После такой подготовительной работы, руководством ИТЛ и политотдела были проведены общие собрания осужденных, они проводились в более крупных подразделениях, где воровские группировки были особенно большими. На этих собраниях каждому вору давалась исчерпывающая характеристика, развенчивавшая его так называемый воровской авторитет. А под конец собраний ворам объявлялось: либо они отрекаются от своих воровских званий, о чем заявляют публично (вор в законе, заявивший об отречении публично, переставал им быть), в результате чего продолжают отбывать срок в данном подразделении, не подвергаясь никакому наказанию, либо они, как прежде, остаются ворами, но тогда их водворят в бараки усиленного режима (буры) с соответствующими более строгими условиями отбывания наказания.
Отрекшихся оказалось много. Однако были и такие, кто предпочел остаться в прежнем «звании». Впоследствии и от этой части произошел отсев, а уже через два года в Ангарском ИТЛ, в среде осужденных, не было так называемых «авторитетов». Были созданы благополучные условия для более эффективной работы по исправлению и перевоспитанию осужденных, превращению лагерных пунктов и колоний в действительно воспитательные учреждения. В эти же годы обрело вторую жизнь учение А.С. Макаренко о воспитании правонарушителей как о процессе их общения в коллективе, через коллектив и для коллектива. Сначала экспериментально, в наиболее благополучных подразделениях, а затем и во всех ИТУ Иркутской области провели выборы советов коллективов и подобрали лучших осужденных в общественно-массовые секции при таких советах. Было объявлено, что активное участия осужденных в работе общественных самодеятельных организаций станет одним из важных критериев при решении вопроса о досрочном освобождении. За короткий срок эти общественные организации осужденных стали массовыми…
По инициативе администрации подразделений, стали появляться общеобразовательные школы. Первая средняя школа была открыта на 405 лагпункте в Усть-Кутском районе. Потом такие школы, по указанию министерства, появились во всех ИТУ. Обучение осужденных, не имевших семилетнего образования, стало обязательным. Параллельно ввели профессионально-техническое обучение: для тех, кто не имел профессии, такое образование стало тоже обязательным. В жизнь воплощалось актуальное требование: ни один освободившийся не должен уходить из ИТУ без производственной специальности.
Глава пятнадцатая
«И поселилась в комнате без стекол…» — Женщины охраняют женщин. — «Здесь без крика даже нельзя работать». — Любовь с первого взгляда на фотографию. — «Его семья питалась комбикормом…»
Сегодня опять еду в Бозой, и снова с корреспондентом «СМ Номер один» — на этот раз с Ириной Ружниковой. Вместе с нами в редакционном микроавтобусе Елена Смирнова — редактор пятничного выпуска газеты.
В Бозое мы с Ирой выйдем, а у Лены — путь дальше, в другую деревню, еще за тридцать километров от Бозоя.
Лена поясняет, что в редакцию пришло письмо, которое и позвало в дорогу. Ситуация банальная для нашего времени. Упала деревянная опора электропередачи, и лежала бы еще долго, пока несколько коров, задевших за провод, не убило. В селе подняли тревогу, обратились куда следует. Электричество отключили. А через несколько дней со столбов кто-то срезал провода.
Сельчане опять написали куда следует. Пока ремонтная бригада собиралась, да пока ехала до деревни, кто-то спилил и столбы. И вот уже несколько месяцев населенный пункт живет без электричества. Приезжайте, помогите решить проблему, — так написали жильцы в письме в редакцию.
Сворачиваем с главной трассы на степную колею, ведущую к Бозою. Смотрю на часы. С двенадцати до часу в колонии обед. Сейчас одиннадцать часов.
Подъезжаем к зданию штаба. Условившись, чтобы редакционная машина на обратном пути заехала за нами в 15.00, отпускаем микроавтобус.
Для «экскурсии» по колонии вмести с нами сопровождающие — офицеры подразделения. Офицеры в женской колонии — тоже женщины.
Заходим на швейную фабрику — единственное производство в колонии. Закройный цех похож на спортзал: такие же высокие потолки и длинные стены. За крайним станком — совсем молоденькая девушка. Синий халатик облегает худые плечи.
— А можно с кем-нибудь поговорить? — обращается к сопровождающим журналистка.
— Да ради бога.
Ира подходит к той самой девушке, что за крайним станком. Минут через десять отходит от нее с каким-то странным видом: глаза влажные, журналистский блокнот — в безвольно опущенной руке.
— Оказывается, землячка… представляете? Жили в одном городе — Петровске-Забайкальском. Это в Читинской области. И даже на соседних улицах жили: я — на Спортивной, она — Партизанской. Да, тесен мир.
Ира идет дальше — брать новое интервью, а я думаю о парадоксе случайной встречи. В необычном месте при необычных обстоятельствах. И обе расчувствовались… Хотя столкнись они лицом к лицу в своем родном городе — прошли бы мимо. Обе. Не оглянувшись. В этом и заключался парадокс.
15.00. Мы стоим на площадке для парковки автомобилей перед зданием штаба Бозойского ОИК — объединения исправительных колоний. Несколько часов «экскурсии» по территории зоны позади. Скоро должна подъехать редакционная машина.
