364. Соболев Л.И. «Я шел своим путем…» // «Столетья не сотрут…»: Русские классики и их читатели. М., 1989. С. 293—336.
Восприятие поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» читателями второй половины XIX – начала ХХ в.
365. Сонина Е.Г. Читательская аудитория петербургских универсальных газет конца XIX века // Книжное дело в России во второй половине XIX – начале ХХ века. СПб., 2000. Вып. 10. С. 165—178.
366. Строганов М.В. От истории к современности: Читатели декабристского поколения о «Войне и мире» // Художественное произведение и его читатель. Калинин, 1980. С. 149—159.
367. Тименчик Р.Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х гг. // Учен. зап. Тарт. ун-та. 1985. Вып. 680. С. 101—116.
368. Тихомиров Г.С. Из истории издания и распространения «Капитала» Маркса в России // Сборник статей и материалов Библиотеки АН СССР по книговедению. Л., 1970. Вып. 2. С. 7—43. Читатели «Капитала» (с. 31—38).
369. Тихонова М.А. Стратегия газет: редакторы-издатели и их читательская аудитория: К типологии московских ежедневных газет 80-х годов XIX в. // Круг идей: макро– и микроподходы к исторической информатике. Минск, 1998. Т. 2. С. 108—128.
370. Травушкин Н.С. Жерминаль – месяц всходов: Судьба романа Э. Золя. М., 1979. 95 с.
Читатели романа из революционной среды (с. 59—73).
371. Травушкин Н.С. Зарубежная беллетристика в русском революционном обиходе // Из истории русской и зарубежной литератур. Саратов, 1968. С. 79—98.
Приводятся данные о чтении.
372. Травушкин Н.С. Зарубежный утопический роман в русском революционном движении конца XIX – начала ХХ века // Уч. зап. Астрахан. пед. ин-та. 1969. Т. 27. С. 83—114.
373. Травушкин Н.С. Как читали в России роман Шпильгагена «Один в поле не воин» // Русская литература и освободительное движение. Казань, 1974. Сб. 5. С. 51—71.
374. Троицкая Н.А. Чехов как писатель для детей и юношества в оценке педагогов и учащихся конца XIX – начала ХХ века // Вестн. Белорус. гос. ун-та им. В.И. Ленина. Сер. 4. Филология, журналистика, педагогика, психология. 1979. № 2. С. 11—13.
По письмам читателей А.П. Чехову.
375. Троицкий В.Ю. Книга поколений: О романе И.С. Тургенева «Отцы и дети». М., 1979. 112 с.
Читательское восприятие романа.
376. Троицкий В.Ю. Художественное наследие Н.С. Лескова в сознании поколений (от современников до Горького) // Время и судьбы русских писателей. М., 1981. С. 241—281.
377. Усок И.Е. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» и его восприятие в России XIX—ХХ вв. // Русская литература в историко-функциональном освещении. М., 1979. С. 239—302.
378. Фабричный П. Грамота и книга на каторге // Каторга и ссылка. 1922. Сб. 3. С. 189—205.
Приобщенность к чтению; содержание чтения; популярные авторы (данные по Александровской каторжной тюрьме Иркутской губернии за 1907—1917 гг.).
379. Хазиахметов Э.Ш. Политические ссыльные Сибири как читатели художественной литературы (1906—1917 годы) // Русская книга в дореволюционной Сибири: Археография книжных памятников. Новосибирск, 1996. С. 261—274.
380. Хвостов Н.Л. Библиотеки и круг чтения сибирского читателя // Урбанизация и культурная жизнь Сибири. Омск, 1995. С. 155—157.
381. Чернышев А.А. Читательская аудитория дооктябрьской киножурналистики // Методика изучения и преподавания истории русской журналистики на факультетах журналистики государственных университетов. М., 1987. С. 48—51.
382. Шаталов С.Е. Роман Тургенева «Отцы и дети» в литературно-общественном движении // Литературные произведения в движении эпох. М., 1979. С. 75—131.
383. Шафир Я. Очерки психологии читателя. М.; Л., 1927. 88 с.
Эволюция читательских интересов в России в XIX в. (на материале книг русских классиков) (с. 25—61).
384. Шепелева С.Д. Читатель и книга Урала конца XIX – начала ХХ века: (На примере Пермской губернии): Автореф. дис. … канд. филол. наук / ЛГИК. СПб., 1991. 16 с.
385. Щербакова Е.И. Роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» в восприятии радикальной молодежи середины 60-х годов XIX в. // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8. История. 1998. № 1. С. 59—68.
СТАТЬИ
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ АВТОРОВ И ИЗДАТЕЛЕЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВЕКА
Взаимоотношения авторов и издателей являются важным аспектом книжного дела. Изучение этих взаимоотношений позволяет глубже понять причины появления конкретной книги, выбор издателем той или иной ее тематики и оформления, смысл, который имела она для разных читательских групп. Издатель, выступающий выразителем социальной потребности, осуществляет отбор среди различных предлагаемых авторами рукописей: одни из них, исходя из содержания и качества исполнения, признаются достойными печати, другие бракуются и остаются неопубликованными. При этом, разумеется, в результате издательских ошибок иногда выходят книги, которые оказываются никому не нужными (особенно часто это происходит в случае издания авторами собственных произведений), или, напротив, в рукописи остаются ценные произведения. В одни исторические периоды взаимоотношения авторов и издателей складываются сравнительно благоприятно, в другие – сопряжены с немалыми напряжениями и конфликтами.
