Идею авиадесанта в Берлине подкинули Даллесу некие консервативные круги через Кольбе, имевшего зеленый дипломатический паспорт со штемпелями швейцарских и шведских пограничных пунктов. Кстати, британцы считали его коварным двойником, на деле служившим только разведке Риббентропа. Но Даллеса не смущало и то, что посадка для союзных авиадесантных самолетов могла оказаться вовсе не мягкой. Он закинул удочку с жирной начинкой в Вашингтон, где у него было немало покровителей, но президент Рузвельт отмел предложенную Даллесом антисоветскую авантюру.
Еще в октябре — ноябре 1944 года Даллес через англичан вступил в контакт с такими представителями германского министерства иностранных дел, как Альбрехт фон Кессель, сотрудник немецкого посольства в Ватикане, и Александр фон Нейрат, сын предшественника Риббентропа. Эти дипломаты уверенно обещали капитуляцию западным союзникам не только на Итальянском, но и на Западном фронте. С каждым днем росло число «миротворцев», стремившихся во что бы то ни стало расколоть коалицию антигитлеровских держав путем сепаратного мира на Западе, без СССР. К тому же стремился и антикоммунист Аллен Даллес. Его не смущало, что и Гитлер стремился к той же заветной цели, но с сохранением всех своих прерогатив фюрера, рейхсканцлера и верховного главнокомандующего. Ведь и арденнским контрнаступлением Гитлер хотел укрепить свои позиции на переговорах. О безоговорочной капитуляции он и слышать не желал.
Действия Даллеса и подобных ему «сепаратистов», о которых Гитлер получал все более полные сведения, были крайне опасны потому, что они укрепляли несбыточную мечту фюрера удержаться у власти, спасти третий рейх. Ради этого и жертвовал он армией и народом. Действия Даллеса были по сути дела изменническими актами, потому что шли вразрез с решениями великих держав, были направлены на ревизию этих решений. Не случайно Даллес будет так упорно выступать против ялтинских соглашений, тайно подрывать их.
У Даллеса было немало союзников в германском генералитете, и с каждым днем вследствие прогрессирующего разложения третьего рейха их становилось все больше и больше. Разве генерал Райнгард Гелен, шеф отдела «Иностранные армии Востока», главный авторитет вермахта после разгрома абвера и подчинения его охвостья СД, не писал в меморандуме от 7 октября 1944 года, что американцам придется считаться с рейхом как с единственным средством «воспрепятствовать советским политическим и военным претензиям на Европу, и поэтому Германия станет незаменимой для США»!
Итак, Берлин должны взять американцы!
«Понедельник, 1 января. Ставка фюрера «Адлерхорст».
Обед фюрера с Герингом, Кейтелем, Мартином Борманом,
Рундштедтом, Шерфом, Деницем, Йодлем, Риббентропом,
Бургдорфом, Гудерианом, Шпеером.
Рудель получает бриллианты к золотому Рыцарскому кресту».
Последний новогодний обед Гитлер дал в своей полевой ставке «Адлерхорст» («Орлиное гнездо») под городком Бад-Наугейм. Жить Гитлеру оставалось четыре месяца, а рейху его — на восемь дней дольше. Но этого не мог знать даже генерал Иоахим Шерф — начальник исторического отдела генерального штаба ОКБ сухопутных сил Германии. Как и все присутствующие, этот историк надеялся на чудо, которое спасет третий рейх.
Ганс Ульрих Рудель был любимцем Гитлера и Геринга, первым летчиком гитлеровского рейха. Этот пилот не числился среди ведущих летчиков Люфтваффе, он стоял выше их, так как Геринг официально приписал ему вывод из строя советского линкора «Марат», уничтожение ракетами великого множества танков, начислил более двух тысяч боевых вылетов. Накануне Курского сражения он базировался со своей эскадрильей на Сещинском аэродроме (между Брянском и Рославлем) и едва не погиб от МММ — малых магнитных мин Сещинской интернациональной подпольной организации, возглавляемой Анной Морозовой, которой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
— Ты не хочешь спать? — спросил Виктора Эрик, присаживаясь на нары, застеленные немецкими плащ-палатками. — Хочешь, я расскажу тебе о самом счастливом дне своей жизни? Голова не слишком болит? Это был день вторжения в Нормандию.
…Сталин ставил вопрос об открытии второго фронта еще в 1941 году. Рузвельт обещал Сталину открыть второй фронт в 1942 году, но Черчилль заставил президента нарушить это обещание. Так говорили в Америке. С каждым месяцем все жарче спорили о втором фронте. Большинство американцев страстно желали его открытия. Хотя в Италии дела у нас шли не блестяще. Перед Рождеством 1943 года Люфтваффе внезапно потопили в Бари больше кораблей союзников, чем в Перл-Харборе, — семнадцать было пущено на дно, тринадцать повреждено. И это в условиях полного превосходства американцев в воздухе! Вследствие тяжелых боев в Сицилии и Италии стало ясно, что немцы — сильный враг, что у них отлично вышколенные командиры, а американцы только учатся воевать. Когда американские бомбардировщики 15 февраля 1944 года превратили в руины Бенедиктинский монастырь пятого века в Монте-Кассино, немцы не подняли вверх руки, а стали сопротивляться еще ожесточеннее в развалинах монастыря. И все же потери янки были легкими: к началу 1944 года, за два года войны, у них насчитывалось всего 80 тысяч убитых и раненых, а дома, в Штатах, потери от несчастных случаев на дорогах и в промышленности вдвое превышали военные потери!
