От дам-патронесс до женотделовок. История женского движения России — страница 11 из 17

672. Охранительные настроения дорого стоили Виногорову. М. Л. Михайлов отреагировал статьей «Безобразный поступок „Века“». В. С. Курочкин откликнулся сатирическим стихотворением «„Египетские ночи“ и Петербургские фельетоны (импровизация)»673. Ф. М. Достоевский с высоты своего авторитета заявил:

много <у нас. – И. Ю.> и г. Виногоровых, и поэтому женщине выходить перед ними с чтением «Египетских ночей» значит выходить на бой674.

В результате всеобщего порицания тираж журнала сократился за год с 50 тысяч до 192 экземпляров675, и Вейнберг был вынужден его закрыть. Этот случай показывает, что эмансипационные практики женщин были поддержаны «передовой общественностью», что демократическая интеллигенция и пресса чутко реагировали на проявление охранительных тенденций и жестко репрессировали их.

Таким образом, женское движение первого этапа (1858–1905) предстает как движение, ориентированное на изменение ценностей и норм общества. Движение в рамках общего потока социальных изменений формулировало и развивало конкретные специфические цели женщин как большой социальной группы, меняя культурные практики – язык и дискурс в отношении женщин и всего женского, модели женственности. Движение сформировало тот культурный дрейф, который позволил оформиться специфическому движению женщин – феминизму.

Часть II. Второй этап женского движения России (феминистский): 1905–1918

Глава 3Внешние факторы развития женского движения. 1905–1914

Введение цензового избирательного права в России

Вступление женщин на арену политической деятельности и борьбы было встречено менее дружественно, чем вступление мужчины. Против нее были все консервативные силы общества и большинство прогрессивных групп, кроме самых радикальных.

Н. Котляревский

События 1905 года имели глобальные последствия для империи. Такие документы, как Манифест от 6 августа 1905 года о создании «законосовещательного установления», указ о создании Государственной Думы, положения о выборах депутатов676, Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 года, даровавший «незыблемые основы гражданской свободы», изменили структуру политических возможностей в российском обществе и определили направление изменений гендерной стратификации.

Избирательный закон нарушил баланс гендерного политического равенства в российском обществе – равенства в бесправии. Согласно Положению о выборах677, избирательное право не было всеобщим. Ст. 6 Положения исключала из числа избирателей «лиц женского пола, лиц моложе 25 лет, обучающихся в учебных заведениях, военнослужащих армии и флота, состоящих на действительной военной службе, бродячих инородцев и иностранных подданных»678. Таким образом, из электорального процесса исключались все женщины независимо от их социального статуса, а также студенчество и армия. И хотя введенные цензы – возрастной, оседлости – действовали в то время в «большинстве развитых стран мира»679, российские равноправки тем не менее поставили проблему гражданских прав женщин как большой социальной группы перед новой законодательной властью.

В послании к Государственной Думе это звучало так:

Правительственными актами от 6 августа, 17 октября и 11 декабря половина населения России лишена права голоса в общем для всех граждан деле, признана неправоспособной и отнесена к категории несовершеннолетних и бесправных существ680.

В то же время введение избирательного права сформировало принципиально новые политические и организационные возможности для развития общественных движений: политическая система стала более открытой. Электоральная политика сделала возможным легитимное представительство оппозиции в органах власти и изменила масштаб политических отношений в стране.

После провозглашения Манифеста 17 октября наступил период бурного образования партий, союзов, группировок в самых различных кругах, средах, социальных группах. Организации создавались помещиками, крестьянами, буржуазией, интеллигенцией, земскими деятелями. Весь спектр политических интересов от крайне правых до крайне левых был представлен политическими организациями, шел процесс формирования партий. К 1905 году организационно оформились социал-демократы (1898), социалистические революционеры (1902), был создан «Союз освобождения» (1904), Союз Союзов (1905).

В «политическую весну» русского либерализма – время сплочения либеральной оппозиции (зима 1904 – весна 1905) – женская тема в лагере либералов не звучала. Робкие попытки некоторых женщин поставить проблему гражданских и политических прав женщин в повестку дня оппозиции – на съезде земских деятелей (ноябрь 1904 года)681, в выступлениях на политических банкетах – ситуацию не изменили682. Проблема по определению не входила в сферу интересов либеральной интеллигенции.

Женские организации «первого призыва» еще не определились в новой ситуации. Например, они не поддержали тех провинциалок, которые приехали на съезд земцев в Петербург с идеей гражданского равноправия женщин и искали поддержки у петербургских женских обществ. Русское «Вз.-бл. общество» в 1904 году по-прежнему поднимало вопросы о наследственных правах и снятии паспортных ограничений с женщин, отражая тем самым интериоризированные российским обществом представления о женских правах. Тактика, лидерский потенциал «Вз.-бл. общества», как и других женских организаций, были созвучны ушедшему времени.

Новые веяния требовали новой постановки вопроса, новых идей, новых тактик и, главное, новых лидеров, способных сформулировать и реализовать задачи, использовать появившиеся ресурсы и возможности. Другими словами, движению требовался новый поколенческий призыв. Это и произошло.

В Петербурге в 1904 году по инициативе врача и феминистки М. И. Покровской стал выходить журнал «Женский вестник». Еще раньше ею было создано «Женское гигиеническое общество» (1902), которое должно было сотрудничать с Городской думой и земством по охране народного здравия и следить за соблюдением санитарного режима в городе (через возбуждение судебных исков и подачу жалоб в городское самоуправление по поводу нарушений). В него в основном вошли женщины-врачи: А. К. Величко, В. Н. Лагутина, С. В. Лозина-Лозинская, М. К. Лундберг, А. В. Сташенко683.

К этому времени социальную базу женского движения составляли уже десятки тысяч образованных женщин: учительниц, врачей, фельдшериц, журналисток, писательниц, культурниц (устроительниц школ, библиотек, больниц), которые смогли выдвинуть из своих рядов новых лидеров.

Новое поколение равноправок в качестве одной из актуальных проблем движения поставило проблему пробуждения политического сознания женщин, чего было бы невозможно достичь без формирования коллективной женской идентичности.

Изменения в движении в условиях политического подъема шло интенсивно. Нарастание протестной волны зимой – весной 1905 года не могло оставить образованных женщин среднего класса безучастными. Они откликнулись приходом в политику:

<…> женщины встрепенулись повсеместно, во всех городах заговорили об одном и заволновались одной мыслью – отвоевать политическое равноправие, послать своих представительниц в Учредительное собрание и отстоять через представительство их равноправие во всех областях684.

Женщины требовали участия в «общественном переустройстве» на началах полного равноправия и справедливости: на выборах в будущие уездные и губернские земства и городские самоуправления, в Государственную Думу; они искали допущения к участию в предстоящем Собрании уполномоченных, к работе в комиссиях по реформе средней школы. Вновь были подняты требования об уравнении прав женщин в сфере образования, в частности в праве заниматься всеми видами научного и профессионального труда, в том числе служить в правительственных и общественных учреждениях (в контрольной палате, казначействах, отделениях государственного банка, в волостных учреждениях).

Не только в столицах, но и в других крупных городах империи была зафиксирована женская активность. Петиции из Минска, Одессы, Кишинева, Саратова, Варшавы, Гельсингфорса полетели в губернские собрания, городские управы, в Совет министров685. В 1905 году женские собрания и митинги с требованием «полноправных избирательных прав» (активных и пассивных) прошли в Воронеже (11 января), в Саратове (12 марта), в Харькове (27 марта), в Минске (4 апреля), в Херсонской губернии (апрель), в Ялте (21 апреля)686.

Женщины средних классов пришли в политические организации (например, в «Союз освобождения»), вступали в политические партии (эсеров и социал-демократов) и мучительно решали проблему выбора между женскими организациями и партиями «левой» ориентации. Что правильнее – объединяться в женские организации для работы по достижению избирательных женских прав или предоставить решать этот вопрос радикальным партиям, признающим равноправие всех людей?687 Достаточно ли только одних деклараций и программных заявлений партий? Как относиться к тому, что среди московских социалистов бытует мнение, что участие женщин на выборах в Учредительное собрание увеличит силы противников?688

Феминистки нового призыва критически осмысляли позицию радикальных партий в вопросе политического участия женщин. «Отношение к женскому вопросу <левых партий. – И. Ю.> с усмешкой», осмеяние его равноправки воспринимали как момент политический и требующий специальной работы непосредственно с женщинами, которые привыкли много работать, но «не привыкли говорить, заявлять, требовать»689. «Сегодня-завтра они прочтут или услышат, что женский вопрос что-то смешное <…> и еще более затемнится их понятие о правах», – обозначили они проблему690. Равноправки считали необходимым встроить «женский вопрос» в общероссийскую политическую повестку дня.

Поэтому среди партий, союзов, группировок, консолидирующихся на основе самых разных интересов – сословных, экономических, идеологических, региональных и других, – появились и первые политические объединения на основе «полового», в терминологии того времени, принципа. Новые женские организации имели «политическую платформу», то есть определили свои политические требования. Главным политическим требованием было требование избирательных прав для женщин, необходимое для их участия в законодательном процессе, во всех преобразованиях и реформах.

В начале 1905 года петербургское «Общество вспоможения окончившим курс наук на ВЖК» выдвинуло политическое требование – реформы государственного строя на началах представительной власти, свободно избранной путем всеобщей, равной, тайной подачи голосов. Активистками общества были А. К. Диксон, Л. И. Дитерикс, А. В. Лучинская, М. И. Недашенко, Е. П. Попова, А. Е. Середобина, Е. Н. Щепкина, М. М. Янчевская и др.691

В феврале 1905 года в Москве оформилась группа женщин интеллигентных профессий, передавших в комиссию по составлению проекта об улучшении государственного строя при Московской городской думе петицию с требованием активного и пассивного избирательного права для женщин. Под петицией подписалось более 5 тыс. женщин. Ответа на петицию не последовало.

Одновременно с тем москвички разрабатывали устав и платформу новой организации. Это было начало Союза равноправности женщин. Первыми инициативами еще не заявившей о себе организации были кружки по распространению образования среди работниц, ознакомление с теоретической постановкой «женского вопроса» на Западе, изучение положения крестьянки, деятельность по поддержанию Лиги мира. Первыми активистками были А. Успенская, Л. Н. Рутцен, З. С. Мирович (Иванова), княгиня Голицына, О. Н. Якушкина, учительницы Н. А. Гольцева, М. А. Чехова, С. В. Берви, Е. А. Реформатская, А. Н. Шереметьевская, С. Ф. Червинская и др.

Московская группа также встала перед выбором женщин того времени: либо создавать «женскую организацию», либо «политическую организацию женщин», в которой широкие демократические требования и политическая активность по их достижении сочетались бы с деятельностью в интересах женщин как социальной группы. Вторая позиция получила развитие.

В апреле 1905 года в Петербурге состоялся первый в России женский митинг, на котором в полный голос прозвучало требование политического равноправия.

В апреле того же года в Московскую городскую думу было подано очередное заявление с 955 подписями москвичек. В заявлении излагалась просьба к гласным Думы выступить защитниками женщин, когда их «призовут для обсуждения вопросов государственного устройства на основании Высочайшего рескрипта 18 февраля»692, и признать всеобщее избирательное право без различия пола. Думцы ответили отказом.

Ситуация «выпадения» женского движения из обоймы легитимных участников электорального процесса, невозможность женщин влиять ни на исход выборов в органы власти, ни отстаивать интересы своей социальной группы послужила толчком к пересмотру целей движения, тактик, коллективных действий. Таким образом, 1905 год стал рубежным для женского движения.

То, что идея равных избирательных прав женщин не поддерживалась даже в кругах передовой либеральной интеллигенции и оценивалась как утопия, стало очевидным уже в 1890‐х годах. «Женские права» интерпретировались как право на высшее образование, на труд, на равное с мужчиной наследное право, на расширение прав женщин в семье, то есть рассматривались в рамках пресловутого «женского вопроса». Именно в такой трактовке права женщин были интериоризированы русской интеллигенцией.

В первую очередь этому способствовало распространенное мнение, что стремление женщин к образованию и общественному труду – это получение возможности для «честного» выживания в условиях пореформенного времени и имплицитно приписываемой женщинам цели реализации материнства и поддержания детства. Интересы общества при такой постановке вопроса виделись в распространении «просвещенного материнства». Создание системы высшего и среднего женского образования, успех некоторых женщин в профессиональной деятельности, их появление на земской и думской службе, где они восполнили потребность в кадрах врачей и учителей, – все это было воспринято общественным мнением как решение «женского вопроса». Причем он был решен малой кровью, усилиями, в первую очередь, самих женщин. Теперь женщины могли зарабатывать себе на жизнь, и их позиции на рынке труда не представляли угрозы «общественным устоям», то есть принципам распределения власти.

Тот факт, что права женщин на образование и труд законодательно не были закреплены и что законодательство носило дискриминационный характер по отношению к женщинам, так и не стал предметом общественной дискуссии в либеральных кругах. В отношении труда женщин действовало постановление «о службе женщин», принятое еще при Александре II в 1871 году, которое призывало поощрять их на педагогическом и отчасти на медицинском поприще, на службе по телеграфному ведомству, счетоводной части и в Ведомстве императрицы Марии Федоровны. Прием женщин на службу в прочие правительственные и общественные учреждения был запрещен. Механизма исполнения этого постановления не было. Поэтому, несмотря на признание высшего женского образования, постоянного государственного обеспечения его не было, и в масштабе страны оно было доступно лишь единицам. Женщины-врачи получали вместо дипломов временные свидетельства без указания профессии, выпускные свидетельства ВЖК не приравнивались к университетским дипломам. Кроме того, женщины-врачи не были включены в списки врачей, имеющих право практики и право на обслуживание аптеками, что делало их неконкурентоспособными с мужчинами-врачами. При приеме женщин на службу от них требовали более высокого образовательного уровня, чем от мужчин, при этом соблюдалась процентная норма приема женщин. И даже пробившись на службу, женщины получали меньшее жалованье: обычно 1/3 или даже 1/4 заработка мужчин, работавших на тех же позициях. От женщин-служащих требовали «прозрачности» личной жизни – их право на частную жизнь нарушалось. В провинции практиковался запрет на замужество для учительниц, в столице он был введен официально в 1897 году. К женщинам относились не как к специалистам, а как к представительницам пола.

Таким образом, реализация права на высшее образование не привела к «естественному» и равноправному включению женщин в ряды профессиональной интеллигенции, к равноправию на рынке труда. Для решения проблем трудоустройства женщин по-прежнему требовалась поддержка специальных организаций в виде разного рода обществ вспоможения и женских сетей. Задача поддержания малообеспеченной и бесправной женской трудовой интеллигенции оставалась актуальной. Активистки уже поняли, что проблемы, поднимаемые движением, автоматически не решаются. Основной причиной «несправедливости» в отношении женщин, барьером на пути к равноправию они определили отсутствие женщин во властных структурах на уровне принятия решений. Только преодоление этого барьера, по мнению активисток движения, открывало реальные перспективы равноправия. «Не ждите великодушия ни от кого, защищайте сами свои права, ставьте людей в невозможность господствовать над вами, оградите себя законами!»693 – призывала одна из деятельниц движения А. А. Кальманович.

Мужская интеллигенция считала эти притязания чрезмерными. Равные избирательные права представлялись нарушением «основного человеческого разделения занятий», разрушением «основы цивилизации»694. Самое прогрессивное мнение о перспективах женщин в электоральном процессе заключалось в принципиальном признании принципа «всеобщности избирательных прав». Но при этом утверждалось, что «в данный момент» в виде «временной меры» и по «практическим соображениям» его следует распространить только на мужское население695.

Перед активистками движения встала проблема собственного выхода на политическую арену, предъявления обществу проблем своей социальной группы, получения избирательных прав. Стержневой идеей была та, что «женщина до тех пор будет только рабою мужчины, а не самостоятельным человеком, пока законы, регулирующие ее деятельность, будут издаваться без ее содействия»696.

Возникла необходимость в идеологии не благотворительно-охранительного характера, а наступательного. Собственно, только такого рода идеология могла вывести движение на новый уровень, обосновать его властные притязания. Помимо разработки идеологии, встала проблема внедрения ее в массовое сознание.

С этого момента движение приобретает конкретный, или специфический, характер (H. Blumer697). Специфичность его выражалась в четко сформулированной цели: достижение избирательных прав для женщин.

Создание женских организаций как «порождающих сред» под конкретные цели было апробированным путем в русском женском движении. Эта практика была продолжена. Но, кроме того, появилась потребность в расширении репертуара коллективных действий. Новая цель требовала новых решений, тем более что с развитием демократических институтов в стране появились новые возможности и ресурсы, которые нужно было осваивать.

Стабильность движения, институциализация его некоторых структур, таких как высшие и средние женские учебные заведения, женские общества, женские журналы, составили организационную и материальную базу нового этапа движения.