Третья четверть XIX в. была отмечена существенными переменами в развитии книжного дела, она внесла, в частности, много нового и во взаимоотношения авторов и издателей. Не ставя своей задачей охарактеризовать эти взаимоотношения во всех разновидностях книгоиздания (например, выпуск научных работ или пособий прикладного характера был в этом отношении весьма специфичен), мы уделим здесь и далее основное внимание литературе общего интереса, и прежде всего таким ее разновидностям, как беллетристика, публицистика и издания для народа.
Основным толчком к переменам в эти годы были изменения в читательской аудитории, связанные как с количественным ее ростом, так и с дифференциацией из-за приобщения к чтению новых социальных слоев. Немалую роль сыграло и ослабление цензурных требований, поскольку обсуждение в журналах и газетах острых и актуальных социальных проблем резко активизировало чтение. Усилившийся спрос на печатную продукцию, причем на издания разного уровня сложности и разной идеологической направленности, привел к своеобразному издательскому буму – расширению репертуара названий книг, быстрому росту числа разнообразных журналов и газет (по подсчетам Н.М. Лисовского, в 1855 г. на русском языке выходило 139 периодических изданий, а в 1880 г. – 483473). Этот процесс повлек за собой увеличение спроса на кадры литераторов. Действующие в литературе писатели не могли удовлетворить спрос, и к литературному труду стали приобщаться новые авторы. Кроме того, возможность высказаться в печати по поводу современных проблем обусловила обращение к журналистике (или возвращение в нее) многих лиц, в предшествовавшие годы не имевших возможности печататься.
М.Е. Салтыков-Щедрин отмечал в 1863 г., что «нынче <…> доступ в литературный цех значительно облегчен»474. В результате корпус авторов стал быстро расти. Если в 1830 г. в литературной печати выступало примерно 260 авторов, а в 1855 г. – 300, то в 1880 г. – уже 700475 (то есть за первое двадцатипятилетие прирост составил 15%, за второе – 133%)476.
Но дело не только и не столько в увеличении числа печатающихся. Гораздо важнее, что в этот период, а именно с конца 1850-х – начала 1860-х гг., интенсивно идет процесс профессионализации литературы. В первой половине XIX в. число лиц, живущих на литературные доходы, можно было пересчитать буквально по пальцам. Это были, как правило, редакторы и сотрудники редакций периодических изданий, некоторые переводчики, а также представители так называемой низовой книжности (обработчики-компиляторы лубочных книг). Даже беллетристы-прозаики, не говоря уже о поэтах, не могли жить в этот период на гонорары. Число литераторов, для которых плата за литературный труд являлась основным источником получения средств к жизни, не превышала в 1830—1840-х гг. 20—30 человек одновременно. Причины подобного положения заключались как в малом числе читателей и покупателей книг, так и в отношении общества к литературному труду. Литература была дворянской и в силу давней культурной традиции мыслилась как форма времяпровождения на досуге. Литератор не был вписан в существующую общественную структуру, организованную по сословно-чиновничьему принципу, занятие литературой (как основная форма социальной деятельности) не предусматривалось сословной и профессиональной дифференциацией населения. Ф.В. Булгарин констатировал в 1846 г.: «В России литератор – настоящий пария! Для него нет места на гражданственной лестнице! Чиновникам и военным поставляется в порок занятие литературою, чего нигде и никогда не бывало, а неслужащие литераторы – заброшены и ниже мещан!»477 Литература принципиально носила дилетантский характер. Немногочисленные литераторы-профессионалы 1830—1840-х гг. неоднократно выступали в защиту литературной профессии (в том числе А.С. Пушкин, Н.И. Греч, Н.А. Полевой, В.Г. Белинский и др.), однако успеха не имели. В дворянской среде (а именно она составляла преобладающую часть читателей и авторов) к литературе существовало двойственное отношение. Она считалась сферой возвышенной, в свободное от службы время облагораживающей занимающегося ею человека. Позднее, частично под влиянием романтической концепции, в литературе на первый план вышел момент творчества, вдохновения, а литератор стал рассматриваться как незаурядный человек, превосходящий обычных людей, причем касалось это только художественной литературы, особенно поэзии, не распространяясь на публицистику, критику, литературоведение. Однако литература не должна была превращаться в основное жизненное занятие и тем более давать средства к жизни. Литературный труд, как и вообще любой труд, считался в дворянской среде занятием непрестижным, роняющим достоинство лица, делающего его своей профессией (характерно, что в таких видах искусства, как театр, живопись и музыка, долгое время подвизались в основном крепостные исполнители, искусство трактовалось здесь как ремесло, техническое умение).