19 июля произошел Клястицкий бой.
После деятельного участия в этой памятной битве Кульнев преследует отступающих французов. Преследование ведется горячо и успешно. Кульнев захватывает весь французский обоз и 900 пленных.
Решительная победа под Клястицами подымаете дух русской армии. Французы перестали считаться непобедимыми. Солдаты сложили даже веселую песенку:
Не боимся Удино,
Он для нас одно дерьмо!..
Кульнев гнал противника без передышки и, в ожидании «сикурса», оторвался от главных сил. Увлеченный преследованием и «ретирадой» французов, на другой день, в дождливое туманное утро, неожиданно бросается на бригаду генерала Корбино, опрокидывает ее и натыкается на главные силы противника.
Силы его многочисленны. Кульнев тщетно пытается остановить натиск французов. Лично предводительствуя Гродненским гусарским полком, бросается несколько раз в атаку. Все усилия бесполезны.
Кульнев переводит отряд на правый берег Дриссы. Удрученный боевой неудачей, слезаете с коня и, став у орудия, сам наводит пушку на неприятельскую колонну. Французское ядро отрываете ему обе ноги выше колена…
Тело Кульнева было предано земле близ деревни Сивошина. Несколько елей оттеняли камень, на котором было начертано:
«На сем месте пал, увенчан победою, храбрый Кульнев, как верный сын, за любезное отечество сражаясь. Славный конец его подобен славной жизни. Оттоман, Галл, Германец, Швед зрели его мужество и неустрашимость на поле чести. Стой, прохожий, кто бы ты ни был, гражданин или воин, и почти память его слезою!»
* * *
Кульнев пал сорока девяти лет, отдав тридцать из них войне и походам. Он был видного роста и сухощав. Темно-русые волосы рано пробила седина. Смуглое лицо, крупный нос, черные глаза под нависшими бровями, усы и огромные бакенбарды, придавали ему суровый вид. В обществе был молчалив и задумчив. Горе и нужда рано познакомились с ним.
Недостаток средств заставил его с молодых лет быть неприхотливым. Привыкший к умеренности, он ел простую солдатскую пищу, носил доломан из грубого солдатского сукна, с единственным отличием — шейным Георгиевским крестом. Не любил разгула и шумных гусарских пирушек.
Но под суровою оболочкой скрывались горячее сердце, ум, образованность. Ласковый с подчиненными и боготворимый солдатами, Кульнев был неумолим и строг по службе. В характере героя было немало суворовских черт.
— Живу по донкишотски! — говаривал он приятелям. — Странствующим Рыцарем печального образа, без кола и двора, но милости прошу пожаловать!.. Голь на выдумки хитра!.. Попотчую собственным стряпаньем и чем Бог послал!..
В письмах брату попадаются следующие фразы: «Подражаю полководцу Суворову и, кажется, достоин того, что меня называют учеником сего великого человека… А в общем, прозябаю в величии нищеты римской… Ты скажешь — это химера?.. Отнюдь нет… Чтение Квинта Курция есть беспрестанное мое упражнение»…
Таков был Кульнев в обстановке мирного времени.
В бою он перерождался. Был весел, шутлив, разговорчив и тем веселее, чем больше было опасности. Свист пуль и грохот орудий приводили его в восторг. Он забывал себя и ежеминутно рисковал жизнью.
Когда бой утихал, к Кульневу возвращалось обычное хладнокровие. Начальствуя авангардом при наступлении, арьергардом при отступлении, не сходил с коня днем, не снимал сабли ночью, при первом выстреле появлялся в передовой линии:
— Не сплю для того, чтобы другие спокойно спали!
Подобной же бдительности и исполнения долга требовал от каждого офицера, и горе тому, кто выказывал лень или небрежность. В бою требовал не пригибаться и не кланяться ядрам, а заметив «поклонников», накидывался с саблей, угрожая «изрубить на куски».
Но в настоящее бешенство приводили его малодушие или обида, нанесенная мирным жителям. Ненасытный и неукротимый в бою, Кульнев не мог без волнения наблюдать страдания человека и даже животного…
Блестящими подвигами и чертами характера Кульнев приобрел славу истинного героя, которую упрочила его кончина — первого русского генерала, павшего в Отечественную войну.
Вся Москва облеклась в траур.
Когда знаменитая певица Сандунова запела в театре: «Слава, слава, генералу Кульневу, положившему живот за отечество!», зрители залились слезами и крики «ура!» смешались с рыданием. Смерть Кульнева Жуковский облек в пленительные стихи:
Где Кульнев наш, ругатель сил,
Свирепый пламень брани?
Он пал, главу на щит склонил
И стиснул меч во длани.
Где жизнь судьба ему дала —
Там брань его сразила,
Где колыбель его была —
Там днесь его могила!..
В 1831 году прах героя перевезен в Ильзенберг, Режицкого уезда, и над ним воздвигнут был храм. Гробница, с прикованным к ней французским ядром, поддерживается до сей поры. В 1911 году ближайшая станция Межвиды, по высочайшему повелению была переименована в Кульнево. Герой числился шефом 6-го Клястицкого и лейб-гвардии Гродненского гусарских полков.
