Вот его слова: «Приходится слышать порой, будто новые явления общественной жизни "не вписываются в концепцию марксизма-ленинизма”, что он будто бы переживает "кризис” и надо, дескать, "оживить его” вливанием идей, почерпнутых из западной социологии, философии или политологии. Дело здесь, однако, совсем не в мнимом "кризисе” марксизма. Дело в другом — в неспособности иных теоретиков, называющих себя марксистами, подняться до истинных масштабов теоретического мышления Маркса, Энгельса, Ленина… Не размывать марксистско-ленинское учение, а, наоборот, бороться за его чистоту… вот путь к познанию и решению новых проблем». («Коммунист», № 3, февраль 1983 г., стр. 22].
Я думаю, что вывод отсюда ясен: от правления Андропова каких-либо существенных экономических преобразований ждать не приходилось. Приходилось ждать усиления репрессий.
Преследование по «бытовым преступлениям» входит в функции МВД СССР, Прокуратуры и судебных органов, а если дело касается партийных чиновников, то это входит в компетенцию партийно-надзорных органов — народного контроля при правительстве или партийного контроля при ЦК. Но эти органы либо сами были задеты коррупцией, либо не проявляли никакого желания ссориться с партийно-государственной бюрократией, руководствуясь указанием Брежнева о «бережном отношении к кадрам». Вот тогда еще, при жизни Брежнева, органы КГБ включились в борьбу с коррупцией, начав ее в двух наиболее зараженных коррупцией республиках — в Грузии и Азербайджане. Во главе партии этих республик поставили чекистов (Шеварднадзе и Алиев, их сделали даже кандидатами в члены Политбюро]. Со своей первоочередной задачей — чистка аппарата власти от коррупционных элементов — они справились блестяще.
Некоторые высшие функционеры этих республик погибли при загадочных обстоятельствах — министр внутренних дел Азербайджанской ССР Гейдаров и его заместитель Кязимов были кем-то застрелены в кабинете («Бакинский рабочий», 5.07.1978], но кем и почему они были застрелены, общественность так и не узнала, в июне 1978 г. погиб в «автомобильной катастрофе» председатель Совета министров Грузии Патарид-зе, без свидетелей и без других пострадавших. Говорят, есть какой-то мистический закон «серийности» в несчастных случаях. Азербайджано-грузинские несчастные случаи начали повторяться и в других республиках и краях: в декабре 1980 г. председатель Совета министров Киргизской ССР Ибрагимов был застрелен в больнице, но убийцу так и не нашли, а в октябре того же года первый секретарь ЦК Белоруссии Машеров в бронированном автомобиле и сопровождаемый эскортом погиб в «автомобильной катастрофе», в которой, очевидно, никто из других пассажиров не пострадал (Машеров был кандидатом в члены Политбюро, поэтому на его похоронах должен был по протоколу присутствовать минимум кандидат в члены Политбюро, но этого не случилось].
«Неожиданно» или «внезапно» умерли первые секретари обкома Якутии (Черняев], Татарии (Мусин], Таджикистана (Расулов], секретарь Президиума Верховного Совета СССР (Георгадзе], вторые секретари ЦК Украины (Соколов], Ленинградского обкома (Суслов], главный редактор журнала «Проблемы мира и социализма» (Задоров]. Сюда же надо отнести и смерть Цвигуна. По этому поводу немецкий «Шпигель» в свое время заметил: «Целый ряд смертных случаев мог вызвать в среде партийной элиты скрытый страх, что наступила новая опасная эра». («Шпигель», № 1, 1983 г., стр. 71]. Доказать это невозможно, но, апеллируя к практике «органов» в прошлом (коллегия ОГПУ в двадцатых годах, «чрезвычайные тройки» НКВД в тридцатых годах имели право расстреливать людей без суда и следствия], можно допустить, что существовало какое-то глубоко засекреченное чрезвычайное судилище по делам преступлений высших чинов партии и государства, которых судить нормальным судом невозможно, не дискредитируя режим.
Два высшие назначения Андропова находились в прямой связи с этой проблемой — назначение чекиста Алиева первым заместителем Совета министров СССР, при одновременном введении его в члены Политбюро, назначение своего преемника на посту председателя КГБ министром внутренних дел СССР с производством его, заодно, в чин генерала армии (на этом посту он был Андропову важнее, чем во главе КГБ, который он сам фактически возглавлял и дальше].
Советская пресса получила указание более смело разоблачать случаи коррупции, злоупотребления властью и нарушения существующих законов. Но Андропова ждало здесь решительное поражение. Советская коррупция, как указывалось, органическая болезнь советской структуры власти: бюрократия, которая неподконтрольна ни свободно избранному парламенту, ни свободно функционирующей и от партии независимой печати, как раз свободна творить коррупцию и безнаказанно злоупотреблять властью. Еще лорд Актон знал, что власть портит людей, а абсолютная власть портит абсолютно. Правда, в давние времена среди идейных большевиков были люди, которые видели корень зла советской системы именно в отсутствии свободной печати. Так, старый большевик, бывший секретарь Московского комитета партии Г. Мясников, писал в брошюре «Больные вопросы», что в советском государстве ввиду монополии партии в области печати процветают коррупция, взяточничество, злоупотребления властью, а партийная печать молчит или прикрывает партийных бюрократов. Проанализировав тогдашнюю советскую действительность, он пришел к выводу: «У нас куча безобразий и злоупотреблений: нужна свобода печати их разоблачать», — поэтому он предлагал объявить свободу печати «от монархистов до анархистов». Ленин в личном письме Мясникову ответил: «Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем». (Ленин. Сочинения, т. 32, стр. 479–480).
