Придя к генералу Алексееву, я ему доложил о полном успехе в Ставрополе, но неожиданно мой доклад встречен был довольно сухо. Генерал Алексеев, не дослушав до конца, сказал: «Обстоятельства за это время изменились, сегодня я был у генерала Каледина, который все выяснил, и он разрешает вам оставаться в Новочеркасске и здесь продолжать ваше дело (?) и вам не нужно идти к атаману, занятому большой работой» (?). Меня и подполковника Святополка-Мирского поразил сухой прием и почему генерал Алексеев говорит все так отвлеченно и подчеркивает «ваше дело, ваше формирование», как будто это дело не его и не каждого русского? Теперь я понимаю, что главная причина такого отношения была та, что при первом посещении, говоря о борьбе с большевиками, а потом и с немцами, я упомянул и о возвращении на престол Императора Николая ІІ, но тогда я еще был слеп. Подобное отношение генерала Алексеева к нам охладило наш пыл, и тут в первый раз пожалели, что дисциплина заставила нас обратиться к присутствующему старшему военному начальнику, то есть к генералу Алексееву, а не использовать его инкогнито в Новочеркасске и остаться в распоряжении только донского атамана генерала Каледина.
Не знаю причин и обстоятельств, заставивших генерала Алексеева не воспользоваться выгодной обстановкой для формирования добровольческой армии в Ставрополе, т. к. там он являлся полным хозяином, тогда как на Дону был только гостем, только терпим. Ставропольская губерния одна из самых богатых хлебом губерний в России. Город Ставрополь лежит несколько в стороне от главной артерии, связывающей Кавказ с центральной частью страны, и потому волна «товарищей», двигавшихся с Кавказского фронта, главной своей массой протекала бы мимо на Батайск – Ростов – Новочеркасск. Но, так или иначе, полученному распоряжению надо было подчиниться и оставаться в Новочеркасске.
Глава XII
Придя на Барочную в лазарет, я был приятно удивлен: там уже набралось 60 добровольцев и 4 молоденькие барышни в военной форме с золотыми погонами прапорщика, из женского батальона Бочкаревой. Впоследствии: княжна Черкасская была убита под ст. Морская, баронесса де Боде погибла во время 1-го Кубанского похода в конной атаке Буденного, и из двух сестер одна была убита также в 1-м походе, а вторая тяжело ранена. Все мои 15 офицеров вернулись с винтовками, а один с пулеметом. Тогда вооружаться было легко – продажная цена у солдат (товарищей) была – винтовка 3 рубля, пулемет 5 рублей, орудие без лошадей 10 рублей с лошадьми по торгу.
Прошло еще 2 дня, и нас уже набралось 120 человек. Эго была сила равная, по тогдашнему времени двум полкам (товарищей). Это я хорошо знал и решил действовать.
В предместье Новочеркасска на Хотунке, в казарме были расположены два запасных пехотных полка небольшого состава, которые буйствовали и бесчинствовали в городе, устраивали митинги, на которых произносились угрозы перерезать наехавшую в Новочеркасск золотопогонную сволочь, т. е. офицеров, грабили по ночам и довольно-таки надоели не только мне, но и донскому атаману, который не знал, как от них избавиться. Это меня беспокоило, и я решил их разогнать. Никому ничего не сказав, около часа ночи я поднял свою роту, растолковал людям задачу, приказал взять карандаши и бумагу и двинул свое войско в поход на казарму запасных (товарищей). В казарме все поголовно спали. Никаких дневальных, конечно, не было. К пирамидам с винтовками стали наши часовые и после этого стали будить запасных. Мои офицеры начали писать отпускные билеты, прикладывая к ним печать 1-го Георгиевского полка, которую я захватил с собой из Киева, и раздавать билеты запасным и объявили им, чтобы немедленно все убирались из города и ехали по своим домам, а если кто не уедет из города и будет захвачен патрулями, то будет патрулем тут же на месте расстрелян. К рассвету все было кончено. Запасные, забрав свои вещи, оставили казармы и разъехались. В Новочеркасске стало тихо. В награду нам осталось кроме так необходимых винтовок еще довольно большие запасы сахара и другого добра, найденные нами в одном из цейхгаузов.
К полудню я и Святополк-Мирский явились к генералу Алексееву и преподнесли ему мешочек сахару, которого уже в городе не имелось, и генерал пил чай с леденцами, что мы видели, вернувшись из Ставрополя. Я доложил генералу Алексееву о разгоне запасных, и видно было, что проявленной нами инициативой он доволен, и даже похвалил нас, сказав: «Это вы хорошо сделали».
Через 2–3 дня от юнкеров казачьего кавалерийского училища я узнал, что в с. Лежанка Ставропольской губернии стоит батарея 39-й Артиллерийской бригады, бросившая Кавказский фронт, солдаты которой бесчинствуют и пьянствуют в селении, а орудия ими очень плохо, вернее, совсем не охраняются.