В Люцине долго существовал, показывавшийся, как достопримечательность города, дом, в котором Кульнев провел свое детство…
* * *
Заканчивая портрет Кульнева, следует сказать несколько слов о потомках.
Один из внуков, генерал-майора Илья Яковлевич Кульнев, был вскоре после убийства в 1905 году генерала Мина назначен командиром лейб-гвардии Семеновского полка. Назначение это объяснялось не столько личными заслугами, сколько уважением к имени славного деда.
Два старших сына Ильи Яковлевича были друзьями моей юности.
Один из них — мичман Николай Кульнев, погиб в Цусимском бою, на флагманском броненосце «Князь Суворов».
Другой — лейтенант Илья Кульнев, погиб в последнюю войну, во время разведки на гидроплане в Балтийском море…
Ю.И. Галич
Генерал-майор ЯКОВ ПЕТРОВИЧ КУЛЬНЕВ и его гусары
Кто же пьет под звук гитары?
Это Кульнева гусары.
У Русского Царя в чертогах есть палата
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных, наших сил,
Покрытых славою чудесного похода,
И вечной памятью двенадцатого года.
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет все больше…
Суровые воинственные черты лица, богатая кудрявая растительность, особенно густые бакенбарды, придающие «волчий вид» одухотворенному лицу, а главное — задумчивый грустный взгляд, уходящий куда-то в неведомую, таинственную даль, в бесконечность, где читаешь смерть и вместе с ней бессмертие. Я остановился и прочитал: «Генерал-майор Яков Петрович Кульнев».
Кавалер орденов: Св. Анны 1-й степени, Св. Георгия 3-й степени и Прусского «Пур лэ мерит», имеющий золотую саблю с алмазами и надписью «За храбрость», родился в 1763 г. в г. Люцине, уездном городе Витебской губернии.
Происходя из небогатого дворянского рода, 8 лет поступил в Сухопутный кадетский корпус, в эпоху расцвета этого военного заведения при знаменитом директоре Бецком, который окончил с большой серебряной медалью, и в 1785 г. выпущен поручиком в Черниговский пехотный полк.
Но судьба предназначила ему быть кавалеристом, и в том же году он переведен в С.-Петербургский драгунский полк, с коим пошел на вторую Турецкую войну, где был отмечен кн. Потемкиным 3.XI.1789 г. при сдаче крепости Бендеры.
После Ясского мира переведен в конноегерский Переяславский полк, в корпус генерала Кнорринга, и участвовал в делах под Ошмянами, Лидою и у Вильно во время Польской войны. Корпус ген. Кнорринга присоединился к армии Суворова, и Кульнев имел счастье обратить на себя внимание его.
Участвовал далее в разбитии польских войск Сераковского у Кобрина 4.IX.1794 г., преследовании поляков, в деле у селения Муховец и совершенном рассеянии их 8.IX у Брест-Литовска, где смелая кавалерийская атака и удар в штыки решили сражение. За сии дела произведен в ротмистры.
5000-й отряд Мокрановского был охвачен у Кобылки, в 14 верстах от Праги. Кульнев находился в бою, где командовал сам Суворов. Поляки были истреблены. При штурме Праги 24.IX русская конница прикрывала артиллерию, шедшую с резервами, за 7 штурмовыми колоннами; она ворвалась в Прагу, где пехота завладела валом; Кульнев с переяславскими конными егерями один из первых вскочил в Прагу. В сентябре 1794 г. награжден чином майора. Переяславский конно-егерский полк вскоре был расформирован.
Кульнев был переведен в Сумский гусарский полк, стоявший тогда в г. Сумы. Суворов в это время венчал лаврами русское оружие в Италии. Пылкой душе Кульнева наскучила однообразная жизнь мирной стоянки, в глуши, с обыденными балами и гусарскими пирушками; его манило на простор в ту неведомую, запретную даль, куда глядели глаза, как поет Шиллер в этой родной всякому кавалеристу «Песни кавалериста»:
Живей друзья. На коня, на коня.
На поле! На волю честную!
На поле, на воле ждет доля меня.
И сердце под грудью я чую,
Кто смерти бестрепетно выдержит взгляд,
Один только волен, а кто он?.. Солдат.
Он надеялся участвовать в кампании 1805 года и отличиться.
«У войны свои прихоти на добро и зло, и надо полагаться на волю Божию. Для чести и славы России не буду щадить живота своего», — писал он брату. Но пламенное его желание не сбылось.
Полк в войне не участвовал. Потеряв надежду, Кульнев хотел оставить службу. Наконец, мечты его исполнились. Он был переведен в Гродненский гусарский полк, впоследствии Клястицкий, в чине подполковника, и выступил в летний поход 1807 г. Это была золотая пора истинного гусарства, полное военное братство, солдаты спасали в бою офицеров и наоборот. Все сопряженное с риском привлекало молодых офицеров: кража невест, волокитство, играли в карты даже на походе, верхом. Повод закладывался за левую руку, в которую брали карты, правою рукою снималась первая карта и кл