К 1905 году движение уже обладало значительными вещественными и невещественными ресурсами. К первым нужно отнести собственные здания (например, учебные корпуса и общежития Высших женских Бестужевских курсов, Женского медицинского института, «Вз.-благ. общества», «Общества доставления дешевых квартир»), арендованные квартиры для женских организаций, которые десятилетиями занимали одни и те же помещения (как, например, квартира «Вз.-благ. общества» на Спасской улице), а также финансы и материальные ценности.

Невещественные ресурсы составляли лидеры и участницы движения, которые работали в каждой женской организации и которые имели опыт, организационные навыки и связи; «клиентки» движения, которые были кровно заинтересованы в его стабильности и успешности, а также их солидарность, ценности, нормы и, собственно, сами организации движения.

Так, в ситуации новых политических и организационных возможностей произошло переосмысление целей движения. Появились новые организации, манифестировавшие цели нового этапа – политические. «Старые» женские организации корректировали свои уставы, меняли структуру. «Вз.-благ. общество», например, в 1906 году открыло отдел избирательных прав женщин.

В то же время наряду с задачей-максимум ставились и задачи-минимум. Например, требования феминисток в области образования в начале века включали в себя:

– выравнивание программ женских и мужских гимназий;

– право на поступление в государственные университеты.

В сфере занятости были выдвинуты следующие требования:

– право продвигаться по всем ступеням юридической карьеры (при наличии юридического образования);

– право избрания на должность присяжных поверенных наряду с мужчинами;

– право занимать должности инспектрис, попечительниц, преподавательниц по всем предметам в женских учебных заведениях;

– равные права с мужчинами-врачами для женщин-врачей;

– уравнение зарплат, льгот, наград и пенсий с мужскими;

– право занимать одинаковые должности с мужчинами во всех общественных учреждениях698.

Мобилизационный контекст движения

Женщинам полагаться не на кого, они должны надеяться на свои собственные силы и в момент подъема общественного <…> бороться за свои права, собираться в общества, союзы, организации, выражать свой протест.

Первый женский календарь на 1906 год

Значимыми социальными институтами для генезиса женского движения второго этапа – для русского суфражизма и феминизма – выступили институты политических партий, законодательной (Государственная Дума), исполнительной (правительство, земства) и судебной власти, институты прессы, литературы, а также идеология и инфраструктура «старого» и «нового» женского движения. Вышеописанные события национального масштаба послужили толчком к адаптации и развитию феминистской идеи на отечественной почве. Феминистская мысль обосновала требование избирательных прав для женщин всех социальных классов и статусов и стимулировала появление новых женских организаций.

Новыми женскими политическими организациями феминистской ориентации были: Союз равноправности женщин (1905), Женская прогрессивная партия и Женский клуб при Женской прогрессивной партии (1906), Женский политический клуб (1906), Российская Лига равноправия женщин (1907), Петербургский женский клуб (1908), «Общество охранения прав женщин» (1910), Всероссийский женский совет (1917).

Достижение для женщин избирательных прав, равных мужским, с 1905 года стало главной целью российского женского движения и русского феминизма. Только получение избирательных прав открывало, по мнению участниц движения, реальные перспективы равноправия. А полноценное женское представительство в политической системе страны рассматривалось ими как необходимая составляющая процесса демократизации общества.

Властные притязания женщин, деятельность женских организаций по достижению поставленной цели, дебаты о наличии общеженских интересов внепартийного характера и вовлечение в движение женщин разной партийной принадлежности, работа с женщинами низших слоев – все это вызывало реакцию противодействия со стороны ряда партий и политизированных союзов, в том числе и тех, которые оценивались равноправками как потенциальные союзники.

Отношение партий к женскому движению

Все партии, включая самые левые, более чем равнодушны к женскому вопросу.

А. Тыркова

Еще тогда я впервые поняла, как мало заботилась наша партия о судьбе русских работниц, как незначителен был ее интерес к женскому освободительному движению.

А. Коллонтай

Попытка женских организаций включить женские избирательные права во всероссийскую политическую повестку и получить их на волне протеста не удалась. Предстояла долгая и кропотливая работа.

Ни одна из социально-политических доктрин и соответствующих им социальных движений, в том числе феминистская, не была лишена социальной и идейной обусловленности и не была свободна от социальных утопий. Ни одна из российских партий теоретически не разрабатывала «женский вопрос», отношение к нему было «несколько потребительским»699.

Партии социалистической ориентации включили эту проблему в свои программы, исходя из теоретических предпосылок, но решать вопрос предполагали в далеком будущем и собственными силами, отстранив женское движение, то есть самих женщин. Первой партией, включившей пункт о женском политическом равноправии, была РСДРП, что было зафиксировано в программе 1903 года в формулировке «Всеобщее, равное и прямое избирательное право <…> для всех граждан и гражданок»700.

Суть социал-демократического понимания «женского вопроса» заключалась в том, что положение женщины при капитализме вызвано разделением труда и частной собственностью, что женщина-работница испытывает двойной гнет капитала и буржуазной семьи и что ее освобождение произойдет вместе с пролетариатом в результате победы пролетарской революции, которая уничтожит и частную собственность, и буржуазную семью. Российские социал-демократы не разрабатывали теоретически женскую проблематику, считая, что труды Ф. Энгельса и А. Бебеля в достаточной степени осветили этот вопрос. Единственной отечественной работой марксистской направленности в то время была брошюра Н. К. Крупской «Женщина-работница» (1901)701, которая адаптировала основные идеи социал-демократической мысли и свела все к утверждению, что через занятость в производстве и участие в классовой борьбе женщина обретет свою свободу.

Интереса к проблеме не было, актуальности ее никто не видел. В этом было некое странное противоречие, так как в год образования социал-демократической партии (1898) около 15% ее членов составляли женщины. Это был очень большой процент, к которому социалистические партии на Западе не могли и приблизиться702. Существенно то, что этот процент составляли женщины преимущественно «средних классов», имевшие за плечами как минимум гимназическое образование. Работа среди женщин-работниц практически не велась, и РСДРП не стала партией работниц703.

Напрашивается вывод, что включение в программу партии пункта о равном по признаку пола избирательном праве и защите прав работниц – дань собственно социалистической теории. Защита прав работниц предполагалась по следующим направлениям: охрана материнства, охрана труда женщин, установление 8-часового рабочего дня и назначение инспектрис в отрасли с преобладанием женского труда. При всей схематичности программы по «женскому вопросу» не считаться с ней другие партии не могли. Недаром феминистки оценивали декларации социалистов как «идеалистическую проповедь»704, которая помогла им вписать свои требования в политическую риторику.

До 1905 года «женский вопрос» не вставал у социалистов в практической плоскости, а затем вылился в редкие спорадические попытки наладить работу среди пролетарок (при подготовке к съезду равноправок, например) и в жесткую конфронтацию с феминистками. Инициатором и того и другого была А. Коллонтай.

Разница между большевиками и меньшевиками в решении «женского вопроса» выражалась в том, что первые рассматривали проблемы женщин жестко с классовых позиций и отказывались от каких-либо союзнических соглашений с женским движением. Меньшевики демонстрировали большую гибкость и шли на совместную работу с женскими организациями. Вслед за А. Бебелем они считали, что феминистки и социалистки могут сражаться отдельно, но маршировать вместе. Поэтому многие меньшевички открыто принимали участие в деятельности феминистских организаций.

Эсеры также выступали за уравнение гражданских прав мужчин и женщин. Они разделяли общий для социалистов взгляд на женщин как на партнеров в политической борьбе, но конкретной программы по «женскому вопросу» не имели.

Трудовая народно-социалистическая партия признавала политическое равноправие женщин и последовательно отстаивала этот пункт своей программы, сотрудничая с феминистскими организациями. Крестьянину-трудовику Рыжкову принадлежит известная фраза, сказанная им при обсуждении ответа на речь Николая II при открытии Государственной Думы: «Мы забываем в русском парламенте о русской женщине, которая наряду с другими боролась за свободу. Мы забываем, что сын рабыни не может быть гражданином»705. Трудовики также включили в свою программу положение о необходимости законодательной охраны материнства и выступали в Думе «ходоками» от феминисток, то есть были уполномочены последними представлять их интересы. 21 февраля 1911 года трудовики внесли на рассмотрение Думы законопроект «О всеобщем избирательном праве», который предполагал выборы без различия пола на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Законопроект был передан в комиссию законодательных предположений, но до конца полномочий III Думы не рассматривался.

Конституционные демократы на своем первом съезде в октябре 1905 года при первом голосовании (42 против 5) постановили признать женское политическое равноправие, но после вмешательства П. Н. Милюкова, заявившего, что он выйдет из партии, если этот пункт будет обязательным условием членства, произошло переголосование. 24 голосами против 23 пункт о признании равных избирательных прав женщин стал необязательным для членов партии народной свободы. На II съезде в январе 1906 года эта позиция была пересмотрена. В целом позиция кадетов в «женском вопросе» выдавала непроработанность проблемы женского политического участия. Позднее партия кадетов активно сотрудничала с равноправками, некоторые члены партии – мужчины вошли в женские организации: например, С. Г. Ведерников стал впоследствии членом правления Санкт-Петербургского женского клуба.

В свою очередь, женщины – графиня В. Н. Бобринская, М. Бларамберг-Чернова, В. А. Морозова, А. С. Милюкова – активно участвовали в создании конституционно-демократической партии, разрабатывая «женский вопрос» применительно к либеральной доктрине. Из кадетских рядов вышло немало известных феминисток, которые адаптировали феминистскую идею к партийной работе и добились реальных успехов. Так, например, кадеты поставили в повестку первой сессии IV Государственной Думы законопроект о предоставлении женщинам без всяких ограничительных цензов всей полноты электоральных прав на выборах в Государственную Думу.

Кадетки вошли в состав Временного правительства (С. В. Панина, А. В. Тыркова). С. В. Панина стала первой в российской истории женщиной, занявшей государственный пост в ранге товарища министра (сначала призрения, а затем просвещения).

Правый фланг российского либерализма – октябристы, как и монархические организации, не поддерживали идеи женского политического равноправия. Но октябристы были более осторожны в «женском вопросе». Они видели цель женского движения в решении семейных проблем женщин и поддержали в Думе некоторые законопроекты, продвигаемые женскими организациями. Например, 3 июня 1912 года октябристы внесли законопроект о раздельном жительстве супругов, о снятии паспортных ограничений с женщин, о расширении поводов к разводу, об уравнении женщин в правах наследования. Другими словами, они мыслили «женский вопрос» в традиции и представлениях XIX века. Позднее они признали избирательные права женщин в местном самоуправлении. Лидер партии А. И. Гучков заявил по этому поводу:

Я принадлежу к такой партийной группе, которая не провозгласила абсолютного женского равноправия во всех отраслях нашей государственной и общественной жизни. Но мы считаем, что <…> в местном самоуправлении вполне созрел вопрос о предоставлении женщинам права участия рядом с нами706.

Накануне выборов в III Государственную Думу «Союз 17 октября» обратился с воззванием к женщинам Москвы, предлагая обладательницам ценза передавать право голоса сторонникам «умеренно прогрессивных элементов», понимая под ними себя. На страницах женской прессы прозвучал «ответ москвички»: «Союз решил, наконец, снизойти до игнорируемого им до сих пор женского населения, пожаловал их даже в звание гражданок»707. И если женщины действительно заслуживают этого звания, «то они дадут должную оценку этим внезапным комплиментам и поймут цели партии, которая упорно отказывается включить в свою программу требование избирательного права без различия пола»708. Московское отделение Союза равноправия женщин рекомендовало женщинам, имеющим ценз, «в собственных интересах» голосовать только за партии, которые признали равноправие женщин709.

Практически все участники политического процесса были в той или иной мере предубеждены в отношении цели феминисток – женского легитимного участия в электоральном процессе. Что касается правительства, то даже на волне массового политического процесса в 1905 году политическая система не достигла той степени открытости, при которой могли быть услышаны требования женщин.

Необходимость политической борьбы не вызывала сомнения у активисток женского движения. Поэтому расширение базы движения и взращивание женского коллективного самосознания представлялись стратегической задачей. Тактической задачей было изменение существующего отношения к женскому движению и его целям, получение солидарной поддержки со стороны различных социальных слоев и групп населения, а также партий и общественных организаций, их представляющих. Это была тактика дифференцированного рекрутирования сторонников движения, то есть нахождение доступных и доходчивых аргументов и стимулов воздействия на каждую категорию населения и профессиональную группу.

Стимулы воздействия и давления были разные. «Крайним партиям» равноправки оказывали солидарную материальную поддержку во время Первой русской революции: только осенью – зимой 1905–1906 годов Союз равноправия потратил около 100 тысяч рублей710 на различные мероприятия в поддержку бастующих рабочих. На земцев-конституционалистов оказывалось моральное давление. Критика в их адрес, поднятая феминистками в прессе, создала реальную угрозу их репутации. В результате такой тактики противники движения переходили на более нейтральные позиции, равнодушные становились сочувствующими, сочувствующие поддерживали движение.

В деятельности одной из самых политически ангажированных женских организаций – Союза равноправности женщин – в период 1905–1907 годов тактика рекрутирования претворялась через вхождение Союза в признанные общественным мнением, институализировавшиеся политические и культурные организации: например в Союз союзов или в Московский стачечный комитет. Пропаганда феминистских взглядов и притязаний, презентация женского движения проходила через совместную работу и личные контакты.

В Союзе союзов равноправки работали со всеми профессиональными союзами, предлагая им дополнить четырехчленную формулировку избирательного права «всеобщего, равного, прямого и тайного» фразой «обоего пола». На II съезде Союза союзов в июле 1905 года предложение равноправок прошло при одном голосе против (П. Н. Милюкова). Эта победа предопределила победу равноправок на Съезде городских деятелей в Москве в августе 1905 года. В ноябре 1905 года земцы-конституционалисты, долго бойкотировавшие «женскую» тему, приняли «Положение об учредительном собрании народных представителей Российской империи», в котором право участия в выборах делегировалось российским гражданам обоего пола711.

Демократизация общества, повышение степени открытости политических институтов, политической системы в целом на волне подъема общероссийского политического протеста шли быстрыми темпами. В мае 1905 года Союз союзов не был готов к обсуждению проблемы политических прав женщин, а в июле того же года он уже включил это требование в свою платформу. В феврале 1905 года Московская городская дума встретила «полным смущением»712 петицию женщин с требованием равного избирательного права, а в августе того же года проголосовала за.

Дискурс официальной прессы: мизогинистские тенденции

Пелагея Митрофановна подпрыгнула на своем месте:

– Женщина! – Девица! – Доктор? <…> Почему начальство дозволяет такое бесстыдство?

О. Шапир. Одна из многих

В начале ХX века в существующем официальном дискурсе, умеренно консервативном, привычном в своем языке, доводах, постулатах и предлагаемых решениях, начали проявляться мизогинистские тенденции. Появление этих тенденций было спровоцировано изданием на русском языке книг А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, О. Вейнингера, развивающих, с одной стороны, позицию классической немецкой философии о нетождественности мужчин и женщин в направлении «естественного превосходства» мужчины, а с другой стороны – демонстрировавших резко отрицательные определения женщин и всего женского. Та тенденция, которая существовала и раньше, когда сильное неординарное произведение помогало оформляться новому дискурсу, проявилась и в этот раз.

Нельзя сказать, что в России начала ХX века оформился мизогинистский дискурс. Все исследователи сходятся во мнении, что в России никогда не были популярны женоненавистнические идеи713. Но нельзя и пройти мимо того факта, что в официальном российском дискурсе развивались мизогинистские тенденции. Их представляли прежде всего переводные работы и российские отклики в развитии основных идей. Одна из активисток феминистского движения М. М. Янчевская зафиксировала эту ситуацию и прокомментировала ее так:

В умственных течениях последнего времени заметно проявляется тенденция к радикальной переоценке общечеловеческой ценности женщин и к ее духовному принижению. Тенденция эта появилась у нас одновременно с половым вопросом <…> Коротко говоря, у нас появились ростки новой идеологии по женскому вопросу. Судя по началу, нашим доморощенным идеологам вряд ли бы удалось самостоятельно свести концы с концами и создать какое-нибудь законченное идейное здание. Но у нас так уж исстари заведено, что дома мы только подготавливаем материал, а научное и принципиальное обоснование выписываем из‐за границы. На этот раз в ответ на наш запрос мы получили оттуда «Пол и характер» О. Вейнингера714.

Немецкие философы и их российские последователи не только теоретизировали, но предлагали практические действия в отношении женщин. Поэтому их идеи воспринимались как политические, направленные против реальных женщин и движения, их представляющего.

Труды А. Шопенгауэра, написанные им в середине XIX века, были переведены на русский язык в начале ХX века: «Мир как воля и представление» вышел по-русски в 1900 году, а «Афоризмы житейской мудрости» – в 1901‐м. В том же 1901 году начали издавать полное собрание сочинений Шопенгауэра.

