Вот какова подлинная фигура генерала Алексеева, которого непредрешенцы восхваляют и лживо защищают. Очень жаль, что мой знакомый офицер, сообщая мне полтавскую историю, в силу обстоятельств, ему одному известных, не может назвать свою фамилию.
Если бы генералы Алексеев, Корнилов и Деникин были действительно верными присяге, заветам предков и России, как их теперь стараются выставить, то не должна ли была им прийти в голову такая же простая мысль – попробовать спасти Государя и Его Семью, как пришла мне, тогда еще простому, молодому, но русскому офицеру.
Все три главнокомандующие были Генерального штаба и должны были до этого додуматься. И если даже допустить, что они по недомыслию, несмотря на свое академическое образование, этого не сообразили, то после моего доклада генералу Алексееву о моем намерении это попробовать, это оправдание отпадает. Я им дал эту ненайденную мысль, но они не пожелали ее осуществить, а тогда осуществить ее было не трудно. Они предпочли танцевать вперед и назад сначала по Кубанской, а затем по Донской области, бесполезно губить лучших людей, но не пошли на Екатеринбург, а этим движением на Екатеринбург они достигли бы три важных цели: спасение Царской Семьи, соединение с атаманом Дутовым и поддержку и соединение с адмиралом Колчаком.
Спасение Царской Семьи подняло бы веру крестьян, и армия не была бы изолирована от русского народа-крестьянства, единственно верного историческим заветам, как она сама, эта армия, себя не только изолировала, но поставила во враждебные отношения с крестьянством – единственной надежной опорой.
«Вожди» имели в своем распоряжении 5 месяцев, и это было много больше, чем нужно, чтобы добраться до Екатеринбурга по железной ли дороге или на захваченных волжских пароходах. В первой половине 1918 года воинские эшелоны легко и самоуправно ездили по железным дорогам, и никто им не препятствовал. Прибыли же корниловцы в Ростов, а позже с Румынского фронта дроздовцы перед Пасхой в Новочеркасск. В Екатеринбурге же кроме охраны красногвардейцев, рабочих и немногих не желающих воевать солдат, никакой другой силы не было. А весть, что сам Царь идет с армией, воодушевила бы крестьян и на армию не смотрели бы как на каких-то подозрительных, неведомых «кадет», видели бы в ней свою старую русскую силу, идущую с Царем спасать народ, но это было против неразумного стремления «вождей», желавших стать историческими героями, и они сознательно и преступно не пошли, предпочитая социалистическую заслугу русской чести и славе.
Глава XVI
С тяжелыми, ненужными боями мы шли по Кубанской области. Почти каждую станицу брали с боя, количество раненых возрастало быстро. Обоз с ранеными тянулся на несколько верст, впереди обоза, справа, слева и с тыла шли боевые части, которым приходилось утопать в размокшем черноземе и изморенным до предела, с боем занимать станицы для ночлега. Только высокий дух, доблесть и жертвенный подвиг первых добровольцев мог вынести эту тяжесть. Бывали случаи, что измученные до отказа люди на остановках присаживались в сторонке и засыпали, большинство потом нагоняло своих, но некоторые бесследно исчезали.
Генерал Корнилов не жалел достойнейших и честнейших людей, людей, не примирившихся с бесчестием Отечества; он упрямо и упорно вел крошечную армию, постепенно превращающуюся в санитарный обоз, по большим дорогам и чуть не каждый день с боем и кровавыми потерями занимал станицы для ночлега. Его военный «гений» не смог додуматься посадить армию на подводы, идти боковыми дорогами, обходить станицы и ночевать на подводах. Тогда бы и неутомленные люди успешнее и легче бы выносили не столь частые бои, и не было бы таких бессмысленных и огромных потерь. Смог же генерал Алексеев и Деникин, после тяжелых, неудачных и ненужных боев генерала Корнилова за Екатеринодар, додуматься и посадить всю армию на подводы и идти проселочными дорогами, благодаря чему боев почти не было, не было и потерь. Но надо быть справедливым и поставить генералу Корнилову в заслугу, что в походе он не бросил ни одного раненого, тогда как генералы Алексеев и Деникин, после поражения у Екатеринодара, в ст. Новоелизаветинской, бросили на гибель всех раненых, как бросили их и в Новочеркасске, а также что генерал Корнилов не щадил и себя самого и лично руководил боями, ослаблявшими нас. Нам приходилось все тяжелее и тяжелее. Пополнение из казаков стекалось очень мало, и неравенство сил с окружающими нас массами красных с каждым днем, с каждым боем возрастало. Нужно признать, что и боеспособность наших частей постепенно уменьшалась, вследствие чрезмерной усталости и потери опытных и смелых бойцов, всегда гибнущих первыми.
Красные же стали уже не похожи на их первые неорганизованные банды. Троцкий суровыми мерами и очень толково создал из этих банд регулярное войско, становившееся все более и более боеспособным. Неоднократно наша армия испытывала острые моменты, когда все, даже и раненые, должны были оставлять обоз и, образуя из себя как бы подходящий сильный резерв к боевой линии, принуждать красных к отступлению. Особенно упорный бой пришлось вести армии перед станицей Кореновской, эта громадная станица, вернее город, была окружена заранее вырытыми окопами, и у красных имелся на путях бронепоезд. Бой уже велся несколько часов, но красные упорно держались. Пришлось сосредоточить весь громадный обоз в маленькую лощинку, чтобы использовать и прикрывающий обоз арьергард для поддержки атакующих станицу частей. Наконец, красные дрогнули, и мы ворвались в станицу Кореновская, где генерал Корнилов назначил дневку и собрал казачий сбор у станичного управления.
