ами, его освобождали. И кто желал, шел по вольному найму работать в промышленность. А им восстанавливали еще звания. И кто не хотел терять это звание — они просились — их направляли в МВД. И у нас в Озерном лагере начальники лагерных пунктов, их заместители почти все были офицеры — бывшие военнопленные. Даже в Управлении такие работали. Они носили форму, звездочки, получали зарплату, как все другие сотрудники.
— Озерный лагерь назывался особым. Значит ли это, что режим там был особым?
— Особым был контингент, а режим — обычным. Сейчас об Озерном лагере пишут столько нелепостей, столько лжи — больше чем можно соврать. Искажают нещадно. Ну что было особенным в Озерном лагере? На окнах — решетки, на одежде — спине или рукаве — были номера. В обычных, бытовых лагерях, такого не было. В семь часов был подъем. Работали по десять часов. Были нормы. По нормам выдавалось питание. Перевыполнил план — получал дополнительное блюдо. Если недовыполнил норму — давалось 800 грамм хлеба на день, выполнил план — выдавался килограмм, а перевыполнил — давалось кило двести. И вот говорят, что в лагере кормили плохо — баландой… Когда так говорят, я задаю простой вопрос: вот поставьте лошадь и кормите ее одной соломой — через три-четыре дня запрягите ее в груженую телегу — и она с места не тронется. Лошадь не потянет, хотя раньше могла спокойно тянуть. Также и человек — раз он должен работать, то и питаться он должен. Не просто питаться, а с какими-то определенными калориями, чтобы этих калорий хватало на день его труда. Если этого не будет, ты его хоть убей, но он не в силах выполнить план. Я вот сказал про лошадь. Она-то уж точно не понимает никаких там политических норм. И не может работать потому, что она некормленая, питалась одной соломой. А у нас было около четырех тысяч лошадей, мы их кормили овсов, кормили сеном, но не соломой. Только тогда они работали на вывозке. Ведь трелевку леса можно было осуществлять только лошадьми.
Нормы питания утверждались не в колонии, и даже не в Главном управлении, а это утверждалось в правительстве. Правительство определяло на каждого заключенного столько-то рублей. А потом уже соответствующие органы разрабатывали соответствующую инструкцию о порядке питания. Давались нормы: столько мяса, столько сахара, столько хлеба… В Озерном лагере было шесть совхозов, или сельхозов, как мы их называли. Вся продукция из этих сельхозов шла на питание заключенных.
— Были в Озерном лагере женские колонии?
— Одна или две колонии женщин… по политическим статьям. Они попадали в лагерь главным образом как члены семьи изменника Родины. Но такие колонии были еще и до Озерного лагеря…
— Женщины-осужденные могли в лагере забеременеть?
— Да, бывали такие случаи. Вот один пример: произошел пожар на женской колонии…
— Это было в Озерном лагере?
— Не помню, может, в Озерном, может, нет… Приехали туда пожарные с соседнего лагерного пункта. И вот одни заливали пожар, а другие… занимались женщинами. И после этого случая были беременные. Ну, и конечно, были беременные женщины бесконвойные. А когда она бесконвойная, там и солдат мог пристроиться, и любой заключенный бесконвойник мог пристроиться… Даже и женились! Сейчас это официально разрешено, а раньше не разрешалось жениться. Но тем не менее они здесь знакомились, а когда освобождались из лагеря, у них складывались семьи. И хорошие семьи!