Основной идеей о взаимоотношении полов у Шопенгауэра выступала идея их взаимодополнительности. По всем позициям он ставил женщину в более низкое положение и соответственно с тем определял ее «качества» и «природные свойства». Выводы Шопенгауэра категоричны и выдают его личное предвзятое отношение к женщине. Женщина, по его представлениям, «не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил»715, ее рассудок «вполне скудно отмеренный <…> она скорее отличается духовной близорукостью: ее интуитивный ум остро видит вблизи, но имеет тесный кругозор, в который не входит отдаленное»716. Поэтому женщина не способна заниматься творчеством, а ее восприятие и познание мира идет только через мужчину – только «посредством мужа» она воспринимает окружающую реальность. «Ее интерес к чему-либо другому есть всегда <…> подвох, то есть клонится к кокетству и обезьянству»717. Единственное назначение и роль женщины – это продолжение рода.

Все эти абстрактные рассуждения переводились в плоскость конкретных предложений. Поскольку женщина, по Шопенгауэру, обречена на повиновение, то ее статус в европейском обществе не соответствовал ее «природным данным» – «во всех отношения нижестоящий второй пол <…> воздавать которому почтение, благоговение смешно выше всякой меры и роняет нас в собственных глазах»718. Тем, что женщины «высоко держат голову», то есть имеют некоторые гражданские права, они напоминают Шопенгауэру «священных обезьян Бенареса, которые в сознании своей святости и неприкосновенности позволяют себе все и вся»719. Поэтому «было бы весьма желательно, чтобы и в Европе опять было отведено этому № 2 человеческого рода его естественное место и был положен предел дамскому бесчинству»720. В заключение Шопенгауэр предлагает лишить женщин прав на всякую собственность, видя в самом факте владения ими собственностью подрыв экономического господства мужчин: «Женщины никогда не должны свободно располагать и распоряжаться собственным имуществом, то есть капиталами, домами, поместьями»721.

Казалось, что Шопенгауэром двигало ощущение угрозы мужскому доминированию, которое еще только обозначили претензии женщин в Европе в его время. Но он отказывал женщине и в ее традиционных ролях и «достоинствах». В частности, он отказывал женщине в красоте, которая в его трактовке не существует, а создается мужчиной в его воображении:

Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым возбуждением рассудок мужчины: вся его красота и кроется в этом побуждении722.

Но более других на формирование мизогинистских настроений повлияла книга О. Вейнингера «Пол и характер», которая вышла в Германии в 1903 году и сделалась популярной не только среди интеллектуалов в Германии, но и в России. В 1908 году книгу издали на русском языке, и она начала свое сенсационное шествие по России. К. Чуковский уже в начале 1909 года заметил, что Вейнингер стал в Петербурге «течением»723.

В своей работе Вейнингер сделал попытку развить теорию взаимоотношения полов, выйдя за рамки теории «естественного права», определенных его предшественниками. Ярко написанная книга, а также самоубийство автора привлекли к себе внимание публики, спровоцировали широкую, не столько научную, сколько политическую дискуссию и подтвердили острейшую актуальность «женского» и «полового» вопросов для российского общества. В обсуждении книги участвовали философы, писатели, публицисты и общественные деятели. Из философского текста ясно «вычитывались» политические смыслы.

Труд Вейнингера во многом был новаторским. Он разработал теорию «бисексуальности», согласно которой в каждом человеке в различных пропорциях присутствуют «мужское» и «женское» начала, и потому существуют бесчисленные переходные ступени между мужчиной и женщиной:

Дифференциация полов, разделение их никогда не бывает совершенно законченным. Все особенности мужского пола можно найти, хотя бы и в самом слабом развитии, и у женского пола. Все половые признаки женщины имеются и у мужчины, хотя бы только в зачаточном, рудиментарном виде724.

По мнению Вейнингера, все люди бисексуальны и обладают различным содержанием мужских и женских качеств. И потому женственные мужчины могут оказаться гомосексуалистами, а мужественные женщины либо лесбиянками, либо «новыми» эмансипированными женщинами. Американская исследовательница Т. Осипович обращает внимание на то, что понимание термина «бисексуальность» отличалось в начале ХX века от современного. Оно означало не сексуальную ориентацию индивида, направленную на оба пола, а сочетание «мужских» и «женских» характеристик в психологии и поведении человека, то, что сейчас обозначается как bi-gendered725.

Основываясь на своей теории бисексуальности, Вейнингер обозначил мужчин гомоэротической ориентации и женщин, успешно реализующихся в «мужских» сферах жизни, «промежуточным» полом. Согласно его теории, женщина нового типа – это женщина с «мужским» интеллектуальным и духовным потенциалом726. Но поскольку «мужское» (М) и «женское» (Ж) у Вейнингера было «неравноценной бинарной оппозицией»727, приоритет мужского начала над женским был для него очевиден и главными качествами идеального человека выступали мужские, то он реабилитировал гомосексуальность и отторгал женский политический активизм.

Все «женское» и «чистых» по типу женщин Вейнингер оценивал крайне низко, развивая мизогинистскую традицию в понимании женского и женственного. Он отказывал женщине в человеческой полноценности, в наличии своего «я» и определял в полном смысле человеком только мужчину:

Вопрос только в одном: может ли женщина постичь проблему своего существования, понять свою вину? <…> Вопрос только в том, может ли в женщине жить категорический императив? Признает ли женщина над собой идею нравственности, идею человечества? Только в этом одном и была бы эмансипация женщины728.

Главным недостатком типичной женщины Вейнингер, как и Шопенгауэр, определял ее неспособность к творчеству. Поэтому женщинам он определил две сферы самореализации – материнство и сексуальность, – отказывая им попутно в нравственности и понимании морали. Свой тезис «женщина – аморальна» он аргументировал отсутствием у женщин логики, способности постигать истину и воспринимать действительность. По двум сферам самореализации были определены и два типа женщин – «мать» и «проститутка». Материнский тип женщин реализует свою потребность в продолжении рода, «проститутка» реализует сексуальные потребности женщины. Последняя в большей мере наделена «мужскими» чертами и в интеллектуальном отношении стоит выше «матери». На основании этого Вейнингер сделал еще один вывод, который вызвал протест у участниц движения и способствовал их рефлексии на тему проституции: проституция – это норма, так как она свойственна женской природе. Таким образом, определяя отношения мужчин и женщин как субъектно-объектные, в котором субъектом действия выступал мужчина, в вопросе проституции Вейнингер отошел от этого постулата и субъектом действий определил женщину.

Его трактовка женской эмансипации заключалась в желании женщин, имеющих мужские психологические качества, «внутренне сравняться с мужчиной, достичь его духовной и нравственной свободы, разделить его интересы и овладеть силой творчества»729, то есть попытаться стать мужчиной.

Подобная эмансипация вызывала у него сочувствие при всей очевидной невозможности ее осуществления, и таким женщинам Вейнингер предлагал сделать исключение:

Практический вывод может быть лишь один: женщинам с мужскими чертами должно предоставлять свободный доступ ко всему и устранить препятствия с их пути, так как истинные душевные потребности, <…> серьезно толкают их к мужским занятиям730.

Более того, помочь женщине на этом пути может только мужчина, «созидающий» ее, и потому «мужчина должен побороть в себе отвращение к мужественной женщине, ибо оно – низкий эгоизм»731. Отсюда пошла трактовка «новой» эмансипированной женщины как некоего «двуполого» существа, «женственность» которой находит реализацию в мужской сфере деятельности, в образе мысли и жизни.

По Вейнингеру, в этом было единственное решение «женского вопроса». Он писал: «Такое решение назовут невозможным, притязания его – преувеличенными, требования – нетерпимыми. Да, конечно, здесь нет того женского вопроса, о котором говорят женщины»732.

В отношении каких-либо других, более реалистичных притязаний женщин на равноправие Вейнингер был категоричен: «отвергнута должна быть нелепая фраза о „полном равенстве“». В отношении движения также

беспощадно отвергнуты должны быть партийные течения такого рода <…>, все женское движение, которое порождает в столь многих противоестественное, искусственное и в самой основе своей лживое стремление733.

На волне интереса к Вейнингеру были переведены и другие его работы: «Об Ибсене и его произведениях» (1909), «Культура и ее отношение к вере, страху и знанию» (1909), «Последние слова» (1909).

Практически сразу за книгой «Пол и характер» был издан труд доктора П. Мебиуса «Пол и неучтивость. Критический разбор книги „Пол и характер“ Отто Вейнингера», которая ввела российского читателя в дискуссию, разгоревшуюся в Германии. Доктор Мебиус обвинял Вейнингера в плагиате его книги «Физиологическое слабоумие женщины» и утверждал, что

все те выводы и рассуждения, которые являются в книге Вейнингера более или менее ценными, к сожалению, уже были ранее высказаны мною, а все же остальное, то есть именно то, что является его собственным достоянием, – <…> представляет из себя сплошной вздор734.

«Физиологическое слабоумие женщины» также перевели на русский язык (1909)735.

В дополнение к книге Мебиуса была издана книга его последовательницы и соотечественницы Катинки фон Розен «Моральное слабоумие женщины» (1909)736. Здесь перепевы Вейнингера достигли своего максимального упрощения. Книга, написанная под лозунгом любви «к нашей немецкой женщине», носила пасквильный характер и была направлена против женщин, и особенно против феминисток. Мебиус писал о физиологическом слабоумии женщин, и основное содержание его книги можно свести к трем фразам: «Женщина есть воплощенная сексуальность, и больше ничего», «Женщина в полном смысле является половым существом» и «Продуктивность мозга женщины ниже мужского во всех областях»737. Фон Розен пишет о моральном слабоумии женщин, подразумевая под этим отход женщин от традиционных норм поведения и внимание к феминизму.

Первая и большая часть книги фон Розен построена на описании черт и свойств женщин и мужчин. Принцип распределения человеческих качеств прост – они делятся на плохие женские и хорошие мужские: «женщина никогда не забудет обиды» – «мужчина всегда простит»738.

Вторая часть – обвинение феминисток во всех смертных грехах. Идея ограничения рождаемости и стремление к равноправию рассматривались как посягательство на законы природы, женское движение – «болезненность всего рода человеческого» и т. д. Выводом было: «Пусть женщина удовлетворится тем признанием, которое предназначило ей Мудрое Провидение»739.

Российские последователи О. Вейнингера делали упор на то, что его выводы основаны на «последних достижениях естествознания» и уходят в «самую глубину клеточной жизни» (И. А. Ашкинази)740.

И. А. Ашкинази в книге «Женщина и человек. Отто Вейнингер и его книга „Пол и характер“» (1909)741 пенял социологам, что они придавали слишком большое значение социальным условиям в объяснении взаимоотношений между полами. Он однозначно принял позицию Вейнингера и все его положения: теорию бисексуальности, определение сознательного мышления половым признаком мужчины и его половой функцией, а «бессознательную душевную жизнь женщины» – женским половым признаком. В развитие идеи Вейнингера Ашкинази утверждал, что женщины, которых можно признать интеллектуальными, суть есть «наименее женственные женщины». В их число Ашкинази записал Жорж Санд, Софью Ковалевскую, Елену Блаватскую и Сафо. Руководительниц западного феминизма – Эллен Кэй и Аниту Аугсбургер – Ашкинази определил как женщин, у которых даже на первый взгляд нельзя не обнаружить типически мужских черт. По Ашкинази, женщины «промежуточных форм» не обязательно гомосексуальны и потому нет нужды выискивать подобную ориентацию у известных женщин. Жорж Санд, например, трудно заподозрить в гомосексуальности, хотя она – типичный пример мужественной женщины.

Всех остальных участниц движения он определял как «большинство», «Панургово стадо», «бессознательных подражательниц», которые имеют самое отдаленное отношение к идейным ферментам общественных движений. Таким образом, существование феминистского движения объясняется очень просто: «Очевидно, что женщина как таковая не участвует и не может участвовать в движении феминизма», и только женщины, удаленные от идеального типа, могут стремиться к интеллектуальному равенству с мужчиной742. Фразу Вейнингера, что «единственным врагом эмансипации женщин является женщина как таковая»743 Ашкинази трактует применительно к движению: движение феминизма возникает только из стремления мужественных женщин реализовать свое мужское «я». «Женский вопрос», женское движение, феминизм – проблема не общего характера, а только промежуточных половых типов. Раз так, то движения и не существует, а существует только проблема индивидуального самоопределения личности. Поэтому «женский вопрос» не «проблема чрезвычайной важности», а результат «эпохи промежуточных форм», эпохи гомосексуальности и смешения мужского и женского начал. Так, не обременяя себя доказательствами, Ашкинази утверждал, что женское движение и рост гомосексуальности в обществе – процессы параллельные.

Единственно, в чем Ашкинази не был согласен с Вейнингером, так это в том, что все характерные черты абсолютной женщины – отсутствие «непрерывной памяти», «логических функций», «умопостигаемого Я» – Вейнингер напрямую перенес на реальных женщин. Но это ошибка не его логики, а его психологии и ненависти к женщинам744.

В символистской среде идеи Вейнингера вызвали горячее обсуждение и нашли отклик в развитии магистральной для русского символизма теме «трагедии пола», которая побочно производила политические смыслы. Наибольший энтузиазм основные постулаты книги вызвали у З. Гиппиус и Н. Бердяева745. З. Гиппиус в своей статье «Зверебог» заявила, что

будучи женщиной, я не только не восстаю и не жалуюсь <…> но всячески утверждаю: женщины должны примириться, что их крупицы часто пропадают. Малые величины пусть стираются746.

Русские феминистски в лице той же М. М. Янчевской так отреагировали на это:

Когда женщина, достигшая <…> «крайних вершин культуры», рекомендует другим смиренно пресмыкаться во прах, то ей хочется указать лишь на то, что неудобно проповедовать смирение, карабкаясь на вершины и вкушать самой от плодов культуры, громогласно объявляя ее не по зубам женщине747.

Русские символисты отрицательно относились к женской политической и социальной активности, находя ее «жалкой» и «комичной» (Владимир Соловьев)748. По мнению Т. Осипович, «новая женщина» в русском символизме воспринималась как служительница нового христианства и антипод политически активной женщины социальных движений749.

Ценность работы другого последователя Вейнингера – Б. О. Михельсона – не в том, что он своей книгой «Пол и красота» (1910)750, по его утверждению, «дополнил Вейнингера», а в том, что в ней много места уделено описанию мизогинистких идей, бытовавших в российском обществе.

Так, Михельсон подробно описал беседу И. И. Мечникова с женщинами-врачами о феминизме.

Рассуждения Мечникова сводились все к той же идее об отсутствии у женщин способностей умственной и общественной жизни, их нерасположенности к достижениям в сфере свободных интеллектуальных профессий. Мечников доказывал свой вывод примерами из истории. По его мнению, то, что женщины-врачи не могут «идти плечо с плечом с врачами-мужчинами», еще можно объяснить тем, что они до последнего времени не имели доступа к врачебному делу. Но в музыке, живописи, скульптуре женщины не блистали талантами и достижениями на протяжении всей истории, хотя никто не препятствовал им заниматься искусством. В описании Михельсона это звучало так:

«Есть ли между женщинами художники? Где среди них Рафаэли, Леонарды, Брюлловы и Репины? Я прошу вас, mesdames, назовите имена, припомните!..» Опять неловкая пауза. Все жмутся и краснеют. А Мечников продолжает: «То же и в скульптуре. И здесь никто и никогда женщинам не запрещал лепить и создавать. И что же? Где Фидии, где Антокольские среди них? Где, наконец, не таланты, не творцы, а где обычные умелые работники в этой области? Ах, их нет»751.

Вывод Михельсона вслед за Мечниковым состоял в том, что утверждение женщин об их многовековом угнетении и порабощении – лишь уловка, чтобы прикрыть неспособность женщин к профессиональной творческой деятельности.

Михельсон дает красочное и недоброжелательное описание женской реакции на слова Мечникова:

Эффект этих слов был необычайный. Краснеющие и жмущиеся друг к другу слушательницы беспомощно озирались кругом и не находили слов. «Я не делаю выводов, – продолжал Мечников, – и даже не углубляюсь в анатомию, не взвешиваю вашего мозга и не считаю его извилин, чтобы не впасть в соблазн гипотезы о недоизвилившихся мозгах женщины, я просто привожу наблюдения»752.

Русские философы с сочувствием отнеслись к идеям Вейнингера, их взгляды во многом совпадали с его взглядами на природу женщины, но оценочные суждения Вейнингера вызвали серьезную критику753.

По сути своей идея женского мессианства в русской философской мысли была направлена против феминизма как теории и движенческой практики. В. В. Розанов считал, что тенденция 1860‐х годов «сравняться с мужчиною» есть «только пена, взбившаяся из общественного недомыслия»754. Н. А. Бердяев, признавая эмансипационное движение женщин в принципе справедливым, видел в нем две тенденции, одна из которых была ложной: «плохая» эмансипация вела к искажению вечной женственности, подражанию мужчине и унижению женщины. Социально-экономическую сторону «женского вопроса» он считал производной755.

