Эти две широты как бы зеркально отображают друг друга. Устья заливов Тринити Бэй и Консепшн Бэй, обрамляющих полосу восточного побережья, где Бьярни впервые высадился на берег, имеют следующие координаты: между 47°50′ и 48°40′ северной широты. Устье же залива Сент-Джордж на юго-западном побережье Ньюфаундленда расположено между 48° и 48°30′ северной широты. Сравнив эти показатели, Бьярни мог прийти к выводу, что если он отправится на запад по широте между норвежскими эквивалентами 48° и 49° северной широты, то наверняка найдет Альбу. Если же в ходе своего первого плавания к берегам Ньюфаундленда он обнаружил реальные свидетельства присутствия альбанов в бухте Купидс Коув, то это еще более упрочило его уверенность в своей правоте. В конце концов, он мог подумать, что весь Ньюфаундленд расположен между заливом Консепшн Бэй и Альбой на Западе.
В этом случае он совершил еще одну высадку, на этот раз — на крайней северной оконечности полуострова протяженностью более ста миль, разделяющего заливы Консепшн Бэй и Тринити Бэй, возможно, на острове Баккалью, лежащем на широте 48°10′ северной широты[127].
Тогда Лейф и Бьярни могли оказаться перед выбором: зайти ли им в Консепшн Бэй или в Тринити Бэй. И они предпочли последний.
А вот как, на мой взгляд, разворачивались дальнейшие события.
Пока кнорр мимоходом заглядывал в многочисленные гавани и устья фьордов вдоль восточного побережья Тринити Бэй, лето подошло к концу. Норвежцы провели в море достаточно долгое время, порядком устали и решили высадиться в Тикл Коув Понд, откуда, словно из удобной и безопасной разведбазы, начали рассылать группы разведчиков на больших шлюпках, обследуя западное побережье Тринити Бэй. И — не нашли ничего, что оправдало бы их ожидания.
Между тем приближалась зима, и они решили вытащить свой кнорр на песчаный берег Тикл Коув Сандс, наспех построили из бревен и дерна землянки и поселились в них до весны. Далее сага повествует, что они проводили время в долгих пеших разведывательных походах, рубили и запасали ценную древесину, собирали хворост и дикий виноград. В случае, если им не удалось бы достичь главной цели плавания, они, по крайней мере, не вернулись бы домой с пустыми руками.
О встречах и контактах викингов с другими представителями рода человеческого в сагах не сказано ни слова, но те же саги со всей определенностью подчеркивают, что норвежцы жили как на иголках. Увы, мы не знаем, кого или чего они так опасались. Места, которые они выбрали для зимовки, никогда не пользовались у туземцев особой любовью. Вероятно, волки и медведи буквально не давали ни минуты покоя викингам. И все же постоянно держаться qui vive[128] их вынуждала, скорее всего, перспектива быть застигнутыми врасплох альбанами.
С наступлением весны викинги спустили свой кнорр на воду и отправились в обратный путь, домой, заранее смущаясь, ибо им нечем было похвастаться, кроме разве что отличных бревен, вяленого винограда да дюжины-другой шкур пушных зверей. И если бы на обратном пути не произошло нечто экстраординарное, их плавание смело можно было бы назвать неудачей.
Но удача все же улыбнулась им на пути домой. Кнорр, прибыв в гавань Браттахлида, привез груз настолько ценный, что это положило начало счастливой карьере Лейфа.
Согласно некоторым источникам, подарком фортуны было некое исландское или норвежское судно, потерпевшее крушение у одного из островков у побережья Гренландии. Считается, что Лейф спас и экипаж, и груз судна. Но впоследствии все люди с разбившегося корабля неожиданно умерли от некой неведомой болезни.
По свидетельству саги,
«после этого Лейф получил прозвище Лейф Счастливец, ибо он обрел теперь и богатство, и славу».
Этот эпизод саги первоначально был написан гренландцем, но дошедшая до нас версия текста — это уже труд христианских клириков-исландцев, живших в значительно более позднюю эпоху и отнюдь не склонных воспевать пиратские аспекты походов своих предков-язычников. На мой взгляд, за этой историей может стоять рассказ о том, как кнорру Лейфа встретилось какое-нибудь европейское торговое судно, шедшее на Альбу или возвращавшееся с Альбы, или даже корабль самих альбанов, шедший с грузом «валюты».
Люди из клана «Фарфарера» были в числе первых добытчиков «валюты», решивших перебраться с Кроны на Окак. Многие из последовавших за ними кланов тоже обосновались в Альбе на Западе. Люди из клана «Фарфарера» решили больше не уходить на новые места. И хотя они плавали на охоту во Внутреннее море столь же часто и рьяно, как и прочие кланы добытчиков «валюты», а иногда и оставались там на зимовку, их земли и усадьбы находились все же в Окаке.