Не теряя времени и договорившись о перевозочных средствах с казачьими юнкерами, вызвавшимися быть проводниками и отлично знающими эту местность, я назначил 15 моих офицеров-георгиевцев под командой поручика Тимофеева захватить, если окажется возможным, одно или два орудия этой батареи. Конный отряд выступил ночью, чтобы никто не мог знать не только данной ему задачи, но и направления, по которому он двинулся. Молодец поручик Тимофеева отлично справился с этим трудным делом и, вернувшись через сутки, доставил 2 трехдюймовых орудия с полной упряжкой и снарядами, да в придачу денежный ящик этой батареи и великолепную коляску с парой лошадей. У нас появилась первая артиллерия Добровольческой армии. Денежный ящик нераскрытый, как находившийся на казачьей земле, был сдан мною генералу Каледину, а коляску, как трофей, оставил для полка. Впоследствии, выступив в 1-й кубанский поход, я отдал коляску генералу Алексееву, шедшему пешком, и он ехал в ней в походе.
Жизнь в Новочеркасске была очень тревожная: приходили казачьи части с фронта и от них распространялись по городу слухи о намерении новой большевистской власти двинуть свои банды на Дон, чтобы вырезать всех собравшихся там со всех сторон буржуев, а их, т. е. «интеллигенции», действительно набралось уже чересчур много. Поддерживая и углубляя революцию, эти «господа» сами попали под нож разгулявшейся черни и, спасаясь от него, стекались в Новочеркасск и Ростов, но не для борьбы с большевиками, а чтобы спрятаться за спины тех самых черносотенцев, офицеров и казаков, против которых они так яро недавно восставали и подстрекали. Казачьи полки, придя на Дон, были регулярно распускаемы по своим станицам и хуторам для заслуженного ими отдыха, и, таким образом, у генерала Каледина не было в руках, кроме моего полка, готовых к отпору большевиков, достаточных сил. Только в конце декабря 1917 г. есаул Чернецов устроил в помещении войскового круга собрание и выступил с призывом спасать Дон, и он закончил свою речь приблизительно такими словами: «И только сейчас же, прямо отсюда, идем со мной в казарму, возьмем винтовки и не задерживаясь двинемся к границе». После этих слов один за другим люди исчезали; остались только донские кадеты и гимназисты, которые и выступили с есаулом Чернецовым к ст. Зверево. Образовался еще конный небольшой отряд полковника Семилетова, сформированный из донских семинаристов. Оба отряда успешно отбивали попытки местных большевистских банд продвинуться к столице. Но всем было ясно, что этим героям долго не выдержать, так как потери убитыми и ранеными превышали пополнение добровольцами, которым с каждым днем все труднее и труднее становилось обманывать всюду поставленные большевистские заставы и пробираться на Дон.
Продовольственный вопрос тоже становился очень острым благодаря переполнению городов всеми этими, спасающимся за нашими спинами, ртами и уменьшению подвоза из окружных станиц, частью занятых большевиками. Да и зачем было везти? Какие деньги горожане могли платить? Не керенками ли, уже со дня своего выхода почти не имевшими цены?
21 ноября в Нахичеване (пригород Ростова) вспыхнуло восстание местных большевиков. Доложив об этом находящемуся в вагоне генералу Алексееву и получив его одобрение, двинулся и я со своей ротой в Нахичевань на помощь местным казакам. Восстание было немедленно же прикончено, т. к. большевистская гордая коммунистическая демократия, не приняв боя, сразу же разбежалась. Я пригрозил при повторении сжечь район Нахичевани, населенный рабочими, и вернулся в Новочеркасск 23 ноября, где был очень обрадован прибывшими ко мне из средней России добровольцами и группой в 40 человек кадет, 5, 6 и 7-го классов, во главе со своим воспитателем. Наши объявления с призывом сделали свое дело, а стоустая молва разнесла по России весть, что на Дону в Новочеркасске формируется добровольческий отряд. Несмотря на все старания большевистских застав помешать, все же смелые и решительные люди, тянувшиеся к этой точке опоры, большею частью к нам добирались. Прибывшие мне сообщили, что проехать на Дон очень трудно, всюду смотры и контроль, но все-таки уже хлынули в Ростов массы испуганной и ошалевшей «интеллигенции». Все создатели «великого февраля» стремились к морю и за границу, по примеру Керенского, а спасать Россию приходили одиночками старые офицеры, молодежь, да женщины. Прибыл генерал Марков и генерал от кавалерии Эрдели. Генерал Марков в костюме босяка пришел ко мне с визитом; мы побеседовали, и он ушел.
Все это время я не видел генерала Алексеева, у меня почему-то исчезло желание его посещать. Что он делал, я не знаю, но, очевидно, решил проявить свою власть и 28 ноября прислал за мной. Со Святополк-Мирским мы явились в тот же вагон на запасном пути. Генерал Алексеев сообщил, что атаман Каледин лично повел казачий отряд на Ростов, захваченный большевиками, и хорошо бы было, чтобы я со своим полком пошел ему в помощь. Это было первое его распоряжение, переданное мне в форме полуприказания.
С первым же отходящим вечером поездом я с полком 300 человек выехал. Прибыв в Кизетеринку, поступил в распоряжение генерала Каледина. Забыл упомянуть, что генерал Алексеев, отправляя меня в помощь генералу Каледину, еще добавил: «Необходимо, чтобы и наши части помогли казакам, гостеприимством которых мы пользуемся».