. В Иваново-Вознесенске в 1900 г. книги читали лишь 10% общего числа грамотных рабочих616. По данным анкетного опроса, проведенного в 1907 г., в Московском промышленном районе в большинстве случаев на фабриках читающие составляли от трети до половины рабочих617.
Рабочие, вырванные из сельской среды, постепенно отходили от религии и обращались к чтению. Так, по данным опроса, проведенного Екатеринославской земской управой в 1915 г., среди жителей промышленных поселков Екатеринославской губернии в свободное от работы время читали 48%, а ходили в церковь – 8%618.
В некоторых аспектах читательские вкусы рабочих существенно отличались от крестьянских: они обычно без особого интереса относились к религиозной литературе, прохладно воспринимали «сказки» и гораздо более заинтересованно, по сравнению с крестьянами, читали романы и повести, особенно приключенческие и уголовные. В «народной библиотеке» при Раменской мануфактуре в 1901 г. в книговыдаче беллетристика составляла 54,8%, а книги духовного содержания – 12,9%619. В рабочей среде большинство читателей тяготели к уголовно-приключенческой литературе и историческим романам620. Московская городская дума в 1911 г. констатировала, что «значительное большинство взрослого рабочего населения богатой столицы <…> за целый год буквально ничего не читает, кроме разве “Газеты-копейки”, газет, получаемых в пивных, да еще, быть может, лубочных изданий уголовных романов»621. С классикой рабочие были знакомы очень слабо. Когда в 1901 г. были опрошены все рабочие-читатели одной из фабричных библиотек, оказалось, что 56% не читали ни одного из основных произведений русских классиков, а «Воскресение» Л. Толстого, например, читали лишь менее 10%622. И тем не менее, согласно воспоминаниям одного уральского горнорабочего, «чтение художественной литературы накладывало на молодежь отпечаток некоторой культурности. <…> В обращении с людьми, особенно с девушками, стало появляться больше вежливости, реже стала слышаться похабная ругань. Конечно, это были еще единицы среди рабочей молодежи, но все же они своим поведением вызывали невольное уважение <…>»623.
Одновременно с просвещенческой деятельностью образованных слоев шел встречный процесс: все больше крестьян и особенно рабочих стремились овладеть знаниями посредством книги, чтобы изменить и личное положение, и социальный строй, оценивавшийся ими как несправедливый. Вот типичные высказывания читателей «из народа»: «Путем чтения многого можно достигнуть без всякой посторонней помощи»624; «Нам вряд ли кто по-настоящему-то поможет, коли мы сами себе не поможем»; «Я стал учить своих товарищей потому, что не мог вынести их темноты. Темный человек с руками и ногами отдает себя на съедение. Довольно уж этого, время теперь не такое»625. Следует отметить формирование в эти годы «народной интеллигенции», состоявшей из нескольких тысяч крестьян, преподававших в сельских школах в качестве «народных учителей», писателей-самоучек и других, путем самообразования овладевших основами «интеллигентской культуры». Они читали главным образом книги образованной аудитории и приближались к ней по своим читательским вкусам и навыкам.
С формированием подобного импульса связан расцвет различных образовательных, научно-популярных журналов, ведущих переписку с читателями, дающих им программы для самообразования («Вестник знания» (1903—1917), «Знание и жизнь» (1905), «Самообразование, наука и знание» (1907—1908), «Знание для всех» (1913—1917), «Общедоступная наука для всех» (1914), «Самообразование» (1908—1915) и др.), и серий (как познавательных, например «Библиотека для самообразования», так и литературных, типа «Универсальной библиотеки»). Для этой аудитории вопросы веры, которые ранее было практически запрещено обсуждать в печати и которые волновали значительные массы секуляризирующегося населения, теперь приобрели высокую значимость. Широко читались издания, посвященные исторической критике христианства (Э. Ренан, Ф. Фаррар и др.), самым читаемым и популярным автором стал Л. Толстой, причиной чего были не столько его художественные, сколько религиозно-публицистические произведения («В чем моя вера?», «Исповедь» и т.п.) и отлучение его от церкви Синодом.
Представители этой среды не только стремились овладеть сокровищами человеческой мысли, но и осознавали свою специфичность, пытались создавать свою культуру.