«Дозированные» разоблачения Андропова послужили лишь толчком к усовершенствованию техники коррупции и к рафинированности ее методов.
Глава 5. «Теоретик» Андропов и наследник Черненко
Начну с замечательной цитаты из речи Андропова на июньском идеологическом пленуме ЦК КПСС 1983 г.: «Стратегия партии в совершенствовании развитого социализма должна опираться на прочный марксистско-ленинский фундамент. Между тем, если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся…» («Правда», 16.06. 1983 г., далее цитаты из речи Андропова везде по этому номеру).
После такого заявления Юрия Андропова партийному мужику ничего не остается, как воскликнуть, вспомнив своего далекого предка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» В самом деле, что же получается: десятилетиями учили партию, что уже Ленин сформулировал «основополагающие законы» советского социализма, а что касается пресловутого отныне «развитого социализма», то его законы доподлинно сформулированы в решениях ХХIII, XXIV, XXV, XXVI съездов КПСС, в «девятитомнике» Брежнева, в сборниках «избранных статей и речей» всех членов Политбюро, в том числе и самого Андропова; все бесчисленные учебники, монографии, энциклопедии в миллионных тиражах твердят о том же. Что же, все это теперь объявляется макулатурой?
Выступление Андропова по данному вопросу как раз и было всем своим острием направлено против «макулатурной» теории и практики Брежнева и его помощника Черненко. Более того, оно прямо было направлено против следующего положения Черненко в его основном докладе на пленуме: «Подлинными достижениями марксистско-ленинской мысли последнего времени мы по праву считаем положения и выводы, содержащиеся в материалах ХХIV-ХХVI съездов КПСС, Пленумов ЦК, в выступлениях Генерального секретаря ЦК Ю. В. Андропова (где же Брежнев? — А. А.). Разработка концепции развитого социализма, путей повышения эффективности производства в условиях научно-технической революции, постановка вопроса о становлении бесклассовой структуры общества… эти и другие теоретические обобщения вооружают партию новыми идеями, научно обоснованным, взвешенным подходом к актуальным проблемам современности». («Правда», 15.06.1983).
Если бы в Черненко не сидел карьерист, то он должен был бы открыто ответить на уничтожающую критику основного положения своего доклада Андроповым и подать в отставку, тем более, что текст его доклада несомненно утверждался на Политбюро. Он этого не только не сделал, но еще перед лицом всей партии и страны изменил человеку, которому был обязан тем, что стал членом Политбюро — Брежневу, согласившись выбросить его имя и его «девятитомник» «Ленинским курсом» из перечисленных «подлинных достижений» марксистско-ленинской мысли.
По существу критики Андропов, конечно, был прав. Невероятное убожество марксистской теоретической мысли и тотальная беспомощность в теоретических вопросах ведущих кадров партии — вот наиболее характерные черты состояния советского идеологического фронта. Все эти «советские звезды» в марксизме — Пономаревы, зимянины, Замятины, загладины, арбатовы — идеологические шаманы и в теории такие же примитивы, каким был и их покойный шеф-идеолог Суслов.
Партия, которая гордится своим происхождением от основоположников «передового учения» — Маркса и Энгельса, от учителей революции и диктатуры — Ленина и Сталина (маршал Устинов и вице-адмирал Григорьев после долгого перерыва вновь коленопреклоненно вспомнили о Сталине — см. «Правду» от 9.05 и 21.08.1983), партия, которая на путях к власти выдвинула много талантливых теоретиков и пропагандистов, — вот эта самая партия сегодня располагает одними зарегистрированными пропагандистами около 500 тысяч человек, и среди них нет ни одного человека, который выделялся бы талантом, если есть, то такому не дают хода.
Секрет тут очень простой: они наемные циники, у которых только одна мечта — карьера чиновника. Истинный пропагандист есть человек идеи и убеждения, безразлично, какая это идея — политическая, философская, религиозная. Чтобы убедить других, самому надо верить в свою идею, — это элементарное правило пропагандного искусства. Первые русские марксисты группы Плеханова глубоко верили Марксу: «идеи, овладевшие массой, становятся материальной силой». Ленин перевернул эту формулу, зная, что «материальная сила», то есть власть, овладевшая массой, может творить свои собственные идеи. Придя к власти в крестьянской стране, вопреки букве и духу марксизма, Ленин решил декретировать и «идею коммунизма» и даже построить его средствами государственного принуждения. Однако в понимании исторического смысла Октябрьской революции Сталин оказался больше реалистом, чем Ленин. Он знал, что строительство коммунизма — утопия. Но эту утопию можно поставить на службу той «материальной силе», которую дала революция — на службу неограниченной и абсолютной власти. Власть стала идеей, а коммунизм — средством удержания, укрепления и расширения этой власти.