.
— Минуточку внимания, граждане осужденные, — сказал он. — Вот мы с интересом посмотрели выступление артистов. И вы, наверное, обратили внимание на тот факт, что когда они пожили среди монахов, сразу написали песню на религиозную тему. А когда съездили на море, сочинили песню о моряках. Какой из всего этого следует вывод? А вот какой: теперь они, побывав в нашей колонии, напишут песню о маленьком мальчике, который не слушал маму, а когда вырос, то стал воровать. Ну а потом его посадили в колонию строгого режима. И вот тогда-то он вспомнил про свою мать, написал ей письмо, где раскаялся в том, что в детстве не слушал ее. Правильно я говорю, товарищи артисты?
Лена и Николай, не зная, что и сказать в ответ, только улыбнулись. А Виктор Захаренков, расценив это как поддержку своих мыслей, закончил монолог ключевой фразой:
— Ну что, граждане осужденные, мораль ясна: совершать преступления плохо.
Зашумевший зал откликнулся голосами, оценившими находчивость замполита. В тот же вечер я смонтировал для телекомпании «АС Байкал-ТВ» сюжет в программу новостей. Видеоряд выхватывал из зала то солистку, то аккомпаниатора, то лица осужденных, казавшиеся во время концерта беззаботными. Но вот та самая пламенная речь замполита в сюжет не вошла, осталась за кадром…
Глава десятая
Манифест адмирала Колчака. — Долгосрочники из Иркутского специзолятора. — «…И организовать столы принудработ». — Концентрационные лагеря от Дзержинского. — Сочинения Мао Цзэ Дуна для тюрьмы № 3. — «Повару Горностаевой лично присутствовать…»
После Октябрьской революции 1917 года для мест заключения Иркутской губернии в очередной раз наступили трудные времена. Положение сменявших друг друга властей было настолько шатким, что им было не до улучшения условий в тюрьмах.
В течение нескольких месяцев в Иркутске действовал Центральный исполнительный комитет Советов Сибири во главе с большевиками. В мае 1918 года на большой территории от Пензы до Владивостока против большевиков выступил Чехословацкий корпус, ранее сформированный в России. На местах его поддержали белые отряды. К середине июня белочехи захватили Мариинск, Новониколаевск, Тайгу, Ачинск, Красноярск, Нижнеудинск. 11 июля красные части оставили Иркутск.
После падения Советов в регионе утвердилась власть Временного сибирского правительства. Все декреты и постановления прежней власти были аннулированы. Начались аресты бывших сторонников Советской власти. В иркутскую тюрьму всего за три недели — с конца июля до середины августа — за связи с прежними властями попали более 700 человек. Администрация тюрьмы докладывала 18 августа: «Помещение Иркутской Губернской тюрьмы… в настоящее время содержится арестованных 881 чел.: из них 733 человека в связи с свержением Советской власти».
В ноябре 1918 года в Омске был опубликован манифест адмирала А.В. Колчака, возвестивший падение директории и установление военной диктатуры. Аресты пошли с удвоенной силой, в связи с чем из Иркутска на имя новоявленного диктатора была отправлена обширная докладная о состоянии местной тюрьмы. Как отмечает Ю. Кларов, в докладной сообщалось о крайне бедственном состоянии тюремного замка и содержалась просьба способствовать выделению ассигнований на приведение тюрьмы в «образцовое состояние, приличествующее великой цивилизованной державе, коей является Россия». Однако несмотря на резолюцию — «Разобраться» — положение дел в тюрьме не столько улучшалось, сколько, наоборот, приходило в окончательный разлад. Нередко в камеры, рассчитанные на двенадцать человек (двенадцать коек, одно отхожее место и один столик), набивали по сорок, и даже по шестьдесят заключенных…
Сам же Колчак, волей судьбы, все же вписал свою страницу в историю пенитенциарных учреждений Иркутской губернии — как узник одиночной камеры № 5 иркутской тюрьмы, в которой он провел последние дни своей жизни — с 15 января по 7 февраля 1920 года.
С установлением в Западной и Восточной Сибири Советской власти часть мест заключения была передана на госбюджетное содержание, и еще одна часть — на содержание за счет местных средств. В 1924 году в Иркутской губернии было 9 мест заключения, из них 2 содержались на госбюджете и 7 за счет местных средств. К первым двум относились Иркутский и Александровский изоляторы специального назначения (бывшие Иркутская губернская тюрьма и Александровская центральная каторжная тюрьма). Что же представляли собой эти учреждения?