Удар русских танкистов был стремительным и свирепым. Немецкая колонна оказалась рассеченной на части, которые затем были методично уничтожены. Башенные стрелки 4-й танковой дивизии, боевой дух которых был надломлен еще в первом столкновении с бригадой Катукова, вновь видели, как их снаряды отскакивают от покатой брони советских танков.
4-я танковая дивизия была, по существу, уничтожена и защитники Тулы получили важную передышку. Помимо своего тактического значения эта схватка дала Гудериану основание для зловещего вывода: «До настоящего времени мы пользовались превосходством в танках. Но отныне положение радикально изменилось».
Гудериан пишет затем: «Я составил доклад по поводу этой новой для нас ситуации и направил его командованию группы армий. Я описал без обиняков явное превосходство Т-34 над нашим танком Т-IV и сделал соответствующие выводы, как это в будущем должно отразиться на производстве наших танков. В заключение я подчеркнул необходимость немедленной присылки на мой участок фронта комиссии, составленной из представителей управления вооружений сухопутных войск, министерства вооружений, конструкторов танков и танкостроительных фирм… которая могла бы осмотреть уничтоженные танки на поле боя… и выслушать советы танкистов, которым приходится пользоваться этими танками, что следует предусмотреть в конструкции наших новых танков. Я также попросил о быстром налаживании производства противотанковых орудий, обладающих достаточной пробивной силой, чтобы вывести из строя Т-34».
Генерал Байерлейн, командовавший боевой группой в 39-м танковом корпусе, автор одного из лучших описаний этого этапа немецкого наступления, жалуется на воздействие реактивных минометов «катюша», которые впервые начали широко применяться русскими, на боевой дух немецких войск, а также на возросшую активность советских военно-воздушных сил. «Русские атаковали нас одиночными самолетами любого типа даже в самые неблагоприятные погодные условия, в то время как мы сами не получали защиты со стороны люфтваффе…»
После трех недель наступления через грязь и минные поля, в ходе которого линии снабжения нарушились, многие танки и автомашины вышли из строя, а потери быстро росли, фон Бок понял, что его армиям перед финальным броском на Москву необходима перегруппировка. 27 октября Геббельс сообщил на пресс-конференции сбитым с толку журналистам (которым всего лишь две недели назад он объявил, что война закончена), что «наступление временно приостановилось из-за погоды».
На этом фоне неудач, разочарований и забуксовавшего наступления 12 ноября в Орше, где находилась штаб-квартира фон Бока, было созвано совещание начальников штабов армий группы «Центр». Это был один из решающих моментов в истории вермахта. Перед старшими немецкими офицерами стоял вопрос: следует ли проявить благоразумную осторожность, разместить войска на «зимних квартирах», восстановить их боеспособность и спокойно спланировать следующий этап кампании? Или рискнуть и бросить все оставшиеся у немцев силы против Красной Армии в условиях надвигавшейся зимы? Сведения о состоянии Советских Вооруженных Сил были весьма приблизительные и основаны по большей части на оценках, которые уже оказались ошибочными. Сомнений в том, что зима близка, быть не могло, однако никаких мер по подготовке к ведению наступательной кампании в условиях зимы, помимо первых ориентировочных запросов относительно потребностей в зимнем обмундировании, не принималось. Совещание проходило в специальном поезде Гальдера, стоявшем на запасном пути около железнодорожного вокзала. На совещании начальник генерального штаба ОКХ объявил о решении возобновить наступление на Москву, и, хотя после своего выступления он пригласил присутствовавших высказать замечания, было ясно, что имеется в виду обсудить частности, а не существо решения. Гальдер уже привез с собой «приказ об осеннем (!) наступлении 1941 года», который после совещания без изменений был разослан в соответствующие армии.
Это решение часто приводится как один из примеров навязывания Гитлером своей точки зрения немецким генералам вопреки их возражениям. Но, как и во многих других «случаях» пагубного вмешательства фюрера, объективный анализ вскроет другую сторону медали, которую вполне уместно привести как пример, свидетельствующий о характерно шаблонном и негибком мышлении генерального штаба ОКХ.
В конце октября многие обстоятельства заставляли немцев предпринять еще одну, последнюю попытку пробиться к советской столице. И Гальдер, и Браухич с самого начала Восточной кампании пытались убедить Гитлера сосредоточить главные усилия на захвате Москвы. После Вяземско-Брянской битвы последние препятствия к этому (по меньшей мере согласно победным реляциям фон Бока) были устранены. К тому же отказ от такой попытки повлек бы переход к обороне «на зимних рубежах» и неизбежное оставление части территории, за которую было заплачено кровью немецких солдат. Как могло командование ОКХ объяснить это своему фюреру после только что одержанных крупных побед?