По мнению Л. Полякова, «теология пола» русских религиозных мыслителей выступила радикальной альтернативой социально-политической доктрине женской эмансипации756. Для таких ее представителей, как Розанов, Бердяев, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, женская эмансипация являлась поверхностным политическим лозунгом, не только не отражавшим, но грубо искажавшим истинные отношения между полами. Их философские доктрины – «форма метафизического ответа на, казалось бы, вполне практический женский вопрос»757. Вывод И. Л. Савкиной758 о том, что духовные отцы нации не могли поступиться женственностью как главным патриархатным тотемом, подтвердился и в этом случае.

Эта двойственность русской философской мысли в отношении женщины, женственности и женского, зафиксирована О. В. Рябовым. Он отмечает, что «негативные нотки в оценке природы женщины встречаются в текстах русских авторов» и это проявлялось у В. Соловьева, П. Флоренского, Н. Бердяева, С. Булгакова, В. Розанова, В. Эрна. Но основной пафос их суждений о женщине был направлен против мизогинизма759. Представляется, что объективно невозможно удержаться от критики женщин, если разделять содержательную сторону представлений Вейнингера. И совершенно очевидно, что русские философы, символисты отрицательно относились к женскому движению и феминизму.

Зинаида Гиппиус, наблюдая из окна своего дома на Таврической улице женскую демонстрацию 19 марта 1917 года с требованием избирательных прав, неприязненно записала в своем дневнике:

«Женский» вопрос <…> весьма противен. <…> Женщины, специализировавшиеся на этом вопросе, плохо доказывают свое «человечество» <…> Точно можно у кого-то попросив – получить равенство. <…> Нет, женщинам, чтобы равными быть – нужно равными становиться. <…> Если бы заботу и силы, отданные «женской» свободе, женщины приложили бы к общечеловеческой, – они свою имели бы попутно, и не получили бы от мужчин, а завоевали бы рядом с ними760.

Но идеи Н. А. Бердяева761, В. И. Иванова762, Д. С. Мережковского763 и других о самобытности «женского», о том, что ошибочно видеть в мужчине ту планку, которую нужно достичь, чтобы стать полноценным человеком, способствовали переосмыслению постулата раннего феминизма о равности как одинаковости и развивали русскую феминистскую мысль. Перефразируя О. Рябова, можно сказать, что философская мысль Серебряного века не только противостояла идеологиям женоненавистничества и феминизма, но и питала их.

Российская научная мысль пыталась критически переосмыслить идеи Вейнингера. Но наука не могла добавить ничего нового в отношении биологических и психических свойств пола – исследование Вейнингера включило в себя последние ее достижения. В. В. Розанов сам, независимо от австрийского философа, на основе знакомства с сексологическими сочинениями Р. Крафт-Эбинга, А. Фореля, М. Гиршфельда, пришел к идее о текучести пола в человеке, но сделал другие выводы764. Его критический отклик на книгу Вейнингера был как ушат холодной воды: «Из каждой страницы Вейнингера слышится крик: „Я люблю мужчин!“ – „Ну что же: ты – содомит“. На этом можно закрыть книгу»765.

Критики Вейнингера, пытавшиеся дать практический ответ на поставленные вопросы, переводили разговор в политическую плоскость. Приват-доцент Московского университета В. М. Фриче в своей книге «Торжество пола и гибель цивилизации. По поводу книги О. Вейнингера „Пол и характер“» (1909)766 утверждал, что «рассуждения Вейнингера являются не только идеологическим выражением субъективных психико-физических переживаний, а также определенной политической программой»767. Поскольку процессы демократизации из‐за смешения классов и полов угрожают человеческой цивилизации в ее современном виде, которую Фриче определяет как «продукт мужского арийского гения», то Вейнингер, по его мнению, ищет и находит ее врагов, против которых и выступает, – это женщины, евреи и социалисты. Именно поэтому книга направлена против экономического и политического равенства полов. Фриче развивал критику Вейнингера в двух направлениях: уличал его в нелогичности и чрезмерно обобщенных выводах и анализировал его психоэмоциональное состояние, обращая внимание на явные личностные проблемы Вейнингера. Одну из причин женоненавистнических настроений современности Фриче видит в обостряющейся конкурентной борьбе,

которую женщина сделала мужчине на рынке труда <…> неуклонно и незаметно вытесняет мужчину из большинства буржуазно-интеллигентских профессий, составляющих когда-то его неотъемлемую привилегию768.

А если к этой экономической конкуренции «прибавить еще более страстное и победоносное стремление женщин отвоевать себе семейное и в особенности политическое равноправие, то нетрудно понять, что в прежние то снисходительно-презрительные, то рыцарски-галантные отношения мужчины к женщине должны были вкрасться нотки раздражения и озлобления»769. Торжество пола над духом – так определяет болезнь целого поколения мужской интеллигенции приват-доцент Фриче. И это – угроза гибели цивилизации. Ее проявления он обнаруживает во всей новейшей западноевропейской науке и особенно в искусстве. Поэтому Вейнингер отнюдь не мессия:

Очевидно, какое-то иррациональное подпольное чувство затуманило логику исследователя <Вейнингера. – И. Ю.> и невидимая рука каких-то неосознанных инстинктов водила его пером770.

И – заключает Фриче, – вглядываясь в личность Вейнингера, «не трудно заметить, что он страдал той самой истерией, которую так превосходно описал в своей книге»771.

Другим примером политической критики Вейнингера являются стихи В. Князева: «Ему и ему подобным: после прочтения книги Отто Вейнингера „Пол и характер“» (1910):

Рожденный женщиной на женщину клевещет!

Бичует мать свою на площади бичом,

И пьяная толпа, ликуя, рукоплещет!

И восторгается уродом-палачом.

Нет в женщине души? Нет в женщине морали?

Кто ж воспитал в ней похоти рабу?

Не сами ль вы ее от века приковали

Ко брачному, позорному столбу <…>

Да будет стыдно вам! Пусть ныне горд и громок

Крик святотатственно-преступной клеветы! —

Я верю – близок день – забудет вас потомок,

Бесславного труда бесславные листы!772

В политической плоскости труд Вейнингера так рассматривался в женской прессе:

Эта книга <…> является криком мужчины, которому невыносимо видеть, что его пол быстро сходит с того пьедестала, на котором он прежде стоял в глазах женщин. Желая восстановить прежний мужской престиж, автор под видом философского трактата делает чрезвычайное усилие, чтобы возвеличить мужчин и унизить женщин773.

Дискурс феминистского движения

В России идеи феминизма уже давно приобрели общественные симпатии.

«Нива», 1909

Феминистские исследования

Развитие мизогинистских идей и настроений в российском «умственном обиходе» дало толчок к появлению первых исследований о женщинах. Поскольку «женский вопрос в его многообразных разветвлениях» был только поверхностно затронут наукой774, то феминистки рубежа веков обратились к научным изысканиям. Они переосмыслили тему равенства как одинаковости, темы женщин в искусстве, проституции и ее социальных основ, включились в научный философский дискурс.

Исследования истории искусств сквозь призму феминистского подхода – достижение науки 1970‐х годов. Но темы женского творчества и обнаружение барьеров на пути женщин в искусство были поставлены еще на рубеже ХX века.

Такие проблемы женского творчества, как ограниченный жизненный опыт, представление о неприличии для женщины выражать свое «я» в искусстве, отношение к женскому творчеству (в литературе и живописи) как к демонстрации предосудительного женского опыта, отсутствие питательной творческой среды, невозможность участвовать в научных дискуссиях, в выставках и выйти из жестко сегрегированного «женского мира» и как результат – отсутствие женщин в «большом» творчестве, – все это стало предметом рефлексии женщин.

Едва ли не единственная на тему женщины в живописи писала О. Г. Базанкур775, в литературе – многие русские писательницы, критикессы и общественные деятельницы. Среди них М. Н. Анзимирова, Е. А. Колтановская, М. В. Крестовская, М. Л. Моравская, О. А. Шапир и другие776.

Мария Башкирцева (род. 1858) в своем дневнике777, вызвавшем негативную реакцию Л. Н. Толстого, А. П. Чехова и других столпов российской культуры, но нашедшем отклик у женщин, описала противоречия и конфликты, переживаемые женщиной, которая решила посвятить себя творчеству. Это проблемы отсутствия должной профессиональной подготовки (недопущение на занятия по анатомии, истории искусств, в натурные классы, к участию в выставках), а также давление тех традиционных установок, что женщины, занимающиеся творчеством, – «неприличные» женщины, так как они затрагивают сюжеты, непозволительные для «прекрасного пола». Общество накладывало табу на проявления женского творчества, ограничивало возможности женщин и «выталкивало» их в признанные приличными «домашние» жанры пейзажа и прикладного искусства. Если к тому добавить невозможность жить профессиональным трудом из‐за отсутствия заказов, всеобщего порицания и осуждения, то ответ И. И. Мечникову вырисовывался сам собой.

Вывод Башкирцевой заключался в том, что мир творчества принадлежит мужчинам, а женщины допускаются в него, если только играют ожидаемые роли музы или бледных подражателей мастеров778. Если женщина испытывает желание творить, требует своего права на одиночество перед полотном, хочет добиться известности, как в случае самой Башкирцевой, то мир обрушивается с самых неожиданных сторон:

Мне говорят, что мне следует <…> выйти замуж за богатого человека <…> наслаждаться жизнью, вместо того чтобы портить молодость и мазать полотна (запись от 24 июня 1880 года);

Есть гнусные, подлые люди, которые относят всякое женское честолюбие к физическим причинам <…> и они твердят родителям: «Выдайте ее замуж, и она бросит тогда свою живопись» <…> Но я ведь знаю замужних женщин, которые сохранили свой талант и свой гений (28 августа 1882 года);

Все, кто смеется над женскими талантами, никогда не узнают, сколько серьезных дарований, из ряда вон выходящих темпераментов было обескуражено и искалечено779.

Следует добавить, что после смерти Башкирцевой ее дневник был вымаран ее матерью, а затем и цензурой из «соображений приличий» и до сих пор полностью не опубликован.

Можно констатировать тот факт, что исследования женских проблем были инициированы женщинами – участницами женского и феминистского движения первой волны. При всем многообразии поднимаемых тем центральной темой для русского феминизма стала тема женского участия в культуре. Ревизия истории культуры, осмысление тенденций ее развития с позиций феминистской критики, поиск женских имен в живописи, литературе, истории – все это характерно для России на рубеже XIX–XX веков.

Доклад М. М. Янчевской «Женщина у Вейнингера» (1909)780 – образец женской исследовательской работы о женщинах и в их защиту – был ответом распространившемуся в среде «интеллигентной публики» мнению, что труд О. Вейнингера: «Страшная книга! Неотразимая логика! Немудрено, что женщины молчат, – нечего возразить»781.

Так ли безупречна «беспощадная логика» Вейнингера? – задается вопросом М. М. Янчевская. Она анализирует работу Вейнингера по трем критериям: научности, политической идее и влиянию на популярную литературу.

Самым уязвимым местом работы Вейнингера, по мнению Янчевской, являлось отсутствие научного обоснования типических свойств «М» и «Ж» («мужского» и «женского»), «надежных критериев» женственности и мужественности. Не найдя ответы на эти вопросы в биологии, Вейнингер обратился к психологии, писала М. М. Янчевская. При описании женской психологии он использует метод самонаблюдения, личный опыт и случайные наблюдения, типа ссылок «на одну знакомую мне даму» или «на всех известных дам». Это не может убедить серьезного исследователя. Для того чтобы описать «внутренний строй» женщины, Вейнингер конструировал женский опыт, анализируя женское в себе. Но как он отличил в себе женское от мужского? На этот вопрос в книге нет ответа. Поэтому, считала Янчевская, сделанные им выводы о психологии женщины не могут быть признаны обоснованными данными:

Таким образом, теория бисексуальности послужила для ее творца перекидным мостом к замкнутому для него внутреннему миру женщины. И <…> в основу психологии не легла. Биология осталась сама по себе, а психология сама по себе. Первая конструируется по принципу бисексуальности, вторая – по принципу унисексуальности782.

Интересно замечание Янчевской, что психология как наука создана мужчинами, в ней еще нет женского вклада – «женщины писали о себе очень мало», – и потому выводы о женской психике и ее сильном отличии от мужской научно не обоснованы.

Янчевская обращает внимание на то, что эмпирическая база исследования также не выдерживает критики. Ссылки «на одну знакомую мне даму» требуют доказательств, что личный опыт этой дамы дает исчерпывающее представление о женской природе. Таким образом, Вейнингер «вместо силлогизма использует афоризм», и одно недоказанное положение у него опирается на другое. Этот способ доказательств она оценивает как «чистый анахронизм».

В середине книги у Вейнингера, продолжала Янчевская, происходит «обвал». Не доискавшись сущности «М» и «Ж», он во второй части работы под ними уже понимает живых мужчин и женщин. Это грубейшая логическая ошибка, «женская», если следовать его собственной логике, язвительно замечает Янчевская. Она приходит к выводу, что труд Вейнингера не выдерживает критики с позиций современной научной методологии, что позиция автора – это

позиция не психолога, хотя бы и рационалиста, а докантовского метафизика, оперирующего с «субстанцией», с которой у него, по его взглядам, нет никаких точек соприкосновения. Поэтому все, что он высказывает о ней, зиждется не на данных внутреннего опыта, как он хочет уверить, а на общих соображениях, установленных спекулятивным порядком783.

По мнению Янчевской, во второй части книга Вейнингера из научного исследования превращается в моральное дознание, в котором слышны отзвуки «крайних средневековых воззрений». Перенос абстрактных «М» и «Ж» на всех женщин и всех мужчин привело к тому, что «наметились даже практические выводы из смутно обрисовывавшихся общих положений». Реальным женщинам было отказано в сознании, личности, непрерывной памяти, одинаковых с мужчиной ощущениях и в душе.

Коротко Янчевская анализирует отклики на Вейнингера в российской науке. Работу Ашкинази она разбивает тем же безотказным оружием – отсутствием эмпирической базы и недоказанностью выводов.

Рассматривая влияние Вейнингера на литературу, Янчевская противопоставляет русскую литературу XIX века и молодую литературу начала ХX века: литература прошлого являлась лучшим адвокатом женщин. В ней женщина выступала эталоном нравственности и мужества, особенно в кризисных ситуациях. Современная беллетристика, по мнению Янчевской, отдает дань моде на «половой вопрос» и идее порабощения сексуальностью. В отношении типических образов женщины и мужчины в молодой литературе Янчевская выразилась так: «Я не нахожу, что сказать, кроме того, что „оба хуже“»784.

Также исследования о женщинах велись в исторической науке и были весьма популярны. Женщин – профессиональных историков в конце XIX – начале ХX веков еще было мало. Но их работы исследовали проблему неравенства, делали видимыми мир «исторической женщины».

Так, историк, профессор Высших женских Бестужевских курсов А. Я. Ефименко разрабатывала тему крестьянской женщины. Н. А. Белозерская исследовала положение женщин в разные исторические эпохи, написала биографии известных россиянок. Е. О. Лихачева – автор монографии по истории женского образования в России. Е. Н. Щепкина посвятила свои исследования истории женской личности в России, много работала над темой истории женского движения. Следует заметить, что все эти женщины были участницами движения. Историю женского движения писали также и другие его участницы – А. Н. Шабанова, Н. Мирович, А. В. Тыркова. От первых любительских изысканий в истории, публицистических и популярных работ до появления в начале ХX века работ монографического характера, опиравшихся на специальные исследования и отражавших мировоззренческие (феминистские) установки их авторов, – таков путь развития женской истории усилиями женщин785.

Учитывая моду на «женские истории», публикации в популярных толстых журналах и тот факт, что влияние истории как науки на общество определяется «в большей мере не непосредственно исследовательскими или учебными трудами историков (рассчитанными, как правило, на узкий круг читателей – преимущественно специалистов), а их публицистическими по форме сочинениями или же их концепциями, выводами и наблюдениями, выраженными в сочинениях других публицистов и мастеров художественной литературы»786, можно утверждать, что влияние первых женских исторических исследований на широкую читательскую аудиторию имело место. Кроме того, в исторических изысканиях женское движение легитимировало свои истоки.

Феминистская периодика

У нас в России постоянно приходится слышать, что женский журнал совершенно лишний <…> При этом совершенно забывают, какое значение для дела имеет постоянное и систематическое обсуждение вопроса <…> Последний касается целой половины рода человеческого, поэтому обсуждать его мимоходом в общих журналах слишком недостаточно.