Эрик и его друзья в Англии с нетерпением ожидали начала вторжения на континент. Немцы запугивали союзников грозной неприступностью «Фестунг Ойропа» — «Крепости Европа». Надо было спешить: стокгольмский корреспондент журнала «Ньюсуик» писал, что главное секретное оружие Гитлера — это «созданные на основе тяжелой воды атомные бомбы, сбрасываемые с управляемых по радио самолетов». Но авторитетный генерал Эйзенхауэр предсказывал полную победу в Европе еще до рождества 1944 года.
4 июня в Англии вдруг зазвонили колокола. «Вторжение началось!» — сообщила лондонская контора информационного агентства «Ассошиэйтед пресс». Эрик чувствовал себя обманутым — он так мечтал ступить первым на нормандский песок. Но толпы на улицах быстро рассеялись — сообщение оказалось «уткой».
Как и другие офицеры, Эрик получил карту района высадки. Глянул на нее и ничего не понял. Какое-то побережье величиной, судя по масштабу карты, с Данию, но все географические названия — города, деревни, реки — закодированы. Названия рек — русские, как на картах, которые печатались во время сражений Красной Армии:
Волга, Дон, Донец. Что за чертовщина? Уж не в Россию ли их десантируют?! Да нет, туда самолеты не долетят, а если долетят, так не вернутся на базы. Объявили, что названия будут раскодированы перед посадкой на корабли в особых списках, вот тогда и узнаете, где будет высадка.
Вдруг поднялся дикий хохот: начали раздавать какие-то резинки, похожие на презервативы. Догадкам и остротам не было конца. Оказалось, что эти колпачки необходимо было надеть на дула винтовок и автоматов, чтобы не замочить их морской водой. Этот смешной эпизод поднял у всех настроение, а надо признать, что до первого взрыва смеха настроение у всех было как у смертников. Моральное состояние не только рядового и сержантского состава, но и офицеров еще никогда не было таким низким. Былой энтузиазм незаметно испарился. Страх сковывал всех. Предсказывали девяностопроцентные потери. Многие отчаянно молились богу. «Нас посылают на верную смерть», — шептали друг другу солдаты.
Эрик Худ испытывал на себе всю заразительность массового психоза — и он тоже стал страшиться высадки. Шепот перерастал в ропот. Ропот чуть ли не вырос в бунт даже среди ветеранов трех нелегких высадок: в Северной Африке, Сицилии и Италии. Солдаты умоляли, просили, требовали отправить их домой, в Америку. Так было даже в 1-й пехотной дивизии, известной под названием «Большая красная первая». Ее называли еще в прессе «самой закаленной, самой стойкой, самой гордой дивизией в американской армии».
Потом Эрик прослышал, что вероятность успеха операции «Оверлорд» («Верховный владыка» — название придумал Черчилль) составляет не более пятидесяти процентов: «фифти-фифти».
— У нашей мощной военной машины, — заключил Эрик Худ, — опасно барахлил аккумулятор! Или так можно выразиться: человеческий фактор был не на высоте. Подобно многим, я думал: а вдруг нами хотят пожертвовать, чтобы доказать Сталину, что высадка невозможна! Нам приказали отправить все личные вещи за казенный счет домой, запретили посылать радиограммы родным, говорить с ними по телефону. Разнесся зловещий слух, позднее подтвердившийся, что все наши письма перехватываются, а лагери наши охраняются как концентрационные. Все это только нагоняло страх на наших людей. Реальные опасности, ожидавшие нас в Нормандии, померкли по сравнению с теми, которые нам мерещились. Про себя скажу, что в Нормандии я как бы вторично родился, так велика была моя радость, что почти все наши страхи оказались ложными, а действительные трудности вполне преодолимыми. Тогдашний командующий 1-й армией генерал Омар Брэдли оказался на высоте стоящих перед ним задач. Пожалуй, он справился с ними лучше, чем справился бы Паттон, который надеялся возглавить 1-ю армию. Брэдли больше годился для операции «Оверлорд». Стихией Паттона были танковые рейды. В сущности, он оставался лихим кавалеристом, а кавалерия, даже бронированная, не могла высадиться на Омаха-бич. Времена Вильгельма Завоевателя давно прошли.
Дивизион Эрика высадился на участке побережья по кодовому названию Омаха-бич и напоролся на жесткую оборону дивизии вермахта, проводившей на этих участках учения. Немцы едва не сбросили его в Ла-Манш. Британцам повезло: они высадились на участках «Золото», «Юнона» и «Меч», которые обороняли части власовской РОА. Все они были так распропагандированы агитаторами подпольной антифашистской организации, что дружно ударились в бегство, открыв ворота второму фронту. (И Кремлеву пришлось поработать с подпольщиками, чтобы обеспечить союзникам столь теплый прием.) Войскам генерала сэра Майлза Демпси, командовавшего 2-й британской армией, таким образом, пришлось иметь дело лишь с немецкими офицерами и унтерами дезертировавшего войска. Так оправдалась подпольная расшифровка акронима РОА — «русский обманет Адольфа»! (Акции Власова катастрофически упали…)