Гальдер и Браухич, должно быть, приняли решение о возобновлении наступления на Москву приблизительно между 26 и 30 октябрем, поскольку приказы о перегруппировке немецких войск были отданы в это время. Пехотные армии Штрауса и Вейхса перебрасывались на фланги. 3-я и 4-я танковые группы располагались рядом на левом крыле для удара в обход Москвы с севера. 2-я танковая армия Гудериана сосредоточилась на правом южном фланге.[72] Гитлеру, обсуждавшему с Браухичем план наступления, не понравилось, что немецкие танковые дивизии завязли в лесах под Истрой, и он высказался в пользу широкого охвата Москвы с северо-запада и юго-востока. «Город падет, — заявил он Муссолини, — и мы не потеряем ни одного солдата». План хорошо смотрелся на карте в Растенбурге, но не учитывал состояние немецких войск и природные условия театра действий, и в силу этого немецким генералам было бы несложно единодушно выступить против него и отвергнуть саму идею возобновления наступления на Москву.
В дневнике Гальдера имеется лишь краткая запись о совещании в Орше, которая не раскрывает его личного отношения к этой наступательной операции. Показания начальника штаба 4-й армии Блюментрита на его допросе в 1946 году, однако, свидетельствуют о том, что если бы Гальдер хотел, то заручился бы широкой поддержкой со стороны несогласных генералов.
Один из штабных офицеров, армии которого была поставлена задача захватить железнодорожные узлы около города Горького (в 250 милях восточнее Москвы), запротестовал: «Сейчас не май месяц, и мы воюем не во Франции!» Гальдер, бесстрастно выслушав возражения, закрыл совещание, объявив, что наступление «одобрено Гитлером» и что захват железнодорожных станций необходим, так как «в ОКХ имеются сведения о начавшейся переброске из Сибири крупных русских резервов, численностью в целую армию».
На этой тревожной ноте совещание закончилось, штабные офицеры разъехались по своим армиям готовиться к решающей битве.
Значительная часть советских войск с Дальнего Востока прибыла в первых числах ноября, и к моменту возобновления немецкого наступления командующий Западным фронтом генерал Жуков почти удвоил находившиеся под его командованием силы по сравнению с тем, чем он располагал в середине октября.[73] Тем не менее по общей численности войск и количеству боевой техники Советские Вооруженные Силы по-прежнему уступали вермахту, и, чтобы уменьшить численный перевес немецких войск под Москвой, Ставка Верховного Главнокомандования наращивала силы Западного фронта, расчетливо перебрасывая отдельные части и технику с других секторов советско-германского фронта, подтягивала свежие резервы из глубины страны.
Сейчас мы знаем, что 30 ноября Сталин наконец одобрил планы генерала Жукова о зимнем контрнаступлении, но идея наступления, судя по всему, находилась в стадии планирования в течение нескольких недель. Расчет Ставки Верховного Главнокомандования был прост, и каждый фактор трезво проанализирован и просчитан, как и подобает «нации шахматистов». К концу октября обе армии измотали друг друга в непрерывных боях, фронт стабилизировался, но русским скоро на помощь должна была прийти их верная союзница — холодная зима, к которой советские солдаты были лучше подготовлены и экипированы. Однако самого по себе наступления зимы было недостаточно, чтобы ослабленная боями и меньшая по численности Красная Армия могла одержать победу над противником; инструментом для этой цели избрали группу переброшенных с Дальнего Востока закаленных кадровых дивизий. Чтобы использовать сибирские войска с максимальным эффектом, было исключительно важно придержать их до последнего момента, и именно на этой стадии игры (если использовать шахматную терминологию и дальше) в партии могли возникнуть различные варианты. Попытаются ли немцы начать новое наступление? И если попытаются, приведет ли оно к их дальнейшему истощению и тем самым к большей уязвимости; или же их наступление будет столь опасным, что заставит ввести в игру сибирскую ладью прежде, чем позиция на доске будет подготовлена?
Жуков и начальник Генерального штаба Красной Армии ожидали, что немцы предпримут еще одно усилие Они также правильно предугадали его форму — возврат к ортодоксальному плану окружения с бронетанковыми силами, сконцентрированными на флангах. Соответственно советское командование также сосредоточило на флангах сильные группировки своих войск. 1-я Ударная армия находилась в районе Загорска в резерве к северу от Москвы; 10-я армия и сильный 2-й кавалерийский корпус[74] — к югу от столицы в районе Рязани и Каширы; новая 26-я резервная армия сосредоточивалась к востоку от Москвы в районе Коломны, Ногинска и Егорьевска, а части новых резервных 24-й и 60-й армий развертывались в зоне обороны Москвы. Основная часть этих сил и входившие в их состав сибирские дивизии дислоцировались позади линии фронта в глубине обороны. Они не должны были тратить себя, преграждая путь немецким танкам, а позволить дивизиям Гота и Гепнера на севере и Гудериана на юге вступить в их расположение и повернуть к Москве, израсходовав свою ударную мощь в