Правда, плавания туда и обратно отнимали немало времени, но у них были и свои преимущества. Торговые суда из Европы, приходившие к западному побережью, обычно бросали якорь у берегов Торнгата, затем наведывались в Окак, после чего могли отправиться в плавание к югу, а могли и возвращаться обратно. Таким образом, кланы добытчиков «валюты» в Окаке получили возможность торговать с гостями напрямую и, таким образом, могли назначать более выгодные цены на свои товары.
В начале июня 997 г. «Фарфарер», на борту которого находилось восемь мужчин, шесть женщин и трое подростков, готовился к возвращению на Окак из залива Таскер Бэй, где провел предыдущую зиму. Моржей им попалось предостаточно, так что благодаря настоящей бойне, устроенной прошлым летом, на берегу красовалось несколько бочек с моржовыми бивнями.
Во время зимовки беотуки пригласили несколько мужчин из команды «Фарфарера» поохотиться в глубине острова. Эта охота принесла им множество мехов и шкур, причем часть из них альбаны добыли сами с помощью луков или капканов, а другую часть выменяли на крашенную в красный цвет шерстяную материю, большими любителями которой были их хозяева — беотуки. В числе добытых мехов было немало первосортных куниц, считавшихся почти бесценным товаром на рынках далекой Европы.
Отправляясь в обратный путь, «Фарфарер» вез на борту богатый, разнообразный и весьма тяжелый груз. Помимо своих собственных грузов, на его борту были и товары, которые его экипаж обязался доставить по договору с другими кланами добытчиков «валюты» из Окака, поскольку их охотники решили остаться в Таскер Бэй на второе лето.
В итоге корабль оказался явно перегруженным, но его экипаж это не слишком беспокоило. Их судно было крепкой морской посудиной, и они рассчитывали плыть на север, держась вдоль побережья, чтобы в случае шторма укрыться в спокойной бухте.
И плавание действительно проходило спокойно, как и было задумано, пока они не достигли вод пролива Стрейт оф Свифт Уотерс, вход в который оказался заперт паковыми льдами… Льды для перегруженного, сделанного из шкур судна представляли настолько серьезную опасность, что у команды даже не возникало вопроса о том, чтобы попытаться пробиться. Люди просто высадились на берег в районе нынешней бухты Флауэр Коув, чтобы переждать, пока льды пройдут.
Уже подходил к концу июнь, когда льды наконец отступили. И люди сразу же взялись за дело. Как только пролив очистился от льдов, «Фарфарер», подняв все паруса, двинулся на север вдоль побережья Лабрадора. Но затем зюйд (южный ветер) сменился норд-остом (северо-восточным). Тем не менее капитан приказал продолжать идти тем же курсом, несмотря на то, что это означало преодолевать встречные волны и резкий ветер.
Первая серьезная неприятность случилась с «Фарфарером», когда он находился в нескольких милях от берега. Ветер резко усилился, и море стало совсем бурным. Волны то и дело перехлестывали через борт, и корабль стал быстро набирать воду.
В этот момент кто-то из команды заметил парус, приближавшийся к ним со стороны берега. Вскоре незнакомое судно подошло поближе, и всем стало ясно, что это — отнюдь не альбанская ладья. И уж тем более — не купеческое судно из Европы! К тому времени, как экипаж «Фарфарера» наконец сообразил, с кем ему предстоит иметь дело, кнорр подошел к ним почти вплотную.
И тогда капитан развернул «Фарфарер» и попытался уйти от преследования. Перегруженный и захлестываемый волнами, «Фарфарер» тем не менее обладал лучшими мореходными качествами, чем его черный преследователь — кнорр. И все могло бы закончиться вполне благополучно, если бы рулевой, покачнувшись, не выпустил из рук румпель…
«Фарфарер» тяжело вздрогнул и провалился в разверзшуюся яму между двумя валами. Так он и лежал, неуправляемый и беззащитный, накренившись на один борт, а кнорр тем временем быстро приближался. Вскоре норвежцы подошли вплотную к борту, и на палубу полетели железные абордажные крючья и кошки.
Альбаны сражались, как обреченные. Женщины пытались защищаться ножами из моржовой кости, а мужчины отчаянно бились топориками и ножами для разделки шкур. Но что они могли поделать против тридцати неистово вопящих воинов, вооруженных мечами и боевыми секирами?!
Норвежцы неистовствовали на палубе «Фарфарера», купаясь в лужах крови, которая отчасти была их собственной. Мужчин-альбанов оттеснили на корму и там зарубили. Последний из оставшихся в живых, у которого рука была отрублена по локоть, еще каким-то чудом держался на ногах, пока норвежская секира не раскроила ему череп на две кроваво-алых половинки.
Женщин и подростков связали и швырнули на палубу кнорра. И злосчастный «Фарфарер» менее чем за час начисто лишился всех своих грузов и всего, что представляло хоть какую-то ценность, включая обшивку из моржовых шкур, рангоут и парус.
После этого викинги предоставили корабль воле стихий. И «Фарфарер», легкий, имея высокую осадку и «управляемый» одним из убитых, отправился в свое последнее плавание. Ветры и течения, подхватив судно, понесли его к побережью и через несколько дней выбросили на отлогий берег у Поркьюпайн Странд на Лабрадоре.