Х-ва. 1904

В начале ХX века даже те женские журналы, которые развивали традиционные женские темы – дом, мода, дети и так далее, – поднимали вопросы женских прав и публиковали материалы об акциях женского движения. Среди них можно назвать: «Женщина: гражданка, жена, мать, хозяйка. Литературно-художественный, семейный и популярно-научный еженедельный иллюстрированный журнал» (1907–1916, СПб.), «Женское богатство» (1908–1909, СПб.), «Дамский мир» (1909–1918, СПб.), «Дамский листок. Художественно-литературный, посвященный вопросам моды, богато иллюстрированный, первый в России еженедельный, встающий в защиту женских прав журнал» (1910, СПб.), «Женское дело» (1910–1917, М.), «Мир женщины» (1912–1916, М.), «Женщина. Еженедельный литературно-художественный журнал» (1913–1914, Варшава), «Современная женщина» (1913–1914, Варшава), «Женская жизнь» (1914–1916, М.), «Женщина и война» (1915, М.), «Пчелка. Новый женский журнал» (1916–1918, М.), «Женщина и хозяйка» (1917, М.). Появились женские газеты: «Женская мысль. Еженедельная газета, посвященная главным образом женскому движению и выяснению его ближайших задач» (1909, СПб.), «Женская газета. Еженедельная общественно-литературная и политическая газета» (1912, Одесса), «Женские новости» (1915–1916, Пг.).

Изданий, которые можно было бы рассмотреть как идейные феминистские, как органы движения, было немного. Помимо уже названного ежегодника «Первый женский календарь» (1899–1915, СПб.), в ХX веке появились журналы «Женский вестник» М. И. Покровской (1904–1917, СПб.), «Союз женщин» М. А. Чеховой (1907–1909, СПб.), «Женская мысль» М. П. Свободиной (1909–1910, Киев) и газета «Женская мысль» (1909, СПб.).

Феминистские издания презентовали иное мировосприятие, в котором пересматривалось сложное переплетение классовых и гендерных установок, проблематик как основ общественного конфликта. Гендерное неравенство признавалось основой всех социальных конфликтов. Журналы определили собственные специфические темы, не поднимаемые «основной» прессой, предложили иное направление анализа, опровергали гендерные стереотипы, аргументировали сомнения в верности существующего порядка, основанного на гендерной иерархии и гендерной асимметрии. Таким образом, они создавали свой феминистский дискурс, в котором шло иное конструирование реальности, основанное на артикуляции иных смысловых категорий.

Производство феминистского дискурса шло в узком кругу образованных женщин – интеллигенток. По своему социальному происхождению это была неоднородная группа: выходцы из разночинной среды, городские дворянки «средней руки», представительницы старой элиты – аристократки. Эта новая социальная группа женщин, выпадающая из сословной иерархии общества, отчужденная от государственных и партийных структур, не укорененная в традиции, была вынуждена писать себя, создавая свою реальность, наделяя ее смыслами. Именно критический феминистский дискурс объединил этих женщин в особую общность. Несомненно, что субъектом дискурса были женские интеллектуальные силы рубежа веков.

Концепция женщины была основой критического феминистского дискурса. В этом своем основном сюжете он вступал в противоречие как с официальным дискурсом, так и с либеральным, раскачивал общепризнанные дискурсивные формы. Дискурсивная практика российских равноправок развивалась как в создании и тиражировании текстов феминистской периодики, феминистских исследований, женской литературы, так и в становлении речевой, вербальной коммуникации.

Идеи о мужском языке, приспособленном для выражения мужской позиции, еще не были сформулированы в то время, но уже появилось понимание того, что язык консервирует предрассудки, воздействует на общественное сознание, препятствует изменению менталитета. Проблема эмпирически была определена и озвучена как невозможность использовать имеющийся языковой инструментарий для описания новых форм женской деятельности.

Саморефлексия женщины по поводу своей профессиональной идентичности хорошо описана в рассказе М. Сковронской «Записки корректорши» (1882):

Я корректорша. Так называли и называют меня во многих типографиях, в которых я читала корректуру. Очевидно, что слово «корректорша» неправильное и должно означать жену корректора, а не женщину, занимающуюся корректурой. <…> Понимая неверность окончания в слове «корректорша», некоторые авторы, сочинения которых я корректировала, пытались называть меня корректрисой, славянофилы называли меня корректоркой, но ни то ни другое окончание не утвердилось, и меня продолжают называть корректоршей, так по примеру других называю и я себя787.

На страницах феминистских изданий был запущен процесс языковой дифференциации по гендерному признаку – производство и употребление терминов, обозначающих профессиональную и общественно-политическую деятельность женщин. Так была предпринята попытка изменить существующие в языке стереотипы половой дифференциации, приспособить язык для описания собственной практики.

Это обособление языковыми средствами своего направления в широком потоке общественных движений, отмежевание от внешнего мира демонстрирует также процесс формирования коллективной идентичности внутри движения: обращение «сестры»788, употребление понятий «равноправки», «феминистки», «мы», «наши» в отношении своих коллег.

Конструирование коллективной идентичности происходит как языковыми средствами, так и посредством формирования общих коллективных самоопределений, разделяемых участниками движения: представлениями о социальном окружении, определенной трактовкой социальной реальности, взглядами на цели и возможности коллективных действий.

Несмотря на унифицирующее давление языка официальной прессы, культурной традиции, многие понятия из словаря равноправок вошли в официальный дискурс. Так, на рубеже веков равноправки «заставляли говорить те явления, которые им определялись»789: «авиаторша»790, «ассистентка», «ветеринарша»791, «делегатка»792, «депутатка», «диспутантка», «доверительница», «докторша»793, «журналистка», «защитница женских политических прав»794, «инициаторша»795, «копиистка», «кастелянша», «конгрессистка»796, «контролерша»797, «корректорша», «корреспондентка», «лектриса», «лекторша»798, «магистрантка», «маслоделка»799, «операторша», «ораторша»800, «организаторша», «истица» – «ответчица», «присяжная переводчица», «политико-экономистка»801, «председательница»802, «фельдшерица»803, «филантропка»804, «юристка». Это был не жаргон, это был другой язык – язык другой «профессиональной и социальной зоны»805. Создавался ассоциативный, символический ряд профессиональной и общественной деятельности женщин.

Русский язык обогатился понятиями «гимназистка», «епархиалка», «курсистка», «вольнослушательница» со своими табелями о рангах. Расширилось смысловое поле, изменились коннотации и частота употребления таких слов и понятий, как «прогрессистки»806 – не только деятельницы общественных, преимущественно радикальных движений, но и члены Женской прогрессивной партии; «феминистки»807 – не только «западные» женщины, но и россиянки; понятие «артельщица» как равноправной с мужчинами-артельщиками женщины – члена артели, «воспитательница» как род профессиональной деятельности.

Появилось слово «дьякониса»808 в связи с попыткой ввести в 1911 году институт дьяконис в России и созданием их первой общины в Москве. Наряду с понятиями, идентифицирующими свой круг, свою языковую диаспору, появились устойчивые выражения типа «мужское правосудие»809, «мужское чванство»810 и др., маркирующие посредством языка разделение общества по гендерному признаку на «мы» и «они», демонстрирующее собственную отстраненность.

Женская и феминистская пресса являлась субкультурным ресурсом движения, создателем нового акратического дискурса по Барту811. На ее страницах шло формирование оппозиционной идеологии. Наличие такой прессы является характеристикой протестного движения и демонстрирует наличие оппозиционного сознания.

«Женский вестник». Ежемесячный общественный научно-литературный журнал, посвященный равноправию и улучшению положения женщин.

Журнал издавался в Санкт-Петербурге (Петрограде) в 1904–1917 годы. Редактор-издательница – М. И. Покровская.

Цель журнала была заявлена как обсуждение «женского вопроса», агитация за полную равноправность женщин и мужчин, борьба с господством мужчин. Редакция обращала внимание женщин-интеллигенток на их долг перед женщинами простого звания. Названия разделов были давно привычны российскому читателю по многочисленным женским журналам XIX века: хроника женского дела, новости женских организаций, международная женская хроника, библиография, статистика о женщинах и так далее.

Но журнал Покровской принципиально отличался от изданий XIX века. Он не только констатировал факты несправедливости в отношении женщин, но и интерпретировал их в терминах дискриминации и тем самым конструировал критический феминистский дискурс.

Покровская считала, что женщина должна иметь трибуну, и журнал стал такой трибуной. Сама Мария Ивановна мыслила исключительно критически, и это стало стилем ее журнала. Например, высокая оценка женского высшего образования министром народного просвещения А. Н. Шварцем интерпретировалась одной из авторш журнала в том смысле, что государство отказалось решать эту проблему и переложило ее на плечи женщин812.

Отличительной чертой журнала Покровской было проведение анкетных опросов (опрос членов Государственной Думы813, газетный опрос в провинции814, опрос женщин-юристок815, анкета о самозащите женщин816, опрос провинциальных женских организаций817) и на их основании развитие аргументированной критики. Критике подвергались представители власти, думского корпуса, прессы и политические деятели всех партий. Практически все.

Наряду с такими привычными темами, как права женщин, женское образование, женская занятость, борьба с проституцией и эротизмом, женские образы в литературе, новости женских организаций (например, о тактике женских групп818, о принятых решениях на общих собраниях женских организаций819), поддержка женских инициатив (кампании за право женщин быть адвокатками820), на страницах журнала появлялись и совершенно новые темы. Дифференцировалась ранее не дифференцируемая реальность. Это рождало новое видение проблем женщин и отношений между полами.

Одной из таких тем было обоснование возможности внеклассового объединения женщин в рамках движения. Сама Покровская считала, что основой объединения женщин выступает «бесправие», которое «объединяет всех женщин вне классовой принадлежности»821.

Покровская была автором многих оригинальных идей. Она подняла такую новую как для женской движенческой среды, так и для «передовой общественности» тему, как права женщин-налогоплательщиц. Она утверждала, что женщины как социальная группа имеют право на контроль за расходованием государственных средств, и первая выступила с критикой от лица женщин «государственных нужд», за финансирование которых проголосовала Государственная Дума822.

Покровская писала о таких привычных женских привилегиях, как подача руки даме, право на место в трамвае и тому подобном, как о подачках, от которых следует отказаться823. Она заявляла о необходимости реформы женского костюма: выступала против французских каблуков и корсетов, за простую, удобную и гигиеническую одежду824. Ею была поставлена проблема «женского молчания», то есть неумения и страха женщин высказывать свое мнение на публике. Ее статья заканчивалась призывом бороться с традиционным «женским безмолвием»825.

Покровская также подняла тему оценки работодателем внешности женщин при устройстве на работу как дискриминирующей и унижающей женщин практики.

Наивная проза феминистской пропаганды освещала в журнале психологические проблемы женщин при их вхождении в политику («Трагедия души современной женщины»826, «Кадетка. Дневник провинциалки»827, «Дневник суфражистки»828, «Профессор-гражданка»829). Внимание читателя фокусировалось на циничном использовании женского энтузиазма и самих женщин партийными деятелями.

Первая мировая война расширила круг обсуждаемых тем. Были поставлены вопросы о женской трудовой самозащите – «женщины должны создать для себя прочное положение на рынке труда, а не служить только для временной замены мужского <труда. – И. Ю.>»830, о создании женских кооперативных союзов, о новых направлениях деятельности женских организаций (призрении беженцев, организации лазаретов для раненых и так далее).

Журнал, по выражению Покровской, «неустанно будил в разных уголках России сознание женщин»831, звал их к «преобразованию себя и всего, касающегося женского бытия»832. Здесь была опубликована программа требований современной женщины, которая включала в себя: а) достижение полного равноправия, б) право на материнство, в) право на всеобщее, бесплатное, непременно совместное с мужчинами обучение в низшей и высшей школе, г) уничтожение пьянства, д) уничтожение войны833.

В целом «Женский вестник» призывал женщин к активному участию в общественных акциях, убеждал, что только массовое выражение протеста способно изменить ситуацию с бесправием женщин к лучшему:

Женщины-матери! Думайте если не о себе, то о дочерях своих! Научите их бороться за свою свободу, <…> право свое, и оно даст им счастье и удовлетворение жизнью834.

На страницах «Вестника» пропагандировалась идея создания национальной женской организации – Всероссийского женского совета, был опубликован проект устава совета и обращение А. П. Философовой к женской «общественности» с призывом объединяться в национальную женскую организацию835.

«Союз женщин». Журнал посвящен вопросам, связанным с борьбой за равноправие женщины и, главным образом, за ее избирательные права как первый необходимый шаг на пути ее освобождения.

Издавался в Санкт-Петербурге в 1907–1909 годы, редактор-издательница М. А. Чехова. Журнал был создан по решению последнего (3-го) делегатского съезда Союза равноправности женщин, но издавался не на средства этой организации, а на средства 20 пайщиц – участниц движения836. Их взносы и бесплатный труд позволили просуществовать этому изданию три года.

Целью журнала в редакторской статье первого номера837 объявлялось повышение сознания общества «для правильного решения женского вопроса в будущем». Журнал обращался прежде всего к женской аудитории, но мужчины рассматривались как «товарищи по культурной работе».

В первую очередь журнал поднимал проблемы движения, которое рассматривалось как фактор мирового прогресса. Журнал пропагандировал главные идеи движения и был его организатором.

«Впереди всех намеченных задач» стояла задача популяризации идеи участия женщины «в избирательном праве», а главной тактической линией было уважение партийных пристрастий участниц женского движения и объединение их на платформе всеобщего равного избирательного права без различия пола, национальности и вероисповедания.

Исходя из поставленных задач, редколлегия под руководством Чеховой предоставляла слово всем деятельницам женского движения вне зависимости от их политических пристрастий и понимания феминизма. В журнале публиковались социалистка З. Шадурская, кадетки Н. Мирович (З. С. Иванова), Л. Н. Рутцен, С. А. Тюрберт, Е. Н. Щепкина, беспартийные А. А. Кальманович, О. А. Шапир, А. Н. Шабанова и другие.

Борьба за избирательное право рассматривалась как нравственная обязанность женщины, потому что, как утверждалось в редакционной статье первого номера, без решения «женского вопроса» невозможны ни демократизация общества, ни коренные социальные реформы. Только народное представительство, при котором женщина-законодательница встанет рядом с мужчиной-законодателем, приведет к освобождению от социального рабства. Кроме того, редколлегия определила долгом интеллигентки отстаивание интересов крестьянок, работниц и решение проблемы проституции.

Единые женские интересы и единое женское движение вне классовых, сословных и партийных перегородок – принципиальная позиция журнала. В опубликованной в журнале речи А. А. Кальманович на Амстердамском конгрессе этот вопрос рассматривался как центральный для всего российского женского движения838.

Журнал освещал вопросы связи женского движения с другими социальными движениями (либеральным и рабочим), тактику женских организаций за границей, инициативы отечественных организаций. Здесь обсуждались темы отношения к женскому избирательному праву разных политических сил – профсоюзов, земств, городских самоуправлений, политических партий. Общими усилиями формировалось проблемное поле женского, феминистского движения страны. Кальманович писала о необходимости деятельности женских организаций839 и дала определение понятию «феминизм»840, Н. Мирович и Л. Н. Рутцен пропагандировали деятельность английских суфражисток, одобряя их воинственный дух841, С. А. Тюрберт критиковала установки «ортодоксального марксизма» и доказывала необходимость широкого социально-экономического реформаторства, развития гражданственности, демократизации культуры и власти842. На страницах журнала публиковались материалы собраний и конференций, отчеты о деятельности женских организаций. Значительное место заняли материалы Первого Всероссийского женского съезда (1908).

Особое внимание обращалось на деятельность Государственной Думы – в журнале была освещена деятельность всех Государственных Дум в отношении женщин. Здесь были опубликованы законопроекты по равноправию женщин I Государственной Думы, законопроект 1908 года об изменении земского избирательного закона «Правила об избрании уездных и губернских земских гласных», законодательные предположения III Государственной Думы; петиции женских организаций в Думу, комментарии к ним; описания деятельности равноправок в Государственной Думе и так далее.

Журнал широко освещал международное женское движение: печатались материалы о Международном женском союзе (МЖС), материалы международных женских конгрессов, информация о положении с избирательным женским правом в других странах, происходило представление женских организаций разных стран. Таким образом, шел процесс включения российского женского движения в международное. А. П. Философова призывала россиянок организовать свой Национальный женский совет и присоединиться к МЖС843, а президент Международного женского суфражистского альянса Керри К. Чэпмен-Кэт обращалась со страниц журнала к российским читательницам с призывом объединяться844.

На страницах журнала утверждалось, что решение «бесконечно разнообразных сторон женского вопроса» невозможно без научной разработки вопроса, без учета исторического и культурного развития страны, без приведения теории в тесное соотношение с действительной жизнью России. Поэтому в программу журнала вошла тема теоретического осмысления «женского вопроса».

«Союз женщин» не имел такой резкой критической направленности, как «Женский вестник» Покровской, но критика всех партий присутствовала и на его страницах. Особенно сильной она была в отношении социал-демократов. С. А. Тюрберт подвергла критическому разбору выступление на женском съезде Е. Д. Кусковой845, Е. Н. Щепкина – книгу А. М. Коллонтай «Социальные основы женского вопроса»846, Москвичка – Штутрардский конгресс847. Вместе с тем Щепкина рекомендовала читательницам книгу Коллонтай, которая

так увлекается полемикой, что критике их <равноправок. – И. Ю.> деятельности в борьбе за политические права отводит только что не втрое больше места, чем борьбе за экономическую независимость женщин <…> материалы «Союза равноправия женщин» использованы с такою полнотой, что мы от души рекомендуем книгу г-жи Коллонтай всем желающим познакомиться с деятельностью Союза в прошлом, на какой бы точке зрения они ни стояли848.

