С заключенными, нарушающими в пути следования режим, проводят воспитательную беседу. Если она не действует, его изолируют, помещая в отдельную «камеру». Самая крайняя мера — приковать наручниками к какому-нибудь выступу в стене.
Лет десять назад произошел случай, о котором до сих пор вспоминают ветераны конвойной службы. В вагоне было около ста заключенных, которые вдруг стали требовать: «Хотим курева и чифиру!» Их попытались угомонить, но в ответ кто-то из зэков истошно заорал: «Братва, давайте раскачаем вагон, пускай он перевернется!»
Поезд набирал ход. Без того покачивавшийся вагон действительно стал сильнее мотаться из стороны в сторону от топота десятков ног. Ситуация грозила стать критической. В камерах улюлюкали, колотили в решетки, свистели. И вот тут-то проявил находчивость начальник караула. Он спокойно подошел к «камере», в которой сидел зачинщик всего этого беспорядка, и так же спокойно сказал:
— Ну и качайте вагон, вам хуже будет. Мы выпрыгнем, а вы останетесь.
В тот же момент бунт прекратился. До Иркутска вагон дошел уже без происшествий.
Сотрудники конвоя признают, что перевозить женщин намного хлопотнее, чем мужчин. Они чаще нарушают режим: стучат по решеткам камер, что-нибудь выкрикивают, требуют курево.
— У меня был такой случай, — вспоминает мой собеседник. — Из Анзебы в Иркутск нужно было доставить одну женщину. Ее привезли к поезду, посадили в вагон, а она выкрикивает: «Не хочу ехать!» Ну как так не хочет? Мне нужно выполнять приказ — везти ее. Помещаю эту особу в камеру, откуда она вдруг начинает говорить, что порежет себя. А мы не имеем права обыскивать женщин, и я только ломаю голову, чем это она собралась себя порезать. Может, и вправду у нее есть нож? Ладно, думаю, посмотрю, что будет дальше. И вижу, как она достает откуда-то бритву и режет себя по запястью. Потом кричит мне: «Бинт есть?» Я молчу. Она опять: «Принеси бинт». Я в ответ: «Покажи руку». Показывает, а там чуть-чуть кожа срезана, для жизни неопасно. Видно, что хотела, как говорят, на понт взять. Ну ничего, потом успокоилась.
Время от времени конвойным караулам приходится перевозить женщин-заключенных с малолетними детьми либо беременных. И тогда в спецвагоне появляются распашонки-пеленки, развешанные по камерам, гремят погремушки, слышится детский плач. Таких мамаш всегда сопровождает медработник. А часовым приходится то и дело бегать за кипятком и разводить сухое молоко. Родившие в заключении больше думают не о детях, а о возможной амнистии в связи с появлением малолетнего ребенка. К своим ни в чем не виноватым детям они зачастую относятся так халатно, что конвою приходится даже напоминать непутевым мамашам, когда пора кормить ребенка.
Сотруднику конвойного караула разрешается спать в сутки не меньше четырех часов, но не больше шести. Со сном борются, принимая в больших количествах кофе. Сначала это помогает бодрствовать, но спустя какое-то время аукается головной болью.
— Я люблю в свободное время почитать книжку, — продолжает мой собеседник. — Поначалу службы брал в дорогу книги и кроссворды. Но ничего путного из этого не вышло. В отведенное для отдыха время начинаю читать — не оторвусь от книги. А когда подходит время заступать на пост, хочу спать. Так на собственном опыте убедился, что сотрудника караула ничто в пути следования вагона не должно отвлекать.
Василий родом из Баяндая. В поселке трудно было найти работу. Посоветовавшись с женой, поехал в Иркутск, устроился в Управление по конвоированию. Между командировками каждый раз уезжает домой, к семье. Вот и получается, что живет в Баяндае, а работает в Иркутске. И таких ребят, что несут свою нелегкую службу в иркутском конвойном карауле, а живут за тридевять земель от областного центра, немало. Один из начальников караулов между своими командировками ездит аж до… Тайшета, где живут его жена с ребенком. Несколько дней там, несколько дней на службе. В своем роде вахтовый метод. Жить-то на что-то надо, вот и приходится крутиться.
Глава восемнадцатая
Избиратели за решеткой. — «Посылки» из администрации. — «Курьер» спешит на съемку. — Два рубля на одного подследственного. — «На пять часов впереди Кремля»
В Иркутске самый необычный избирательный участок — в следственном изоляторе. Оказавшийся за решеткой, такой избирательный участок вызывает повышенный интерес у представителей местной прессы. Телефон в моем кабинете постоянно звонит. Журналистов интересует все: и подготовка к выборам, и предстоящая процедура голосования, и количество подследственных избирателей.
Как ни парадоксально, но первые препятствия на пути проведения такой кампании в следственном изоляторе создал новый закон о выборах. Ведь как было раньше? На основании личных дел подследственных составляли их списки. Потом шли по камерам: кто желал, тот получал бюллетени. Однако иначе сложилось на этот раз. Согласно закону, находящиеся в местах временного пребывания люди включаются в списки избирателей на основании паспорта или заменяющего его документа. И при условии наличия открепительного удостоверения. В этом и был камень преткновения.
