…Артиллерийский дивизион, в который был назначен Эрик Худ-второй, проводил боевые учения близ роскошного курортного городка Майами-Бич. В шикарных отелях поселились новобранцы разных родов войск. На набережной, где прежде фланировала курортная публика, занимались строевой учебные команды, на прекрасных морских пляжах гремела стрельба — шли стрелковые занятия. Штаб дивизиона разместился в каком-то казино. Эрик читал лекции по баллистике в помещении ночного клуба, на стенах которого красовались цветные фотографии известных звезд стриптиза.
Проводя с молодой женой краткосрочный отпуск в Фили — так все филадельфийцы называют свой «Город братской любви», — Эрик заметил, что жизнь стала проще: никто не соблюдал этикет в отношении одежды: забыты смокинги и бальные платья, женщины стали носить брюки. Все много пили и просиживали вечера в барах и ночных клубах, мужчины и женщины легко сходились и расходились под лозунгом «Война все спишет», в магазинах стояли длинные очереди, в моду вошли астрологи, гадалки и хироманты, танцевали больше латиноамериканские танцы — конго и конгеру, бразильскую самбу, «тинэйджеры» отрывали сумасшедший джиттербаг и буги-вуги, на крышах медленно, но неуклонно вырастал лес телевизионных антенн. Всюду звучали военные песни вроде «Помни Перл-Харбор», «Ты балбошка, мистер япошка» и нецензурная «Харя дер фюрера».
В печати и по радио много говорили о падении нравов наряду с небывалым единением американского общества. Не вымершие еще сторонники сухого закона уверяли, что солдаты вермахта побеждали потому, что совершенно не потребляют шнапса, а французы-де проиграли войну спьяну. В целях поддержания морального климата нации техасская красавица Джо-Кэррол Деннисон, она же Мисс Америка, к огорчению бессчетных поклонников, объявила, что не выйдет замуж до полной победы над державами гитлеровской оси.
Читать Эрику совсем не оставалось времени. Пег жаловалась на почти полное исчезновение поэзии. Художественная литература сделала резкий и решительный поворот в сторону документального жанра: публику интересовали факты, а не вымысел, новая информация, а не душевные излияния выдуманных героев. Бестселлером номер один был новый роман Джона Стейнбека.
Эрику пришлось заехать к отцу в Вашингтон. Тот пригласил его в клуб армии и флота, заказал виски.
— В Вашингтоне, — жаловался генерал, — стало невозможно жить. Тут ходит такой анекдот: военный Вашингтон — это комбинация Москвы (острота квартирной проблемы), захолустной Уичиты (образ мыслей), Ноума на Аляске (золотая лихорадка) и ада (условия жизни). И еще рассказывают, что Гитлер направил в Вашингтон команду шпионов и диверсантов с целью подрыва основных военнобюрократических объектов. Через некоторое время шеф этого подполья радировал Гитлеру: «Задание оказалось невозможным: каждый раз, когда мы подрываем военно-бюрократический объект, мы узнаем, что у американцев имеется еще по крайней мере два таких же объекта с полным штатом и выполняющих ту же работу!» Что верно, то верно! Правительственный и военный аппарат разросся до невероятных размеров.
Перед своим роспуском семьдесят седьмой конгресс Соединенных Штатов, постоянно выступавший против прогрессивных шагов президента Рузвельта, проголосовал за многотысячную пенсию для… конгрессменов. Это вызвало бурю возмущения во всей стране. В адрес сенаторов и представителей под всенародный хохот стали поступать отовсюду мешки со старой одеждой, очками, искусственными челюстями, объедками и прочим вспомоществованием. Конгресс спешно похерил билль о пенсиях.
Отец Эрика сообщил ему, что Америка выпустит в 1943 году 75 тысяч танков и 125 тысяч самолетов. Военный бюджет уже составил более двух миллиардов долларов в месяц.
— До Перл-Харбора, — сказал генерал, — рабочие оборонной промышленности делали самолеты с меньшим энтузиазмом, чем прежде производили унитазы. Иное дело теперь. Даже арестанты тюрьмы Сан-Квентин охотно работают по двенадцать часов в сутки, выпуская противоподлодочные сетки.
— Вот видишь, па, — не сдержался Эрик, — ведь я говорил, что эту войну выиграет рабочий класс Америки!
— Что же, времена меняются, — примирительно сказал отец, — старый изоляционист Генри Форд полностью перешел на производство самолетов и «джипов». Последний его «форд» имел серийный номер тридцать миллионов с чем-то. Раньше мы вместе выступали на митингах против войны, а теперь я требую от него, чтобы он выполнял военные планы. Обещал делать тысячу самолетов в неделю, а выпускает двести в месяц. Боюсь, что старина Форд опять пожадничал, как многие другие подрядчики, нахватав заказов. Имеются безобразные, преступные случаи подкупа подрядчиками наших военных инспекторов, обнаруживавших самолеты и танки, сделанные из некачественного металла или с худыми бензобаками. Мне стыдно сказать тебе, артиллеристу, что наши пушки, как и наши самолеты и танки, хуже немецких, русских и за два-три года нам уже не удастся обогнать их. И никто за это не несет ответственности. Подрядчики наживаются, им и горя мало. Но тебе не следует надеяться, что победит линия Рузвельта и Уоллеса. И республиканская партия, и демократическая идут все дальше вправо. Наша пресса прославляет Генри Кайзера как героя капиталистической индустрии, а один построенный им танкер раскололся надвое при запуске из-за плохого качества стали и сварки. Мы изобличили патронную компанию Сент-Луиса в производстве миллионов негодных патронов! Восемь управляющих преданы суду. Компанию «Анаконда», добывающую медь в Чили, мы заставили признать себя виновной в поставках дефектного сырья. Имели место подлог и очковтирательство. Кливлендская национальная компания по производству бронзы и алюминия зарабатывала миллионы долларов на крови американских и союзных солдат, поставляя нам заведомо дефектные части самолетов-истребителей! Компания отделалась штрафом, нескольких менеджеров упрятали за решетку. Скольких летчиков они погубили! А на электрический стул посылают бедолагу, убившего изменившую ему жену!