Критика социал-демократов Кальманович всегда была остроумной и злой: «Социал-демократы предпочитают сделаться при содействии женщин господами положения и тогда только помиловать нас»849.

Образцом отношения феминисток к деятельности женщин – членов социалистических партий может служить перепечатка статьи «Дромадерки» из польского женского журнала Ster. Здесь социалистки сравниваются с дромадерами – вьючными верблюдами, – так как они чужды всякого честолюбия, не имеют своей цели и жизнь их

проходит в автоматичном служении, за которое единственной наградой – название «товарищ» или дешевая похвала тех, которым они служат с полным самоотвержением850.

В конце 1909 года «Союз женщин» прекратил свое существование. Издавать журнал силами лиц, сочувствующих женскому движению, но разных политических взглядов и разной партийной принадлежности, оказалось делом невероятно сложным. Члены редколлегии пришли к убеждению, что женский печатный орган может издаваться только при нравственной и материальной поддержке женской организации, так как на широкую общественную поддержку (то есть на большой тираж) подобный журнал рассчитывать не может. В редакционной статье последнего номера М. Чехова предложила взять «Союз женщин» московскому отделению Российской Лиги равноправия женщин, как организации, которая встала на ноги и начала работать практически и теоретически. Закончила она свою статью словами: «Мы не прощаемся, мы говорим – до встречи»851.

«Женская мысль». Двухнедельный художественно-литературный журнал, посвященный равноправию и улучшению экономического положения женщин.

Издавался в Киеве в 1909–1910 годы, редактор – М. П. Свободина.

Цель журнала объявлялась в духе времени – единение женщин и создание женской солидарности: «Женщины, сплотитесь же все и придите на помощь нашему общему делу»852. Но журнал больше походил на женские журналы XIX века, в которых женщины только констатировали наличие своих специфических проблем – женское образование, женский труд, проституция. Также в журнале публиковались стихи и рассказы женщин. Критическое противостояние, новая аргументация нашли свое отражение в публикациях материалов Первого Всероссийского женского съезда 1908 года, статьях столичных активисток О. Шапир и А. Кальманович. Но этого оказалось недостаточно, ожидания целевой группы журнала были обмануты. Киевские курсистки прямо обвинили Свободину в низком уровне журнальных публикаций853.

Равноправки демонстрировали активное вербальное поведение. Феминистские журналы регулярно сообщали о чтении лекций известными активистками движения. В сезон 1906–1907 годов Н. Мирович выступила с лекциями «Женский вопрос в Европе и Америке», «Женское движение в России», «Женское движение в современной Америке», «Победа женского движения в Финляндии» в Москве, Витебске, Петербурге, Костроме, Серпухове. Лекции читались в самой широкой аудитории – на хлебной бирже, в «Обществе купеческих приказчиков», в «Обществе взаимопомощи ремесленников», в «Латышском обществе». О. А. Волькенштейн с лекцией «Женское движение на Западе и в России» побывала в Киеве и Кишиневе. Е. Н. Щепкина прочла свою лекцию «Женское политическое движение» более 15 раз только в Петербурге, а также выступала с ней в Саратове, Костроме, Твери, Коломне, Казани и Смоленске. От приглашений из Самары, Порхова и Ельца ей пришлось отказаться. М. А. Чехова с лекциями о деятельности Союза равноправия женщин неоднократно выступала в обеих столицах.

После Первого Всероссийского женского съезда в декабре 1908 года мода на лекции по «женскому вопросу» усилилась. Равноправки разъезжали по провинции, рассказывая о «политическом, экономическом и моральном бесправии <…> тяготеющем над всем бабьим царством»854.

Это было не только словесное оформление своей общественной деятельности, но, собственно, сама политическая деятельность. Так, по утверждению Херцлера:

Большинство из того, что происходит в социальной сфере <…> опосредуется языком, <…> побуждается и стимулируется языком, задается и программируется языком <…>. Нужные слова, подходящие по времени фразы и более сложные формы речи – настоящий ритуальный вербализм, – являются мощными факторами действенных перемен в социальных действиях и взаимодействиях855.

Кроме того, это был вид заработка. Так, из воспоминаний сына А. В. Тырковой известно, что у нее был разработан цикл лекций по «женскому вопросу», с которыми она выезжала в провинцию на заработки. Зимой 1909 года Тыркова объехала весь западный край империи – Минск, Вильно, Ковно, Белосток, Гродно, Керчь. Суть ее лекций, судя по запискам И. С. Книжника-Ветрова856, законспектировавшего одну из них, – рассмотрение «женского вопроса» как глобального явления. На обширном материале Тыркова доказывала, что «женский вопрос» – «общечеловеческий вопрос». На языке русских равноправок начала ХX века это означало, что «женский вопрос нельзя оторвать от решения всех социальных, экономических и политических вопросов современной жизни»857, то есть его решение необходимо для развития демократии в интересах всех групп населения. Тыркова призывала женщин к борьбе за свободу от внутреннего рабства, против традиций, сковывающих женскую инициативу, и к влиянию на политику и культуру через «политическое и духовное творчество коллектива»858.

М. И. Покровская неизменно выступала на тему проституции, будь то съезд ремесленников или студенческая аудитория, интерпретируя тему в соответствии с уровнем и запросами аудитории. На съезде ремесленников она говорила о нуждах ремесленниц и «выталкивании» их в проституцию859; на лекции перед студентами в Юрьеве (Дерпте) в 1910 году – о врачебно-полицейском контроле за проституцией с этической и санитарной точек зрения. Пафос ее выступлений всегда был направлен в защиту «падших сестер» – жертв «социальной организации общества» и на обличение мужчин – потребителей проституции. Заканчивала она свои выступления, как правило, призывом к мужчинам отказаться от пользования проституцией.

В Петербурге постоянным местом публичных лекций и дискуссий по «женскому вопросу» был зал Сельскохозяйственного музея в Соляном городке.

На таких публичных мероприятиях лидеры достигали согласия по поводу постановки проблем, приходили к единому пониманию общих понятий, категорий, основных терминов, при помощи которых описывали социальную реальность.

Познание <…> категорий, которые делают социальный мир возможным, суть, главные задачи политической борьбы, борьбы столь теоретической, сколь и практической, за возможность сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира860.

Представительницы различных женских организаций и партий сменяли друг друга на трибуне, и результатом этого являлось формирование тех интеллектуальных подходов, в которых описывался, познавался и изменялся окружающий мир. Дуэли с идеологическими противниками, обмен идеями и аргументацией приводили к достижению политической цели – воздействию на мировоззрение аудитории, иногда к сближению позиций.

Даже отрывочные сведения о выступлениях и встречах в Соляном городке дают нам представление о спектре обсуждаемых проблем и о политических лидерах, их презентующих.

8 мая 1905 года – открытое собрание «Вз.-благ. общества», на котором прозвучало требование о предоставлении женщинам права на участие в предстоящем собрании уполномоченных.

5 мая 1906 года – общегородской женский митинг с целью выработки единой политической платформы женских организаций Петербурга.

5 мая 1907 года – митинг женских организаций города с требованием женских политических прав при участии финской и польской делегаций, организованный Женским политическим клубом (М. Н. Маргулиес).

Январь 1908 года – выступление А. М. Коллонтай с темой «Семейный вопрос при свете социализма».

26 апреля 1910 года – выступление известного юриста А. П. Елистратова на тему «Роль права и нравственности в борьбе с проституцией».

8 ноября 1911 года – публичное собрание, организованное Лигой равноправия женщин, по вопросу избирательных прав женщин.

26 декабря 1911 года – открытие женской выставки в рамках Первого Всероссийского съезда по образованию женщин, первое объединенное заседание съезда.

8 февраля 1914 года – диспут о «женском вопросе», организованный Лигой равноправия. Председательница Лиги П. Н. Шишкина-Явейн сделала доклад, в прениях выступили профессор Сперанский и депутат Государственной Думы А. И. Шингарев.

10 февраля 1914 года – публичное собрание «Вз.-благ. общества» с темой «Ответ на женский вопрос», на котором выступили соединенные феминистские силы – А. Н. Шабанова, А. В. Тыркова, М. М. Янчевская, О. А. Добиаш-Рождественская, М. Н. Маргулиес-Антонова, З. А. Венгерова, Н. И. Манасеина, И. А. Гриневская, А. И. Бахтерова и др.

20 февраля 1914 года – Клуб Женской прогрессивной партии провел публичное собрание об избирательных правах женщин и об «активном участии в суде». Покровская зачитала доклад «Закон и жизнь», в прениях выступили депутаты Государственной Думы П. П. Гронский и А. М. Александров.

21 февраля 1914 года – Лига равноправия провела диспут на тему участия женщин в местном самоуправлении. Прозвучали доклады А. М. Колюбакина и А. С. Милюковой.

22 февраля 1914 года – лекция А. В. Тырковой «Новая женщина в борьбе за счастье».

26 апреля 1914 года – доклад А. Н. Брянчикова «Значение женского движения и желательное его направление».

21 октября 1914 года – митинг Женской прогрессивной партии с требованием охраны материнства и в защиту незаконнорожденных детей.

Все эти речи, диспуты и лекции рождали новые мысли, аргументацию, новую духовность и новую реальность. Новые идеи и новая аргументация вливались в общий поток оппозиционных настроений, определяющих социальную реальность: «Обострение женского сознания, желание бороться за право, за свободу, за всю полноту человеческой личности были ценным вкладом в историю развития русской общественности»861.

Результатом являлась иная концептуальная картина мира, которая расширила горизонты самих участниц движения и сочувствующих и стала мощным мобилизационным ресурсом движения.

Женская литература

Другим значимым феноменом, формировавшим феминистский дискурс, была женская литература. Литература, как и все произведения искусства, – «важный источник для понимания менталитета времени их создания и дальнейшего бытования»862.

В начале ХX века писательницы не столько описывали тяготы женской жизни, сколько прямо апеллировали к женской аудитории с посланием пересмотреть традиционные установки общества в отношении женщин. Они исследовали распространенные представления о женском назначении и их влияние на судьбы своих героинь, поднимали темы женской вторичности и невостребованности, протестовали против подобной социальной практики. Такая женская литература выполняла ту же функцию, что и публицистические трактаты феминистской прессы. Неудивительно, что многие писательницы были либо участницами движения, либо сочувствовали ему.

В традиции феминистской литературной критики воспроизводство женщинами-писательницами устоявшихся представлений и подражание общепринятым (то есть мужским) образцам письма рассматриваются как первый шаг в развитии женской литературы. Эта фаза названа Э. Шоуолтер фазой «репрезентации феминного» (feminine phase)863. В России она была актуальна с начала XIX века до 1870‐х годов. Вторая стадия утверждения женской литературы – «репрезентация феминистского» (feminist phase). Это фаза протеста против господствующей патриархатной культуры и начало презентации и утверждения женских ценностей, женского взгляда на жизнь. Эта традиция в женской литературе начала формироваться в России в 1880‐х годах и была результатом национальной дискуссии по «женскому вопросу».

Темы бытования женщин в косной среде, их стремление вырваться из атмосферы женской вторичности и фальшивой морали поднимали такие популярные в свое время писательницы, как О. А. Шапир, А. А. Вербицкая, Л. Лашева, А. Марр, В. Микулич, Т. Л. Щепкина-Куперник, Н. Лухманова, М. А. Лохвицкая (в поэзии) и многие другие, окрещенные позднее бытоописательницами и вычеркнутые из официального (мужского) литературного канона. Особенно сурово с ними обошлась советская критика.

Одной из первых по пути «репрезентации феминистского» пошла известная писательница и деятельница движения Ольга Андреевна Шапир. Она сразу отказалась презентовать в своем творчестве женское, «феминное» через доминирующую литературную традицию, то есть через интериоризацию традиционных (мужских) представлений о женщинах и их социальных ролях. Она пошла по пути обнаружения, описания и трансляции женских представлений о самих себе и своих социальных ролях, что с трудом воспринималось общественным мнением. В русской образованной среде 1880‐х годов бытовало представление, что женщины вообще не способны вырабатывать собственные убеждения, что они могут только транслировать идеи мужчин864. Может быть, именно поэтому критика так не любила Шапир.

Шапир подвергла пересмотру все составляющие положительного женского образа в «основной» литературе и забраковала его с позиций женщины. Положительную героиню в ее произведениях можно рассматривать как антипод героини в доминантной русской литературе. Ее женщина образованна, умна, активна, самодостаточна, обеспокоена делами общественными и личными. Она осознанно строит свой мир, в котором ей комфортно, строго блюдя свои интересы. Со страниц книг Ольги Шапир шли открытые послания современницам – демонстрация иных образцов поведения и чувствования. Рефреном в них шла мысль о присвоении своей жизни и проживании ее по своему усмотрению и представлению. В ее произведениях женщины, исповедующие «старопокройные взгляды» и следующие традиционным женским жизненным стратегиям, всегда в проигрыше, всегда неуспешны и несчастны. Напротив, новые женские жизненные стратегии позволяли ее героиням достигнуть гармонии в своей жизни, реализовать себя, несмотря на многочисленные сложности и трудности.

Творчество Шапир подрывало архетип русской женщины, на котором строилась вся классическая русская литература, да и культура традиционного русского социума с его «поглощенностью лица миром» (по Н. А. Бердяеву), и особенно женского лица. Это было утверждение идеала ценности и независимости женской личности, развитие женского индивидуализма, путь к автономному индивиду женского пола. Этот процесс уже шел в отношении мужской личности, но в женском варианте он вошел в противоречие с устоявшимися гендерными представлениями, традицией восприятия женщин (как «героинь своих обязанностей», по выражению В. Г. Белинского), женских социальных ролей и воспринимался современниками – участниками процесса – крайне болезненно.

Творчество Шапир выражало суть процесса женской эмансипации в самом широком смысле слова и развивало его.

Писательница и ее героини всегда находились под огнем критики. Основные обвинения заключались в том, что героини Ольги Шапир «испорчены наносными идеями», «оторваны от родной почвы» и «не совсем русские душою»865.

Другое направление конфликта с критикой заключалось в манифестированном Шапир заявлении, что она пишет «как женщина» и от лица женщин. В автобиографии, подготовленной по просьбе Ф. Ф. Фидлера, она писала, что «никогда не подделывалась под мужское перо» и считала ценным в своем творчестве то, что всегда говорила от лица женщины. Шапир осознанно стояла на позиции, что женский взгляд, женское определение жизни не в мужской передаче иные. «Ведь очевидно же, – писала она, – что перспективы рисуются совершенно различно с разных позиций созерцающего»866.

Критики с трудом усваивали подобное самоопределение и самоидентификацию, что, по сути дела, было легитимацией женского писательского труда, женского творчества, женской литературы. Большинство из них упрекало Шапир в манифестации своей «женской» позиции, то есть женского опыта и женского восприятия жизни. По сути, они упрекали ее в том, что она была женщиной и не скрывала этого. «В таланте г-жи Шапир слишком много женских особенностей и не замечается ни одной мужской черты», – сетовал критик В. Чуйко867. При этом он отказывал писательнице в заявленном ею праве на описание женского мира от лица женщины. «Женщина по своей натуре слишком мало объективна, чтобы верно судить женщину»868, – утверждал он. Очевидно, он не один высказывал подобные претензии, потому что Шапир ответила в автобиографии на такие обвинения:

…мужской ум не сомневается в своем исчерпывающем проникновении в женскую психологию и не любопытен к женским наблюдениям, к суду ее над ними869.

Другие критики за неимением аргументов прибегали к ругани: «Повесть – образец абсурда из‐за желания писателя проводить в своих произведениях несогласную с жизнью тенденцию», – утверждал обозреватель «Русского вестника»870.

Третьи просто разводили руками, не зная, как подступиться к анализу подобных текстов. Совершенно очевидно, что критика не была готова к восприятию такого рода женской прозы и не имела инструментария для ее анализа. «Узость кругозора <…> искалечила и несомненный талант г-жи Шапир»871, «пусть автор не касается ни философской подкладки жизни, ни общественных идеалов»872, – написала популярная и прогрессивная М. К. Цебрикова. С. Надсон одну из своих рецензий закончил словами: «Вообще странная писательница г-жа Шапир…»873 Надо полагать, подавляющее большинство критиков с готовностью подписались бы под его словами.

В войне с критикой Шапир сделала шаг, немыслимый для писателя-мужчины, но оказавшийся возможным для нее, «маргиналки» от литературы: она публично ответила критику. Этот шаг не только характеризует ее как личность, но знаменует собой новый этап в становлении русской женской литературы и критики.

По схеме феминистской критики, описанной выше, отход Шапир с «извиняющихся» позиций новичка, вторгшегося на чужую территорию, и отстаивание своих стандартов и ценностей были знаком легитимации женской литературы. Вместе с тем это была презентация себя как автора, как публичного актора в российском социуме.

