Какая отеческая забота и любовь к великой Родине!
Какое незлобие к личным врагам!
Какое отсутствие личной обиды!
Все это возможно было только для Бога-Сына и для святого Императора Николая II.
Читая этот прощальный приказ, невольно текут слезы, – его нужно всегда напоминать всем, ибо «не ведают, что творят».
Кто бы мог, кроме святого Императора Николая II, без сопротивления отречься от всего личного!
Наш святой Царь сознательно пошел по пути распятого Иисуса Христа.
Боже Вседержитель, прости и помилуй нас, не поддержавших и не спасших своего Царя.
Никто не считал нужным поставить армию в известность о происшедшем. А жаль, все могло бы обернуться иначе! Ведь к этому времени война была уже выиграна Императором Николаем II, и даже маршал Фош, главнокомандующий западными союзными войсками, без колебания заявил корреспонденту: «Прошу особенно заметить, что если Франция не сметена с карты Европы, то этим она в первую очередь обязана России». («Знамя России» ном. 195, стр. 13).
Нас, действующую армию, три года геройски защищавшую родную землю и положивших два миллиона своих голов за Царя и Отечество, нас, которыми только и держалась Россия, нас, за спинами которых спряталась с февральскими «нетленными ценностями» «геройская» социалистическая рвань, нас не удостоили спросить. Нас грубо обманули и за армию решили несколько генералов-изменников с генерал-адъютантом Алексеевым во главе. И сейчас старается социалистическая клика опять нам задурить головы своими глупыми и неосуществимыми «платформами» и нас потихоньку надуть. Теперь опоздали. «Бильше нема дурнив», как говорят малороссы, которых наша эмиграция и русские газеты, в угоду иностранцам и вышесказанной рвани, почему-то называют «украинцами», чем смешивают нас, малороссов, с галичанами-униатами, отрекшимися от древнего православия и древней своей Родины святой Руси.
Бросьте лживое и обидное для нас, малороссов, австро-польское название «украинцы» с их совершенно для нас непонятным языком. Мы гордимся, что от нас, от матери русских городов – Киева, пошла, есть и будет великая Россия.
Тут уместно поставить вопрос, – что это: глупость или еще не изжитое пресмыканием перед всем вредным западным, доведшим нас до бунта?
Тщетно господа офицеры, верные долгу и своим знаменам, дабы смыть русский позор, кидались в наступление, расстреливаемые сзади своими братьями солдатами, и гибли на немецкой проволоке под ругань обезумевшей солдатской массы, а немцы, хороня их, отдавали им почести. Отечество гибло.
Армия быстро превращалась, стараниями нахлынувших на фронт агитаторов, в тупое трусливое стадо, грозное только своему родному народу, а не немцам.
Вам, павшим тысячами в этих попытках сохранить порядок, офицерам, принадлежит заслуга в том, что это превращение дисциплинированной армии в буйную разбойничью массу, все же шло не так уж молниеносно, как оно по всем данным должно было совершиться. Густая масса дезертировавших солдат все же благодаря вам двигалась хотя и густо, но все же по линиям железнодорожных путей, а не напрямик всей многомиллионной массой через поля и деревни и города, которые были бы в этом случае буквально сметены с лица земли. Сколько жизней этим сохранилось, сколько несчастий этим предупреждено – невозможно подсчитать, но эту последнюю услугу своему Отечеству и своему народу от русского строевого офицера нельзя отнять – нельзя это обстоятельство и замалчивать.
Старый офицерский состав, своими трупами и трупами старых солдат заваливший озера и леса Восточной Пруссии, пески Польши, долины и болота Галиции, снежные вершины Карпат и Малой Азии, сменился молодыми людьми, одетыми в офицерскую форму. Видя окружающее безумие и высокие примеры подлости, ошалел русский офицер и сошел со своего исторического пути – и безысходный позор, омываемый и до сих пор слезами и кровью русского офицера, окутал родную землю.
Под гордый пафос истерических напутствий Керенского, русского главноуговаривающего, совместившего в своем лице все несовместимое, несчастная Россия покатилась в бездну, на дне которой горела сатанинская звезда и кровавые С.С.С.Р.
Часть русской передовой знати, «интеллигенция» и чернь в каком то безумном экстазе, аплодируя Керенскому, не видела бездны и упивалась своим национальным позором.
В подтверждение привожу рассказ сестры милосердия, участницы 1-го Кубанского похода А. И. Падчиной, которая недавно рассказала мне свои впечатления о случае, свидетельницей которого она была в Москве, в феврале 1917 г.