Я, подполковник Святополк-Мирский, его брат корнет Анатолий и еще несколько добровольцев, пожертвовавших своим отдыхом, пошли послушать генерала Корнилова. Генерал Корнилов вышел на крыльцо, откуда обратился к казакам с призывом идти бороться за добытую «свободу», что армия совершенно не монархическая и не кадетская, как ее называют. Казаки молчали и к нам не пошли. В конце краткой речи генерала Корнилова, я услышал поразившие меня, хвастливо подлые и лживые слова, брошенные им в толпу и запечатлевшиеся у меня навсегда. «Я имел счастье арестовать Царскую Семью и Царицу-изменницу». Генерал Корнилов закончил, заявив, что он очень занят и вместо него будет говорить его «ближайший помощник и лучший друг матрос Баткин».
Я и Святополк-Мирский были возмущены до глубины души словами генерала Корнилова, обласканного выше меры Царской Семьей, награжденного орденом св. великомученика и победоносца Георгия 3-й степени, который надел на него сам Государь. И после этого генерал Корнилов публично поносил Царскую Семью.
Мы ушли и не стали слушать всеми ненавидимого Баткина. Этот Баткин по виду инородец, а потому, вероятно, и не Баткин и не матрос, но, по словам генерала Корнилова, его лучший друг и ближайший помощник, играл какую-то странную роль при штабе генерала Корнилова. Штаб Верховного главнокомандующего – не место для друзей или знакомых и чины его должны иметь свое назначение и строго определенные обязанности. Спрашивается, чем же был этот Баткин и почему он был принят в штаб генерала Корнилова? Корнилов по своему происхождению казак и пожилой человек, значит этот Баткин не мог быть ни другом детства и не родственником генерала, остается только предположить, что он был надзирающим оком, прикомандированным к генералу Корнилову политической партией для наблюдения, а потому Корнилов его с собой и таскал и ставил его выше генералов, составлявших штаб. Этот матрос Баткин немедленно куда-то скрылся после смерти Корнилова. При генерале Деникине о нем уже не было ни слуху, ни духу.
Отдохнув в Кореновской, снова с беспрерывными, тяжелыми боями мы двигались вперед и вперед на Екатеринодар.
Хотя при штабе генерала Алексеева было в Ростове организовано очень много различных учреждений и отделов, а также и интендантство, армия кормилась собственным попечением, т. е., иными словами, грабила все необходимое для своего питания от местных жителей, это имело очень печальное последствие, так как, с одной стороны, приучало к грабежу, а с другой – обижало местное население и создавало из них врагов, а не доброжелателей.
Армия двигалась вперед, все с большим и большим трудом пробивая себе дорогу среди окружавших ее кольцом красных частей. Драться уже приходилось не с красногвардейцами, а с разложившимися «сознательными» частями, бросившими Кавказский фронт.
Наконец, в самом разгаре очень упорного боя под какой-то станцией, наш боковой разъезд встретился с отрядом генерала Покровского, двигавшегося на выстрелы на соединение с нами и вышедшего на присоединение к нам из Екатеринодара, где невозможно было им больше держаться. Ликование было обоюдное, так как оба отряда в отдельности были слишком слабы, тогда как, соединившись, уже представляли из себя кое-что способное к дальнейшим предстоящим операциям. С отрядом Покровского ехало и Кубанское краевое правительство, так называемая Кубанская Рада, и спасшиеся из Петрограда некоторые члены Государственной думы со своим председателем предателем Родзянко, сыгравшим такую гнусную роль в принуждении Государя Императора к отречению от престола.
На совещании, как соединяться, Кубанская Рада гордо пыталась отстаивать свои верховные права на «демократических, сознательных» основах, но генерал Корнилов, наученный уже Керенским, не сделал ошибки и, поддержанный генералом Покровским, объявил себя Верховным главнокомандующим без права вмешательства рады.
Генерал Покровский, как и я, тоже не знал скрытой, преступной роли вождей и вынужден был подчиниться сбежавшимся на Дон спасаться «вождям».
Генерал Корнилов повел армию на совершенно тогда ей ненужный и опасный Екатеринодар, потому что кубанское казачество и население тогда еще не вкусило всей прелести большевиков. После очень тяжелого перехода пришлось двигаться и ночью, армия подошла к ближайшей к Екатеринодару станице Елизаветинской, переправившись через полноводную в это время Кубань, мы без боя заняли станицу, в которой разместили своих раненых и обоз, а строевые части, после короткого отдыха, были брошены генералом Корниловым на штурм города. Город защищал красный главковерх Кавказского фронта, бывший прапорщик Сорокин, сумевший сосредоточить у себя армию приблизительно до сорока тысяч бойцов с многочисленной тяжелой артиллерией, которой у Корнилова совершенно не было. Наши части с налета овладели садами, окружавшими город, но дальше продвинуться не могли, и первый штурм выдохся. Становилось до очевидности ясно, что этот орех нам не по зубам и мы его не разгрызем, но тем не менее генерал Корнилов приказал повторить штурм на другой день, этот второй штурм был чрезвычайно тяжелый. Добровольцы понесли в этот день очень тяжелые потери, между прочим, был убит и любимец Корнилова Неженцев. Состав нашей армии уменьшился наполовину, и к вечеру совершенно истомленные войска не достигли никаких существенных успехов. Ясно было решительно всем, что упрямство Корнилова погубит всех еще оставшихся в живых, но, тем не менее, генерал Корнилов приказал готовиться к третьему штурму. Тут провидение спасло нас: разорвавшимся снарядом генерал Корнилов был убит в доме, расположенном на берегу Кубани, на виду у красных.