Заместитель начальника ОИКа Валентина Дмитриевна Давыдова приглашает нас к себе в кабинет.
— Ну сколько вы можете там стоять, машина неизвестно сколько задержится, а вы пока посидите у меня в кабинете.
Действительно, транспорт задерживается. Машины нет ни через час, ни через два часа. Находясь в кабинете подполковника Давыдовой, мы время от времени смотрим в окно.
Ирина по своей женской природе волнуется, не случилось ли что в пути, но тут же сама себе успокаивает:
— Да нет, думаю, все нормально. За рулем Сергей Бондаренко — это опытный водитель.
Валентина Дмитриевна по-своему тоже пытается успокоить корреспондентку:
— Если не приедут — пойдем ко мне в гости.
— А вы далеко живете?
— Совсем рядом, в пяти метрах отсюда — общежитие.
— Общежитие?
— Да. Там я и живу. Вы не удивляйтесь: в Бозое я — с пятнадцатого мая прошлого года. До этого жила и работала в Братске. Приехав сюда, оставила трехкомнатную городскую квартиру, своих детей — и вот, решила обеспечить себе в будущем безбедную старость. Зарабатываю максимальную пенсию. А что делать? С мужем развелась. Дети — растут. Их нужно будет учить где-то. Старшая дочь уже поступила в вуз — еще успела на бесплатное обучение. А вот младших детей придется устраивать: сейчас ведь везде платно учат! Вот и приходится мне крутиться. Я ведь до этого двадцать лет с гаком отработала в милиции — там, у нас в Братске. И вдруг мне предложили пойти на пенсию. Понятно, что срок уже выработала. Но детей-то надо кормить, учить. Что делать? Поехала в Иркутск, к знакомому в УВД. А он, оказывается, перевелся в ГУИН. Нахожу его, спрашиваю: нет ли где работы по моей специальности? Да вот, говорю, у вас есть какой-то Бозой — колония там есть, что ли, какая. Тем более женская колония — все легче с ними работать будет. И не знала ведь я, на что подбивала себя. Знакомый-то глаза вот такие на меня: «А что, поедешь?» — «В Бозой? А почему бы и нет». Вот так и приехала — туда, не зная куда. В пути мне все интересно было. У нас под Братском — тайга, а здесь кругом — степь, поля. Еду в «пазике» — автобус допотопный. Ну ладно, думаю, значит, в деревню везут. Хорошие автобусы в деревню не посылают. Когда приехала, мне выделяют комнату в общежитии. А это обычный барак! В коридорах — тюремный запах. В комнатушке, которую мне выделили, обвалилась штукатурка, в окне стекла нет… О, господи, думаю, да здесь жить — себя не уважать. Пошла в первый день на работу — здесь все нервные: кричат друг на друга, по столам кулаками бьют. Опять думаю: да куда же я попала? И я оказалась как бы белой вороной здесь. Со всеми разговариваю ровно, без крика. Мне даже потом говорили: «Да как ты можешь спокойно так вести себя? Здесь без крика даже нельзя работать». Оказывается, можно. И минимальные бытовые условия создать тоже можно. Я ведь что сделала? Сначала окно застеклила в комнате, потом штукатурила, белила, красила пол. И все опять удивляются: «Ты что, на всю оставшуюся жизнь сюда приехала?» А какая нищета в колониях… Меня это настолько шокировало! Осужденные необуты, стоят на ветру… это все женщины. А здесь, в поселке, как люди живут? Не живут, а выживают. Я удивляюсь, чем они печи топят. Во дворах нет полениц: в округе — степь, леса нет. Зимой было за пятьдесят градусов мороза. Как заместителю начальника ОИК по воспитательной работе, мне приходилось бывать в домах сослуживцев… Люди ложились спать в одежде: по несколько кофт, свитеров враз одевали. Пар изо рта шел — это внутри помещений-то.
На мгновенье смолкнув, Валентина Дмитриевна вдруг улыбнулась и подытожила:
— Так что один день здесь я считаю за один год. Я как-то ездила в Братск, и мне один знакомый сказал: «Я бы не выдержал в таких условиях. Я бы лучше бутылки пошел собирать здесь в Братске, чем ехать куда-то в Бозой». А я ответила ему: «Ну что же, время покажет».
Посмотрев в окно, она задумалась, разглядывая что-то вдали.
— Может, судьба у меня такая? И этот год, который кажется мне бесконечным, похож на вечный срок, — ее тихий голос стал еще тише. — Нам даже зарплату перестали платить… несколько месяцев без денег. Я уже сталкивалась в своей прошлой, милицейской, жизни с таким фактом: были задержки зарплаты, народ выкручивался как мог. Семья одного участкового питалась комбикормом… Это страшно! И вот о чем я думаю: нам не платят, а мы все равно работаем. Почему? Наверное, потому, что мы государственные служащие. Вот смотрите, оно, государство не платит нам, а мы работаем. Если и мы перестанем работать, то что же останется от государства? Поэтому и работаем, тянем лямку. Мне одна знакомая подарила листок вот с такими стихами, я вам прочитаю. Называется: «Гимн сотрудников».
Я согласен: и впредь не платите!