Глава четырнадцатая
«Пригнали строить дорогу, братцы!» — Обычный зэк Манфред Штерн. — В Озерлаг из Харбина. — «…Ее волокли по колючему настилу». — Набоков без «Лолиты». — «Страшный» срок в один день. — Работа для коронованных воров
Вернувшись в Иркутск, я перечитал «Лагерное прошлое Тайшета». На этот раз акцентируя внимание на судьбах известных людей. В частности, Ю.О. Домбровский свой срок по четвертому аресту (1949 г.) отбывал в лагерях крайнего Севера и в Тайшете. После ареста в 1951 г. в Озерлаге оказалась ленинградская поэтесса И.М. Наппельбаум, автор двух поэтических сборников — «Мой дом» (1927 г.) и «Отдаю долги» (1990 г.). Арестованный по ложному доносу в 1941 г. Анатолий Клещенко был приговорен к лагерному сроку в Тайшетских лагерях. В 1957–1958 годах вышли его поэтические сборники «Гуси летят на север», «Добрая зависть», «Тибетские народные песни» (перевод с китайского). Первые стихи А. Клещенко были опубликованы еще в 1937 году. После освобождения А. Клещенко жил в пос. Комарово, по соседству с А. Ахматовой, с которой был знаком с довоенных лет. Последний сборник стихов А. Клещенко редактировал Лев Николаевич Гумилев, сын А. Ахматовой, известный ныне историк, автор теории этногенеза. В 1968 г. А. Клещенко уехал на Камчатку, где в 1974 г. погиб при исполнении обязанностей охотинспектора. В различные годы отбывали лагерный срок в Озерлаге А. Жигулин, Б. Четвериков, Г. Ворожбитов, А. Баркова. «…Судьбе было угодно, чтобы тридцать лет назад, летом 1958 г., мы познакомились с Анной Александровной Барковой и провели в одном лагере вместе четыре года. Расстались же в конце 1962 г., когда я освободился, а она еще там оставалась. Встретились мы в зоне неподалеку от г. Мариинска Кемеровской области. Хорошо помню жаркий день, когда мимо небольшого палисадника, что тянулся вдоль барака, прошла Анна Александровна — женщина небольшого роста с острыми чертами лица, с действительно, как сказано в «огоньковской» статье (Л… Таганов, «Неизвестная поэтесса», № 35, 1988 г.), глазами-буравчиками, с огненно-рыжими кудрями, которые затем как-то внезапно поседели. Голос у нее был низкий, слегка надтреснутый, как бывает у многих курящих. В мои двадцать шесть лет она показалась мне глубокой старухой (а было ей пятьдесят семь). Уверенность, с которой она держалась, выдавала старого лагерника… В одну из первых же бесед она рассказала о том, что родом из Иванова, что ее ранние стихи заметил Фурманов, что в Москву ее пригласил Луначарский, что когда-то она была его секретарем, дружила с его семьей и одно время даже жила в его кремлевской квартире.
Уже с 1958 г. Баркова страдала астмой. Удивительно, как при тяжелом недуге она сумела прожить (точнее промучиться) такую долгую жизнь и при этом сделать ее столь наполненной… В одну из наших бесед (они случались чаще всего вечерами, когда я возвращалась с работы и была в силах пойти в инвалидный барак) Анна Александровна рассказала историю своего третьего ареста. Может быть, самое грустное и настораживающее — он относится к такому, казалось бы, замечательному времени, когда делались усилия восстановить законность в стране: к 1957 году Баркова, освобожденная после второго срока, даже досрочно, по «актировке» (то есть по состоянию здоровья), приехала в Москву и жила у своей подруги по лагерю. Она ждала собственного жилья и постоянной прописки. «В связи с подготовкой первого в нашей стране Московского международного фестиваля молодежи и студентов» ей предложили на время покинуть Москву. Она уехала к другой бывшей солагернице в Донбасс, когда же собралась в обратный путь, то все, кроме смены белья, отправила по почте. Среди отправленных вещей были и рукописи, в том числе и новые. Рукописи попали совсем не туда, куда она их послала, а она сама — вновь в исправительно-трудовой лагерь, да еще с приютившей ее женщиной… Особенно мучительным был для Анны Александровны этап накануне 1960 года, когда наш лагерь переводили из