Немалая часть рабочих, попавшая под воздействие оппозиционной интеллигенции (существовали многочисленные кружки самообразования в рабочей среде, руководимые интеллигентами; газеты и книги для рабочих и т.п.), читали самообразовательную и революционную литературу626. П. Тимофеев, сам рабочий, вспоминал, что в начале XX в. на больших машиностроительных заводах имелись группы «вполне сознательных и даже, если хотите, интеллигентных рабочих», которые много читали и размышляли о своем положении. «Здесь читалось все, что только попадалось под руки. Всякая нелегальная книжка или газета представляла собой документ огромного интереса. Весть о каждом вновь вышедшем номере “Рабочей мысли” или “Искры” с быстротой молнии облетала все заводы, и с нетерпением ожидался день, когда он попадет в их руки. Конечно, в кружках эти газеты читались нарасхват. Чтобы не попасться, уходили в лес, в поле, и номер переходил из рук в руки, как какая-нибудь святыня»627. Чтение просветительской и революционной литературы сопровождалось резким разрывом с религией, о чем свидетельствуют следующие типичные высказывания рабочих: «Каждый рабочий, затронутый пропагандой, первым долгом старается покончить с религиозными вопросами и начинает ненавидеть то, чему вчера еще поклонялся»628; «…на [Смоленские] курсы я пришел глубоко религиозным, слепо веруя в бога и царя. Курсы переродили меня. Из верующего фанатика я стал атеистом, из верноподданного – революционером, большевиком»629.
Круг рекомендуемой литературы (и в пособиях по самообразованию, и тем более в устных рекомендациях руководителей кружков) был весьма узок и однотипен. В политической сфере он ориентировал не на размышление о собственных проблемах, а на усвоение основополагающих марксистских и вообще революционных догм.
Выше были охарактеризованы различные читательские субкультуры, обладающие специфическими социокультурными запросами и обращающиеся к соответствующим типам литературы. Однако в этот период формируется и массовая культура, перекрывающая социальные и социокультурные барьеры. Легче всего и в наибольшей степени она захватывала слои, слабо индоктринированные традиционными культурными стандартами и нормами: учащихся и малообразованного читателя.
Массовая культура расцвела после поражения революции 1905—1907 гг., основная ее проблематика выходила за пределы политического поля. Ведущие ее темы – уголовное преступление630 и взаимоотношения полов.
Таким образом, в эти годы общая картина чтения в стране существенно усложнилась. Она была отмечена резким ростом и масштабов потребления печатного слова, и его социального престижа. Это касалось прежде всего социальных низов – крестьян и рабочих. Период конца XIX – начала XX в. был переломным в процессе перехода книжной культуры от важного, но значимого лишь для определенных, достаточно узких кругов способа социальной коммуникации к положению актуального для всех, чрезвычайно влиятельного коммуникативного средства. Это был период очень сильной тяги к печатному слову, когда этапы плавного постоянного роста интереса к нему, порожденного чисто социальными потребностями, сменялись резким усилением потребности в печатном слове, вызываемым политическими потрясениями – войнами и революциями. Быстро шли перемены и в круге чтения, сопровождаемые борьбой разных социальных сил за то, кто будет определять содержание читаемого. На первый план в чтении все больше выходили периодические издания, особенно газета, иллюстрированный журнал и брошюрные сериальные издания (типа сыщицких сериалов). Существенному усилению дифференциации читательских слоев сопутствовало формирование массовой читательской аудитории, охватывающей всю читательскую публику.
Чтение внесло существенный вклад в подготовку революций, кардинально изменивших экономические и политические основы социальной жизни, но в сфере чтения во многом продолживших линию народнически ориентированной интеллигенции по распространению грамотности и чтения и по патерналистской опеке чтения «народа»631.
ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИТЕРАТУРА И РУССКИЙ ЧИТАТЕЛЬ (вторая половина XIX – начало XX века)
Большой интерес для историка книжного дела представляет изучение закономерностей возникновения и развития новых, до того времени не существовавших типов издательской продукции (в том числе таких аспектов, как рекрутирование авторов, становление жанрового канона, обеспечение тиражирования произведений, создание каналов распространения и т.д.). Процесс этот наглядно демонстрирует и некоторые базовые черты культуры данного общества, и тенденции изменения сложившейся в нем системы издания, реализации и чтения книг. В данной статье мы ставим своей целью проследить, как отечественные издатели, литераторы и читатели совместными ус