Так, статья Шапир «Вопреки обычаю»874 (1891) – это нарушение традиций литературного сообщества того времени, подрыв позиции критика как некоего авторитетного судьи, чье мнение обжалованию не подлежит. То, что это сделала женщина-писательница, симптоматично, так как женщина, зарабатывающая литературным трудом, уже по определению была нарушительницей. Вся жизнь Ольги Шапир складывалась так, что она во всех сферах своей деятельности – профессиональной, общественной, личной – была «нарушительницей конвенций», всю жизнь она расширяла свое социальное (женское) пространство.

«Вопреки обычаю» – ответ на статью М. Протопопова «Женское творчество»875, в которой тот подверг анализу творчество Шапир и С. Смирновой. Шапир возмутила не столько привычная бесцеремонность критика в ее адрес, сколько то, что статья была названа «Женское творчество», то есть подводила итоги деятельности всего женского писательского сословия, выносила вердикт женскому литературному творчеству.

Статья Шапир – это критика критики, обнаружение в профессиональном литературном анализе антиженских, мизогинистских тенденций и аргументированная защита прав женщин в литературе.

Шапир начинала с определения «физиономии» того, кто выносит приговор женщинам-авторам. Это не художник, не философ, не ученый, не публицист, писала она, так как для всех этих видов деятельности существует определенный образовательный ценз. И только для критика его нет, зато

здесь имеются все преимущества наступательной роли, весь готовый апломб патентованного судьи, весь беспредельный произвол прокурорских речей, которым вовсе не угрожает возражение защиты876.

В России нет школы критики, утверждала она, это порождение несвободы печати, результатом которой явилась «печатная болтовня», состоящая из «литературного мародерства готовых мыслей и образов», использование литературного материала в качестве аргумента к идеям и положениям критика.

Шапир убедительно, последовательно и доказательно продемонстрировала публике предвзятость критиков-мужчин к женскому творчеству. Она выявила обязательные составляющие схемы критического рассмотрения ими женских текстов:

– пренебрежительный тон в отношении «женских писаний»;

– чтение женских произведений «через специальные очки»;

– мерка женского творчества на «мужской аршин» и оценка его по одному-единственному критерию – приближению к мужскому творчеству.

В своей статье Шапир обосновывала свое принципиальное несогласие с подобной методикой оценки женского творчества через его соответствие «мужскому перу». Женщинам не нужно гнаться за «почти как мужчина», утверждала писательница. Женщины – явление жизни, они отражают мировоззрение целой половины человечества. Ценность женского творчества и заключается в его самобытности, в описании того, что знает женщина-автор и чего не знает мужчина-автор. Женская мораль, женская психология, женский опыт не суть явления смешные и нелепые, как это часто читается в контексте критических статей. Они не менее важны оттого, что отличаются от мужских. Но мужчины-критики упрямо ищут в женских книгах только отражение своих мужских суждений. Критики толкают писательниц на подражательство, а затем нещадно обрушиваются на них, упрекая их в бездарности. Именно поэтому интересны книги только тех женщин, которые не боятся быть самими собой и не ставят пределом своего честолюбия писать «мужским пером»877.

Нужно признать, что статья М. Протопопова грешит множеством противоречий, которых известный критик никогда бы не допустил, если бы хоть на миг мог представить, какому тщательному и к тому же публичному анализу будет подвергнута его работа. Его ирония в отношении женского творчества, женской морали, женского мышления представлены Шапир как расхожие, обывательские и недостойные профессионала суждения. Писательница уличает критика в нелогичности, в безосновательности широких выводов, в отсутствии интереса к избранной теме, в нарушении профессиональной этики:

По скромным семейным и любовным историям, вышедшим из-под женского пера, он мог бы изучить кое-какие новые для него стороны жизненного <курсив Шапир> положения живой женщины. Мог бы… Но что же обязывает его хотеть<курсив Шапир> это сделать?878

Напротив, г-н Протопопов взирает на все проявления «женскости» с «верхов мужского самодовольства», все то, что непонятно ему, он относит к «женскому недомыслию».

Ольга Шапир обвиняла Протопопова не в том, что «критик строго судит женщин-писательниц, а в том, что он позволяет себе судить, их не изучая»879, в его «неприкрытой пристрастности» к женщинам как таковым, в том, что он позволил себе сыпать сарказмами и приговорами в адрес всех женщин, изрекая истины типа: «женщины – пустые сосуды, содержание которых зависит от обстоятельств, но чаще – от милого человека»880. Это уже были обвинения политического характера.

Шапир закончила статью на языке критики того времени. Демонстрируя блестящее владение пером, она выразила «истинное изумление» тем, что маститый критик позволяет себе тон «неприличного политического глумления», встречающегося разве что у мелких газетных рецензентов и не в столь почтенных журналах. Статья получила большой общественный резонанс. Протопопов был вынужден реагировать и в различных своих статьях объяснял, что его неверно поняли.

Если рассматривать процесс эмансипации женщин как процесс перераспределения власти между двумя большими социальными группами – мужчинами и женщинами, то этот процесс как раз нашел свое отражение в поступке Шапир. Ее статья была примером акта перераспределения власти: писательница открыто и осознанно брала себе, женщине, власть говорящего.

Статья «Вопреки обычаю» – первая в ряду нескольких блестящих полемических статей Шапир, посвященных особенностям всего «женского». Литературная полемика подвела писательницу к осознанию своей феминистской позиции, которая позднее позволила ей сформулировать идеи одного из направлений российского феминизма.

Так на рубеже веков репрезентация «феминистского» шла и в женской прозе, и в женской литературной критике.

Писательницы, не имевшие отношения к движению, также не могли пройти мимо тем женского равноправия в своем творчестве. Зачастую они освещали его с позиций своих идеологических установок. Так, В. И. Дмитриева – писательница народнического направления и радикальных устремлений – изображает сцены требования крестьянок равенства с мужчинами в крестьянской среде:

Бабы домой? Почему такое – домой? – закаркала она. – Чем вам бабы помешали? Небось такие же люди, не хуже мужиков понятие имеем! Домой! Ишь ты! Как работать, баба горб подставляй, а судить-рядить – баба на печь полезай! Будя! Насиделись! Не пойду я домой, чего мне там делать?881

А критикесса Е. Колтоновская привычно констатировала:

Женщины у Дмитриевой интереснее мужчин <…> Все это деятельные женщины, не страдающие отсутствием инициативы и не склонные играть второстепенную роль в жизни. По поводу их как-то совсем не возникает трагического для женщин вопроса о равноправии. Фактически в своей жизни они давно его осуществляют. Особенно ярки и определенны крестьянские женщины <…>882.

З. А. Венгерова в статье «Феминизм и женская свобода» (1898)883 выявляла черты «новой женщины», которые выражались в подчеркнутом индивидуализме, отрицании устоявшихся норм благочестия и стремлении создать новые духовные ценности (против отжившей морали – красота и свобода личности).

Поэтесса М. Моравская в своей лекции «Женщина о себе» (1915)884, читанной в столицах и провинции в 1915–1916 годах, обозначила новое направление женской критики. Она утверждала, что в то время как женщины молчали, за них ложно и односторонне говорили мужчины. В качестве примеров она рассматривала творчество таких мэтров литературы, как В. Брюсов, Ф. Сологуб, Б. Лазаревский, М. Криницкий. Моравская считала, что писательницы часто были неискренни в своих книгах, и приводила в пример З. Гиппиус, П. Соловьеву, К. Павлову. По словам Моравской, некоторые из них просто откровенно клеветали на себя в поисках одобрения критики и получали его – вместе с местом в толстых журналах. Но в ХX веке женщины заговорили о себе, и сразу выяснилось, что они совсем не те, какими их представляли мужчины. Новые писательницы, раскрывая психологический мир женщины, развивают новое женское творчество и вносят вклад в литературу и в общее миропонимание.

Как и в случае с Ольгой Шапир, мужской критике по существу нечего было возразить. Она пошла по опробованному пути шельмования писательницы: Б. Садовский поместил в «Журнале журналов» фельетон под заголовком «Золушка совсем не думает»885, а Г. Иванов в «Аполлоне» все списал на «дамскую болтовню»:

Можно было бы сказать о нескольких докладах М. Моравской, но чтения эти нашли уже себе достойную оценку в нашей невзыскательной насчет вопросов поэзии общей прессе. «Вредное чириканье» – определил их один критик. С этим определением нельзя не согласиться. И досадно за молодежь, посещающую все эти доклады и принимающую на слово безыскусную и неуместную дамскую болтовню886.

Художественные тексты, репрезентирующие феминистское, были инструментом культурной регуляции, необходимым движенческому сообществу в ситуации «сменяющихся мировоззрений». Поэтому все женские журналы печатали женские стихи и прозу, создавая художественными методами женский мир. Авторами выступали не только профессиональные писательницы, поэтессы и критики, но и широкие круги любительниц поэзии, активисток движения и сочувствующих.

Появлялись издания, которые открывали обществу мир женского профессионального творчества. Ярким образцом такого издания был «Сборник на помощь учащимся женщинам» (М., 1901), который представлял публике творчество писательниц, поэтесс, художниц, где были также опубликованы их портреты, биографические данные и иллюстрации к их работам.

Любительские институтские и курсовые альманахи, журналы женских литературных кружков также демонстрировали саморефлексию «новых женщин», хотя и на невысоком художественном уровне:

За право женщины я вышла на борьбу,

Забыв, покинув все, зовущее к покою.

Ты, сердце, замолчи, мне сердцем жить нельзя,

Пусть воцарится разум над тобою.

Грядущее темно, нелегок дальний путь,

Мы – первые, должны искать себе дорогу,

Бороться, многое снести и победить.

Но пусть мы завоюем право понемногу.

Л. Я.887

Теплый привет вам, всегда одинокие,

Вечно чужие другим,

Сытой толпе непонятно далекие

Странным страданьем своим.

Л. Г.888

В нашем городке так мертвенно все было,

Точно он дремал средь заповедных мест,

Из определенных рамок жизнь не выходила,

Мне так скучно было быть в толпе невест.

Молодо и смело размахнулись крылья,

Я простилась с домом без тоски и слез.

Я ушла от сосен родины холодной,

Где влачила цепи монотонных дней,

Чтобы жить на воле и душой свободной

Все понять, изведать, полюбить людей.

Екатерина Смоликова889

Другим литературным поводом для феминистской рефлексии служило творчество скандинавских писателей – Генриха Ибсена и Бьёрнстерне Бьёрнсона. Обличение существующей морали, протест против психологического угнетения женщин в семье, рассмотрение отказа женщины от собственного счастья в угоду действующим общественным установлениям как насилия над собой сделало этих писателей символическими фигурами русского феминизма. Изучение их творчества составило только что не направление в женской литературной критике начала ХX века. Бьёрнсон рассматривался как борец против двойной сексуальной морали и сторонник феминизма. Его утверждение, что только женщина может уничтожить «ложные идеи общества», находило горячий отклик у российских равноправок. Из творчества Ибсена были вычитаны такие проблемы женщины, как отсутствие привычки считаться с собой, со своими чувствами, нести за себя ответственность. Эти идеи перекликались с творчеством русских писательниц рубежа веков, той же О. Шапир, которая писала о долге женщины перед собой. Женщин призывали не принимать на веру установления традиционного быта, прислушиваться к себе, пестовать свое индивидуальное «я» и не подчинять свои интересы отвлеченному идеалу.

И хотя Ибсен не давал ответа на вопрос, может ли женская жизнь измениться кардинально, его творчество оценивалось в женской образованной среде очень высоко. Одна из авторш сборника «На помощь учащимся женщинам» так написала о влиянии его творчества:

Воплощая в художественных образах своих идеалистический порыв как протест против мелкобуржуазного строя жизни, Ибсен проявляет такую силу живого чувства, такую могучую индивидуальность, что заставляет нас верить в осуществимость мечты <…> И мы заражаемся его чувством, мы невольно верим в эту мечту, как ни противоречит ей сознание действительности и весь опыт жизни890.

Ибсен и Бьёрнсон были весьма популярны в студенческой среде, о чем свидетельствуют социологические опросы. Курсистки неизменно отмечали их как значимых для себя авторов. В целом студенческая среда, по данным ряда исследователей, более позитивно относилась к женскому равноправию, чем другие социальные группы891. За женское равноправие «без всяких ограничений» высказалось в 1909 году 66,2% студентов892, по другому исследованию в 1912 году – 81,4%893.

Объективно женская литература и критика способствовали сложному динамическому единству разнопорядковых элементов движения – активисток первого этапа женского движения и молодых адептов нового «политического» российского феминизма, благотворительных и политических женских организаций, столичных феминистских организаций и провинциальных женских организаций. В литературе вырабатывались объединяющие ценностные нормы, общие представления и оппозиции внешнему миру, развивался свой метаязык, обеспечивалась саморефлексия.

Участницы женского, феминистского движения – русские интеллигентки, – обретя свою социально-политическую нишу, вынуждены были создавать свой микрокосм, описывать свою реальность, собственную идентичность, объяснять свои намерения и свою деятельность по реорганизации общества, формировать женское сознание. Из-под их пера выходили не только публицистические статьи и критические обзоры, в которых социальные проблемы рассматривались с «женских» позиций и в приложении к жизни женщин, но и художественные произведения. В определенном смысле художественная литература была посредником между «новыми женщинами», «женщинами с претензиями» и обществом. В ситуации отсутствия свободы печати, с одной стороны, а с другой – в силу «мучительной расплывчатости» «женского вопроса» (по выражению О. Шапир) литература оказалась значимым средством самовыражения женского сообщества, средством поиска моральной поддержки и санкции общества, а литературный язык и образы становились языком женского идейного и философского поиска.

Именно литература позволяла осмыслить и через художественные образы презентовать обществу саму проблему и пути ее решения: это был способ, уже широко распространенный в русском обществе и в русской литературе. Как писал известный публицист и критик Д. Н. Овсянико-Куликовский о романе Чернышевского:

В произведениях этого рода мы имеем дело <…> с литературным сочинительством, в котором выразилось известное течение общественной мысли или известное настроение общества894.

Идеологии русского феминизма

Мы имеем только культуру силы <…> Это культура, опирающаяся на рабство пола и рабство труда.

О. А. Шапир

Идеология объясняет и интерпретирует реальность, утверждает или отрицает справедливость социальных изменений, описывает будущее, мобилизует людей. Другими словами, она выполняет две функции: объяснительную и объединительную. Первая мобилизует идеи, вторая – людей. Поэтому идеология крайне важна для развития движения. Она не только создает общую культуру движения, в рамках которой развивается, но и вырабатывает мобилизационные стратегии, создает ресурсы движения. Она сама – ресурс движения.

Отсутствие идеологии означает отсутствие движения. По мнению западных исследователей, феминистская идеология, ставящая под вопрос роли полов в обществе и направленная на изменение гендерной системы общества в сторону равенства, получила распространение лишь в США, Англии, Франции, Италии, Мексике и нигде не достигла массового масштаба895. Причины, по которым в этот список не попала Россия, понятны – исследование русского феминизма только началось. Но мы уже можем констатировать тот факт, что в России сложилась своя традиция феминистского теоретизирования, которая нашла отражение в идеологии движения. Так же как и в других странах, российская феминистская идеология не была массово распространена.

Русский феминизм развивался в рамках либеральной теории, основываясь на ее базовых понятиях «общественного договора», «естественного права», приверженности ценностям рационализма, равенства, свободы, индивидуализма, частной собственности, представительной демократии, законодательных реформ и так далее. Он фокусировался на проблеме включения женщин в общество на равных с мужчиной основаниях посредством предоставления женщинам равных гражданских прав, минимизации правовых различий между полами, движение легально действовало на политической арене с целью изменения законов общества. Так, русскому феминизму присуща вера в то, что правовые реформы способны разрешить «половой» конфликт.

Влияние марксизма на русский феминизм также имело место. Марксистский анализ капиталистического строя привлекал некоторых участниц движения новизной подхода и теоретической стройностью. Но, несмотря на некую ориентированность на марксизм части феминисток, говорить о марксистском направлении в русском феминизме нет оснований, по крайней мере до 1917 года. Конечно, теоретические работы А. М. Коллонтай – соединение феминистской теории женского подавления и марксистской теории классов – могут быть рассмотрены как разработка марксистского направления в русском феминизме. Но сложность этого определения заключается в том, что Коллонтай, используя феминистские идеи, не только отмежевалась от феминизма и русских феминисток – носительниц этих идей, – но и жестко, не стесняясь в методах, боролась с ними. Это с одной стороны. С другой, ее теоретические и политические усилия (например, создание «Общества взаимопомощи работниц») не привлекали работниц. В результате ей пришлось уйти из созданного ею Общества. Причин тому было много. Только в 1917 году началось формирование женского пролетарского движения, которое позднее, после прихода большевиков к власти, было ими институционализировано. В постреволюционное время партия власти массово «сверху» мобилизовала женщин для участия в женском движении (делегатском движении, в движении общественниц). Идеи «старого» феминизма, феминистский дискурс стал культурной средой этого нового призыва в женское движение.