— На «горячий стул» отправили и ни в чем не виновных Сакко и Ванцетти, — мрачно вставил упрямый Эрик. — Это почти все теперь признают.
— Подвела нас и компания «Кэртис — Райт», — продолжал безрадостно седовласый генерал. — А ведь это — крупнейшая компания после «Дженерал моторс»! Та же история — подлог, фиктивные акты об испытаниях и ни к дьяволу не годные пикировщики «хеллдайвер», которые рекламировались фирмой как лучшие пикировщики в мире.
— Не рабочие же виноваты! — воскликнул Эрик.
— Конечно, нет! Более двадцати тысяч рабочих остались временно без работы, когда мы прекратили производство «хеллдайверов». Большинство из них женщины. Поразительный факт — большую часть самолетов, которые бомбят Германию и Японию, построили наши американские женщины! Кто мог такого ждать от них до войны! (США произвели за всю войну 291 429 самолетов, 102 351 танк, 2 455 964 грузовика, 71 062 боевых корабля, 5 425 транспортных судов.)
— А платят им, — не преминул вставить Эрик, — втрое меньше, держат на самых низкооплачиваемых работах и до сих пор отказывают в гражданских правах.
— Это верно, — согласился генерал. — Хотя даже я уже не считаю, что место американской женщины только у очага, но место американца тоже не на улице. Многим женщинам придется вернуться домой, когда демобилизуют армию. Немалые ждут нас трудности. Что касается гражданских прав, то я думаю, что женщины сейчас больше озабочены отсутствием молодых мужчин, нежели гражданскими правами.
Сетовал генерал и на падение нравов. Во время войны росла преступность, поднимался процент заболеваний венерическими болезнями. Города кишели солдатскими подружками — «патриотутками» и «победисточками». Подростки совершали ужасные преступления: газеты сообщали об изнасиловании семнадцатилетней девушки двенадцатью подростками в переполненном кинотеатре в Бронксе. Вооруженные самодельным оружием банды юнцов сражались друг с другом на городских улицах. В дансингах вспыхивали кулачные бои. Будущее молодого поколения было покрыто мраком: мэр Нью-Йорка Ла-Гардиа, предвидя массовую безработицу, заявил, что молодых надо готовить лишь к черной работе. И все же, когда журнал «Форчун» провел опрос среди своих читателей об их отношении к социализму, лишь двадцать пять процентов опрошенных высказались в пользу социализма в Америке, сорок процентов были против, остальные воздержались.
Беседа отца и сына текла вроде бы довольно мирно, безобидно, но потом старик стал «загибать». Дефицит разных продуктов вдруг объяснял не бесхозяйственностью, а тем, что эти продукты якобы отправляют русским и англичанам, затем высказался против допуска еврейских беженцев в Штаты.
— Недавно произвели опрос, — сказал генерал, — каким национальностям следует разрешать иммигрировать в нашу страну после войны. За англичан проголосовало шестьдесят восемь процентов, за русских — пятьдесят семь, за китайцев — пятьдесят шесть, а за евреев — только сорок шесть процентов. Я, разумеется, против избиения евреев на улицах Бостона и Нью-Йорка, поджога их лавок и синагог, но…
Выведенный из себя филистерством отца, Эрик решился преподнести ему сюрприз.
— Скажи, па, ты по-прежнему веришь своему приятелю Уолтеру Липпману? Да? Но какому Уолтеру Липпману?
— Как это какому? Тому, кому верит вся Америка!
Эрик достал из кармана фотоснимок.
— Вот что Липпман писал: «Вся истерическая, вся бесконечная и сложная нетерпимость наших дней зиждется на главной лжи — лжи о России. Эта ложь была нам навязана для того, чтобы раздуть и поддерживать войну против русского народа. Чудовищная, гигантская пропаганда была обрушена на человечество для того, чтобы сохранить постыдную блокаду против народа, просившего мира, для того, чтобы спровоцировать братоубийственную войну в России. Ложь о России — мать любой лжи. И это действительно была ложь, будь она проклята!..»
— Уолтер не мог это писать! — вспыхнул отец.
— Полюбуйся! — Он протянул отцу фотоснимок. — Можешь спросить его самого. Статья «Красная истерия», журнал «Нью рипаблик», который и сейчас выходит, но в котором Липпман больше не печатается. Год тысяча девятьсот двадцатый. Может, это не тот Липпман, который потом стал хвалить Гитлера, избавившего Германию от коммунистов?