«Вторую половину февраля 1917 года я была в Москве. В самом конце февраля произошла революция. По улицам ходили толпы, все с красными бантами, повсюду были митинги и раздавались крики. Я очень любила Кремль и, когда у меня была минута свободная, я посещала Кремль и Кремлевский дворец. И в этот день я из Иверской часовни прошла в Кремль, но во Дворец вход был закрыт, и так как я остановилась у сестры на Арбате, я вышла в другие ворота и шла вдоль Москвы-реки. Пройдя Храм Христа-Спасителя, я услышала крики «долой, долой» и увидела на углу толпу. Опять митинг, – мелькнула у меня мысль, и в тот же момент увидела и оратора и поразилась: это был наш профессор Кизеветтер (ныне покойный). Я остановилась и слышу: «А вот памятник Пушкину – на что он нам теперь? Долой его!» и толпа заорала – долой, долой. «А вот возвышается храм Христа-Спасителя – разве он нам нужен теперь? Долой его!» И снова слышу вопли: долой, долой! «Но народ, который не чтит и не бережет свои памятники и с пренебрежением относится к своему историческому прошлому, тоже недостоин своего дальнейшего существования – долой его!» И также послышались вопли: долой! А профессор Кизеветтер исчез, и тогда только некоторые осознали последнюю фразу профессора и смущенно замолчали».
Это описание характеризует «сознательность» толпы, обезумевшей от февральского бунта, поднятого Государственной думой и прочими изменниками и предателями.
Как поле, засеянное культивированными маками, вся Россия пестрела красными бантами. Все улицы и площади городов представляли из себя сплошное красное море.
Где вы теперь, носители красных бантов, – стыдливо скрываетесь? А вспомните ваши салоны и гостиные, ведь за редким исключением, не было ни одного «интеллигентного» дома, где бы не красовался портрет Керенского. На бесконечных балах и пиршествах, гуляньях и концертах непременно устраивались американские лотереи, на которых неизменно продавались за громадные деньги его портреты, а в это время, когда плясали и шел пир во время чумы, безвинный, достойнейший из достойных, благороднейший из благородных Царь со своей святой Семьей томился в заключении… За что?
А где же были русские люди, – что делало офицерство?
Действительно русские люди, все малочисленное, здоровое и честное сжалось и ушло в себя, выжидая событий. Задавленные торжествующим хамом, умолкли протестующие голоса, только красное предательство, подлость и глупость торжествовали в гибнущей стране.
А офицерство – оно, боевое старое офицерство, единственно могшее противиться развалу, было обманом сведено со своего исторического пути и по заранее обдуманному и искусно проведенному плану, частью погибло за честь родного знамени, свершая офицерский прорыв неприятельского фронта; частью было распято штыками на деревьях позиций, приняв на фронте крестные муки от руки своего же, обезумевшего от пропаганды, брата-солдата; частью растерзано в городах, брошено в паровозные и машинные топки; частью на морском дне с привязанными к ногам гирями стоят часовыми у офицерской чести. И поныне колышатся они на морском дне, как немой укор «красе и гордости русской революции» и как вечное проклятие «великой бескровной», – а часть ушла в походы и примкнула к борьбе с поработителями родины. Некоторые же продали свою шпагу, втоптали в грязь царские вензеля, отреклись от присяги, долга и офицерской чести и, безвозвратно сойдя с исторического офицерского пути, надели сатанинскую звезду. И кровь, кровь всего лучшего, что было в России, захлестнула родную землю.
Я не виню бедного, простого, темного солдата, – у него отняли Царя, веру в присягу, и ему не стало за что умирать. И ошалевший, сбитый с толку подлой пропагандой, он бросил фронт и поспешил домой, чтобы не опоздать к дележке земли.
Кумир революции Керенский, глава Временного правительства, самозванный главнокомандующий русской армии, при первой опасности его драгоценной жизни, бросает фронт. И дальше, прикрываясь защитой мальчиков-юнкеров и женского батальона Бочкаревой, скрывается из столицы и Зимнего дворца русских Императоров, куда не постеснялся нахально забраться.
Изменники генералы и приближенная к Царю знать пожинают первые плоды своей измены.
Посеянные Государственной думой семена дают быстро всходы, и через 8 месяцев власть легко переходит в руки присланных для развала российского государства немецким Генеральным штабом – большевика Ленина и его помощников.
Несчастные русские офицеры все же еще надеются как-то остановить разрушающий все на своем пути революционный поток, они ищут мер и точки опоры, где бы, собравшись вместе, можно бы дать отпор бушующему по всей необъятной России хаосу. Виноваты ли мы, кадровые офицеры, в переживаемой Родиной катастрофе? Да, виноваты: не могли быть обмануты, наш путь нам был хорошо известен и ясен: «Делай все, что прикажет начальство, но против Бога и Государя ничего не делай». Тут все ясно, все определенно – офицеры не могли допустить обмануть себя, что Государь добровольно отрекся от власти и за Себя и за Своего малолетнего Наследника, а не был насильно к этому принужден, не могли этому поверить и потому, что и Государь был не вправе отменить клятвы, данной не Ему, а Господу Богу.
Заглядывая в самую глубину своей души, я не могу найти в ней оправдания себе самому. Я сознаю, что изменил данной мною Господу Богу клятве и способствовал, хотя и невольно, гибели всего того, что клялся защищать. Я не имел права исполнить приказания генерала Добровольского и перед полк