Большой процент подследственных автоматически выпадал из списков по весьма тривиальной причине: из-за отсутствия у них прописки. Ведь нельзя было получить открепительное удостоверение по месту жительства, которого нет. Предваряя итоги избирательной кампании, в Главном управлении исполнения наказаний буквально схватились за головы: в пенитенциарных учреждениях области вне списков оказались почти три тысячи избирателей.
За несколько дней до выборов я наведался в иркутский следственный изолятор. Председатель избирательной комиссии Александр Григорьевич Самойлов сидел в кабинете отдела воспитательной работы. На мой вопрос о прогнозах он неопределенно хмыкнул:
— Да какие тут прогнозы… Знаете, что было на прошлых выборах? На своих бюллетенях обитатели СИЗО рисовали, гм… половой член. И главное, ведь умудрялись втискивать такие картинки в клетки напротив фамилий кандидатов. Я потом ездил в областную избирательную комиссию. Показывал, спрашивал, что с ними делать. В ответ услышал, мол, все в порядке, рисунки-то не выходят за рамки клеточек. Дескать, согласно инструкциям, в них может стоять любой знак.
Растерянность подполковника Самойлова была понятной. В СИЗО — особый контингент. Как сказали бы в прежние годы, политически несознательная публика. Тогда же, в прошлые выборы, многие из таких избирателей вписывали напротив фамилий кандидатов известное емкое словцо. И тоже не выходя за границы клеток на бюллетенях. Одним словом, посылали кандидатов в… рамках закона. Сотрудникам изолятора хорошо знакома психология заключенного под стражу. О чем думает такой человек? В первую очередь о том, что его ожидает. До выборов ли ему в обстановке тесной, душной камеры?
Новый рабочий день. После обеда опять собираюсь в следственный изолятор. Сотрудники комитета по социальной защите городской администрации собрались оказать подследственным гуманитарную помощь: пока только двум обитателям этого мрачного заведения — матерям недавно родившихся в изоляторе малышей. Новорожденные — в камерах вместе с матерями, которые ждут решений судов.
О передаче таких «посылок» узнали журналисты телепрограммы «Курьер», которые теперь в прямом смысле рвутся в изолятор, желая осветить необычную тему. На моем рабочем столе документ с резолюцией заместителя начальника Главного управления: «Товарищу Наумову. Лично проконтролировать». Ниже на листке бумаги — заявление телестудии: просим разрешить посещение иркутского следственного изолятора журналисту и оператору программы «Курьер»…
В 16.00 часов с творческой группой «Курьера» мы понимаемся на третий этаж, в кабинет Александра Григорьевича Самойлова. Через несколько минут заводят подследственных — матерей новорожденных. Тут же в кабинете — спонсоры из комитета по социальной защите. На столах разложено детское белье, громоздятся баночки с протертыми фруктами. У подследственных женщин спрашивают, не возражают ли они, если их снимут на видеопленку и впоследствии покажут сюжет по телевидению. Одну из них, впрочем, уже снимал тот же «Курьер» на прошлой неделе: в камере вместе с ребенком. Вечером того же дня с экранов телевизоров было заявлено, что программа новостей «Курьер» начинает проводить акцию «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Последовавший сюжет увидела у себя дома одна из работниц городской администрации. Когда наутро она пришла на службу, поделилась впечатлениями с другими сотрудниками. Такова была предыстория оказания изолятору гуманитарной помощи.
Когда основная часть видеосъемок завершена, нужно взять интервью у спонсоров. Перед видеокамерой сотрудница городской администрации теряется и говорит самое первое, что вдруг приходит ей в голову:
— Вы представляете, ведь мы даже не знали, что у нас в городе детские вещи стоят так дорого. Хотелось бы привезти больше, но, как говорится, чем богаты… Вообще мы не оказываем помощи детям: наша клиентура — это престарелые и больные.
— А безработные?
— Для безработных есть центр занятости населения. Они нас тоже не интересуют.
— Сколько же вы потратили денег для оказания помощи следственному изолятору?
— Ну, вы знаете, а можно не открывать своих секретов… Ведь мы потратили деньги из другого фонда, предназначенные для других целей. Я ведь уже говорила, что детям мы обычно не помогаем. Этот случай — исключение.
Видеокамера, скользя своим стеклянным глазом, «наезжает» на стол замполита. Александр Григорьевич говорит с кем-то по телефону. Оператор торопится запечатлеть рабочий момент будничной жизни в СИЗО, который потом понадобится для видеомонтажа.
— Ну а теперь вы, Александр Григорьевич, скажите несколько слов для нашей программы, — обращаются к нему журналисты.
Полковник Самойлов с прищуром разглядывает немигающее телеоко.
— Ну, что вам сказать. В каком мы оказались положении, вы сами видите. И поэтому мы, конечно, рады, что сегодня нам оказали пусть небольшую, но все же помощь: для тех детей, которые здесь родились. Их матери, как любые матери на свете, хотят, чтобы дети не испытывали ни в чем недостатка. Наше учреждение, как может, оказывает посильную помощь: сотрудники изолятора, а это в том числе женщины, они сами — матери, приносят сюда и пеленки, и молоко, и игрушки. Однако проблема нормального содержания под стражей не ограничивается только матерями новорожденных детей. У нас в СИЗО содержатся, например, несовершеннолетние: от четырнадцати лет