Кемеровской области в Иркутскую, на тайшетскую трассу. Нам надо было пройти несколько километров пешком. Стояла морозная ночь. Наши вещи погрузили на подводы, а мы шли пешком по нетоптанной дороге, подгоняемые конвоем. Шли, разумеется, медленно, но Анна Александровна, задыхаясь от астмы, вообще еле передвигала ноги. Вскоре она выбилась из сил, села на снег и сказала, что больше идти не может, пусть ее застрелят. Тогда мы связали два головных платка, положили ее, как на носилки, и понесли. Платки провисали, и мы практически волокли ее по колючему снежному настилу. Анна Александровна терпеливо молчала. Наконец, одна женщина взяла ее на руки, как ребенка, а вскоре удалось остановить подводу с багажом и усадить Баркову. Честно говоря, мы не чаяли, что она останется живой. В апреле 1961 г. нас опять перевели. На сей раз в Мордовию. Вскоре возникли новые трудности. Вышло правило: посылки и продуктовые бандероли можно получать только от родственников. У Барковой их не было. Жить приходилось на скудный тюремный паек (из расчета тридцать четыре копейки в день). Годами Анна Александровна голодала. Слабело тело, развивались болезни, но не слабела сила ее духа…». (Ирина Савельевна Вербловская родилась в Ленинграде. В 1954 г. окончила исторический факультет ЛГУ. В марте 1957 г. в Ленинграде была арестована группа молодежи — Пименов, Заславский, Вайль, в Курске — Данилов. С ними была осуждена на 5 лет лишения свободы и И. Вербловская — ст. 50–10, 11 УК РСФСР). «Баркова… кто такая Баркова?» — заинтересованно спросит читатель. И действительно, имя А.А. Барковой мало что говорит современной публике. Она была «открыта» в конце восьмидесятых годов, тогда же в нескольких журналах и альманахах были напечатаны некоторые ее стихи, а в 1990 году в Иванове вышла ее книжка «Возвращение».
Есть в архиве Т.А. Селезневой и Е.С. Селезнева описание и других трагических судеб. «Рассказывая о некоторых заключенных Озерлага, мы стараемся, чтобы их судьбы были как бы примером судеб отдельных групп заключенных Озерлага, связанных общностью профессий, убеждений или общностью причин осуждения», — подчеркивают они. В Озерлаге оказалась большая группа советских разведчиков до и после военного периода. Об одном из них — следующий рассказ. «…На рассвете выгрузили всех, весь вагон. Конвойный больно ударил меня валенком в зад при выходе из купе и прикладом в спину на лестнице, — после одиночки я был еще нервно-психически больным и плохо определял высоту и боялся ее. Кто-то из опытных урок, жмурясь от дневного света, оглянулся и узнал станцию: «— Тайшет! Пригнали строить дорогу, братцы!». Я даже не взглянул вокруг: какое мне дело? Очень холодно. Неглубокий снег. Ветер. Ходячих построили в колонну, больных посадили и побросали на три телеги и мы тронулись по будним приземистым улочкам жалкого городка…». Это отрывок из воспоминаний сотрудника советской разведки Дмитрия Александровича Быстролетова. В 1938 г. его, как и многих других сотрудников, вдруг отозвали из-за границы и арестовали. Обвиненный в шпионской и террористической деятельности против СССР, искалеченный на допросах Быстролетов был отправлен в ГУЛАГ, где провел 16 лет. После почти десяти лет заключения он отказался от амнистии, так как требовал полной реабилитации. За такую «строптивость» разведчика отправили в Озерлаг. Это был человек замечательного образования — в 1921 году он окончил колледж для европейцев-христиан в Константинополе и был направлен в Прагу для продолжения учебы в университете. За рубежом он получил ученые степени доктора медицины и доктора права, он свободно владел 22‑мя иностранными языками. Он был удивительно одаренным человеком — с блеском окончил Пражскую академию художеств, оставил огромное литературное наследие. В кругу общения и оперативных интересов разведчика Быстролетова были Франко, Геббельс, Муссолини, британские лорды. Играя со смертью — то под видом чикагского гангстера, то индийского йога, то венге