Развитие марксистского феминизма усилиями Коллонтай, как и развитие на его основе пролетарского феминистского движения, осуществлялось после Октябрьской революции и продолжалось недолго. К концу 1920‐х годов выяснилось, что правящей партии и советскому правительству, как в свое время и царскому правительству, не нужна была свободная, самодостаточная женская личность, которую так или иначе формировало движение.

Феминистская идеология выявляла причины неравенства полов и дискриминации женщин и определяла пути решения этих проблем. В работах феминисток гендерная система общества была открыто и осознанно подвергнута критике.

Важнейшим вопросом для русского феминизма в начале ХX века был вопрос о том, что есть основа социальной иерархии в обществе. «Половое» (гендерное) или классовое неравенство? Что первично? Каково соотношение и детерминированность этих неравенств? Но ни либеральная, ни социал-демократическая теории не определяли основой социальных противоречий гендерное неравенство. Среди феминисток – участниц движения по этому вопросу тоже не было единства. Как уже говорилось, увлечение леворадикальными идеями было характерно для многих из них. Часть феминисток ориентировалась на классовую теорию, но серьезных работ, объединяющих классовые и гендерные объяснительные теории, не обнаружено. В главной же стратегической линии феминистского движения, объединяющего феминисток всех направлений, – в требовании бесцензового женского избирательного права – отражались не столько классовые предпочтения, сколько идеи единых женских интересов, справедливости и «долга перед народом».

Второй актуальной проблемой движения и идеологии была дилемма «сходство – различие».

Третьей проблемой стал вопрос о женской идентичности. Существует ли некая женская сущность, которая позволяет женщинам всех классов объединиться в едином движении? Что является ее основой? Эта проблема составляла суть конфликта между феминистками и социалистками. Все участницы либерального феминистского движения сходились во мнении, что женщины по своей сути едины и основой этого единства является их общее неравенство и их женский жизненный опыт.

Ответ на эти вопросы определил развитие идеологии российского феминизма, повлиял на тактику и стратегию движения, выбор союзников. Феминистская мысль в кризисную эпоху начала века находилась под воздействием постоянного критического давления со стороны либеральных и радикальных теорий и идеологий, а потому быстро развивалась, порождая многообразие теорий и практик.

Феминизм «мужских прав» Марии Покровской

Одно из направлений российского феминизма можно определить словами его основательницы Марии Ивановны Покровской как «феминизм мужских прав». Феминизм понимался Покровской, как и большинством участниц движения, так, как он идейно оформился еще в 1860–1870‐е годы в рамках либерализма – как раскрепощение женской личности в интересах самой женщины и общества. Эта позиция восходила к идеям М. Уоллстонкрафт, Ф. Райт, Г. Тейлор, Дж. Ст. Милля. Впрочем, как и многие ее современницы, Покровская разделяла ту мысль, что «полное» освобождение женщины возможно лишь при ином социальном строе, тем самым она отдавала должное социалистическим идеям и настроениям. Что есть «полное» освобождение, она не объясняла, но призывала женщин действовать, не дожидаясь времени, «когда водворится социализм и освободит их от рабства»896.

Первопричиной «несправедливости» социальной иерархии в обществе Покровская считала мужское доминирование, то есть гендерное неравенство:

Опыт тысячелетий показывает, что мужское превосходство не в силах дать человечеству то, что оно жаждет: света, счастья, справедливости, равенства, братства, свободы, материального обеспечения897.

Мужская власть и свобода, мужские права рассматривались ею как основы женского подавления:

В настоящее время мужчина, пользуясь своим господством, стремится устроить все по-своему, руководствуясь своими представлениями об общем благе, представлением часто эгоистичным и односторонним <…> Они <женщины. – И. Ю.>, желая облегчить свою участь, ведут борьбу с господством мужчин <…> Это постоянная борьба между обоими полами создает нездоровую атмосферу в семье и обществе <…> эта борьба исчезнет только тогда, когда исчезнет подчиненность женщин, когда руководство в семье и обществе будет предоставлено лучшим и наиболее одаренным лицам обоего пола898.

Всю ответственность за несправедливость и несовершенство мира Покровская возлагала на мужчин.

Особенностью ее мировосприятия было видение основного социального противоречия в конфликте двух противодействующих сообществ: мужского и женского. Покровская развивала идею существования особого женского сообщества, объединенного «признаком пола», едиными ценностями и целями.

Ответственность за необразованных женщин неимущих классов она возлагала на образованных женщин среднего класса899. Отношения внутри женского сообщества описывала в терминах «сестринства», «помощи сестрам».

Покровская заимствовала у К. Маркса понятие «класс» и применила его для описания гендерной стратификации. Женщин, составляющих базу движения, она, в духе марксистской традиции, обозначила как «интеллигентный пролетариат» и не находила принципиальной разницы между «интеллигентным» и «неинтеллигентным женским пролетариатом». Основой эксплуатации всех женщин она определяла «половой» признак, а лишь затем классовый. Поэтому, по ее утверждению, женское движение внеклассово, внепартийно, оно борется за интересы «класса женщин».

Развивая идею особой ответственности женщин «за усовершенствование социального строя», Покровская напрямую связывала разрешение проблемы прав женщин с прогрессом человечества. Интересы женского сообщества и «общественный интерес» у нее зачастую выступают как синонимы.

Цели движения, с одной стороны, она формулировала в риторике и понятиях либерализма как «усовершенствование общества», а с другой стороны – в терминах войны полов: «Главной целью их <женщин – И. Ю.> стремлений в настоящее время должна быть борьба за свое освобождение из рабства мужчин»900.

Покровская активно употребляла понятие «феминизм», пытаясь «очистить» его от негативных коннотаций:

Феминизм стремится не увеличить существующую обособленность мужчин от женщин, но уничтожить ее. Феминистки хотят иметь одинаковые с мужчинами права по закону901.

Она ввела понятие «стыдливый феминизм» для описания ситуации, когда женщины в своей деятельности и притязаниях пользуются идеями феминизма, но не называют себя феминистками и на словах «открещиваются от феминизма», забыв ту «огромную услугу, которую он оказал освобождению женщин»902.

Магистральный путь движения она видела, как и многие феминистки, в политической активности женщин в интересах женщин через специальные женские организации вне партийной принадлежности. Покровская утверждала, что политические партии не заинтересованы в решении «женского вопроса», что лишь участие женщин может изменить ситуацию – ликвидировать неравенство (гендерное): «Сами женщины должны стремиться освободить себя от подчиненности мужчинам и добиваться равноправности с ними…»903 При этом она имела в виду участие в борьбе женщин всех классов и состояний: единение женского «интеллигентного пролетариата» с «неинтеллигентным» женским пролетариатом и крестьянками – единственно верный тактический ход по достижению гражданских прав женщин. При постановке тактических задач движения она сделала открытия, которые определили специфику ее феминизма. Она уже понимала, что законодательное равноправие еще не есть реальное равноправие, что стандарты для женщин и мужчин разные во всех сферах жизнедеятельности, что женщины более, чем мужчины, связаны запретами не столько закона, сколько обычая и традиции. То, что не запрещено законом, утверждала она, не значит, что разрешено женщине в реальной жизни, поэтому,

чтобы женщины могли свободно развивать свои индивидуальные силы, недостаточно только освободить их от всяких законодательных ограничений, но необходимо вместе с тем и дать им все мужские права904.

Другими словами, она отождествляла истинно «человеческие» права с мужскими. Это было отражением реально существующей разницы в возможностях и формах самореализации для мужчин и женщин. Поэтому тактику движения Покровская определила как ликвидацию барьеров, стоящих на пути женщины к человеческо-мужскому идеалу. Эти барьеры – формальное и неформальное право, их преодоление должно идти через утверждение одинаковых норм, ожиданий, предписаний в отношении обоих полов.

Осознав противодействие условностей, мифов, стереотипов, корпоративного сопротивления мужчин в профессиональной среде, значимость «условностей» для женской жизни и самореализации, Покровская так определяла задачи феминистского движения:

а) выявлять, разрушать и переинтерпретировать эти мифы, придать им новые смыслы;

б) укрепить единство женского сообщества, создавать солидарность и корпоративность.

При решении этих задач Покровская встала на путь гиноцентризма, доказывая абсолютную универсальность и самодостаточность женщин. Так, например, она оспаривала даже такую традиционную сферу мужской деятельности, как военную, утверждая, что и «у женщин нашлось бы достаточно мужества, храбрости и любви к своему отечеству, чтобы с оружием в руках защитить его независимость и честь»905. Она серьезно разрабатывала проблему двойного стандарта, обнаруживала и демонстрировала скрытую дискриминацию в отношении женщин во всех сферах жизни, в самой культуре.

Другой проблемой, которую Покровская активно разрабатывала как феминистка и как санитарный врач, была проблема проституции. Феномен проституции для нее – квинтэссенция мужского господства над женщинами. Она рассматривала его с позиций властных отношений между мужчиной и женщиной и описывала в терминах «мужской» эксплуатации женщин, видя в проститутках жертв «полового» (гендерного) и классового антагонизмов общества. Ее взгляды в этой области радикализировались по мере политизации женского, феминистского движения. В 1902 году Покровская считала, что ответственность за поддержание института проституции несут в основном мужчины имущих классов, так как «простой народ» отличается меньшей распущенностью и щадит «молодость и невинность девушек»906. В 1905 году она комментирует требование рабочих по поводу сокращения женских рабочих мест уже следующим образом:

…мужчины готовы делиться с женщинами своим заработком, но только не как с товарищем-работником, а как с проститутками. Проституция представляется единственной женской профессией, относительно которой мужчины проявляют редкое единодушие. Они все согласны, что эта профессия подходящая для женщин и полезная для мужчин, поэтому всячески содействуют и поощряют ее907.

Идеи о классовых различиях в мужской среде были оставлены, отныне мужчины представали как солидарное антиженское сообщество.

Решение проблемы проституции Покровская видела в установлении одинаковой половой морали для женщин и мужчин. Эта идея, по ее мысли, могла воплотиться в жизнь через требование от мужчин целомудрия до брака, а также медицинского освидетельствования посетителей публичных домов в противовес обязательному еженедельному освидетельствованию проституток по требованию Врачебно-полицейского комитета. Подобные инновации она оценивала как реальную реализацию идей равноправия. С позиций сегодняшнего дня мы понимаем, что Покровская пыталась если не ликвидировать контроль за женской сексуальностью, то установить такой же контроль над мужской.

Деятельность М. И. Покровской способствовала формированию дискурса равенства женских и мужских прав в сексуальной сфере. Она ратовала за нравственное обуздание плоти, за подчинение сексуальности исключительно интересам рода. Но при этом отстаивала право женщин на «осознанное материнство», то есть право на аборт. Так, судьба публичной женщины стала в России темой общественной дискуссии в 1880–1890‐е годы, а тезис, что общество решает свои сексуальные проблемы за счет бесправной социальной группы – женщин, – был принят общественным мнением.

Покровская активно оппонировала идее о несвоевременности, незначительности и «вторичности» женских проблем:

Рабочий вопрос у нас в России касается нескольких миллионов, кажется миллионов 5–6, а женский – 60. Что важнее: улучшить положение 5 млн или 60? Ответ понятен. Но мы видим, как много внимания русская интеллигенция посвящает решению рабочего вопроса и как мало решению женского. Рабочий вопрос по ее <интеллигенции. – И. Ю.> мнению должен теперь же решиться, а женский пусть ждет улучшения общего положения908.

Ожидания ее феминизма заключались в появлении на политической арене такой общественной силы, которая в силу своих особенных качеств – миролюбия, сострадания, ненасильственного поведения – сможет гуманизировать общество, повести его по пути не насилия и подавления, а сотрудничества и взаимодействия, реформировать его мягкими легальными методами. Женское политическое участие, считала Покровская, ограничит проявление силы и агрессии в политике.

Феминизм Покровской предстает как альтернативная теория ненасильственного развития человечества, в основу которой положено изменение гендерной стратификации путем уничтожения различий в нормах, установлениях, представлениях, предъявляемых к обоим полам.

Идеология феминизма «мужских прав» – это идеология либерального феминизма в своих основополагающих моментах: суфражистская платформа, цели и ожидания, решение проблемы «сходство – различие» через одинаковость. Но при этом феминизм Покровской нес в себе и зачатки радикального феминизма. Это проявилось в рассмотрении общества как двух биологических классов, находящихся в состоянии борьбы; в идеализации женщин как более моральных, миролюбивых представительниц рода человеческого; в обособлении женского сообщества; во взгляде на проституцию и материнство как институты, через которые осуществляется мужская доминация; в требовании уничтожения контроля мужчин над женской сексуальностью через установление женского контроля над мужской сексуальностью.

Феминизм «равенства при различии» Ольги Шапир

Идеологом российского феминизма, решающей проблему «сходство – различие» в развитии идеи «отличия», была Ольга Андреевна Шапир. Ее работы опровергают представление о либеральном феминизме первой волны, как о феминизме, маркирующим знаком которого является приверженность только идее «равности» как одинаковости. Шапир отрицала само отождествление «истинно человеческого» с «мужским», хотя в глазах большинства ее соратниц по движению «истинно человеческое» (социальное) реально было «мужским», так как принадлежало мужчинам. Шапир подвергла сомнению истинность мужских способов самореализации и мужских ценностей, утверждая, что

женщины должны уже теперь сознавать, что слепое следование по следам мужчины потребует от них и одинаковых свойств. Для всего ли найдутся в нас эти свойства? Можем ли мы развить их в себе – захотим ли мы этого?909

Идейные истоки феминизма Шапир те же, что и у всех других российских равноправок (М. Уоллстонкрафт и др.), объединяла их и общая суфражистская платформа. Шапир, как и все равноправки, рассматривала феминизм как идею, теорию и движение за раскрепощение женской личности в интересах общественных и личных. Но сильной стороной ее феминизма является глубокий анализ механизмов закрепощения женщины и путей ее освобождения.

Как и многие российские феминистки, Шапир напрямую связывала проблему женского раскрепощения с прогрессом человечества. Гендерная система общества, положение женщины в ней рассмотрены ею как отклонение от некой нормы. «Мужское» для нее не есть «истинно человеческое». Доминирование «мужского» – это сбой в системе, который привел к глобальным последствиям, таким как искажение в «развитии женских сил от естественного роста»910, и «если женская духовная сила не могла развиваться нормально <…> то ведь и свободная мужская сила пошла по пути одностороннему: в этом состоит второй результат нарушенного равновесия»911.

Гендерное неравенство, наступившее в результате этого сбоя, выступает в построениях Шапир как основа социальной иерархии общества и всякого социального неравенства: «Рабство социальное выросло из рабства полового»912, «Бесправие женщины есть первоисточник всякого неравенства»913.

Шапир не рассматривает путь развития человечества в риторике войны полов, но констатирует факт порабощения женщин мужчинами в «ходе исторической жизни»: «Распоряжаясь единолично судьбами мира, мужчина, естественно, установил всюду свои законы, понятия, обычаи и вкусы, обеспечивающие это господство»914. «Он <мужчина. – И. Ю.> систематически сковывал запретами закона, давлением обычая и общественного мнения естественный духовный рост женщины, чтобы культивировать в ней вторичные свойства и особенности, связанные с полом»915 и в результате «мы имеем только культуру силы <…> Это культура, опирающаяся на рабство пола и рабство труда»916.

В отличие от других современных ей теоретиков феминизма Шапир более углубленно рассматривала причины женского подавления. Центральной причиной подавления женщины она определяет «особенности пола», то есть биологию: «…равенство в точном значении этого понятия не может быть в функциях организмов, созданных различно»917. По ее мнению, подавление женщины происходит по каналам и через структуры традиционной культуры – «культуры силы» (через обычаи, общественное мнение, закон), которая обеспечивает господство мужчины и диктует женщине мужские требования

специфической женской чести, не совпадающей с честью человеческой и составляющей собственность ее господина! Существо, предназначенное жить для одной только любви да для низменного труда… Чья любовь, свободная всюду и во все времена, ей вменялась в преступление. Мать, не имеющая права свободного материнства и обязанная материнством принудительным в нерасторжимом браке…918

Шапир выделяла такие механизмы женского подавления, как любовь, материнство (мысль, получившая развитие в феминистской теории много позже), контроль над женской сексуальностью, экономическую и психологическую зависимость женщины от мужчины.

Эти механизмы подавления настолько прочно усвоены самими женщинами, считала Шапир, что освобождение женщин не может произойти только через реализацию суфражистских требований. Эти требования – лишь первая ступень на пути к освобождению женщины:

Я давно непоколебимо убеждена, что раскрепощение женщины не может совершиться одной политической победой. Но в этой победе я и вижу главный шаг, потому что это – победа принципиальная919.

В противовес Покровской Шапир отстаивала право женщины на самореализацию в сексуальной сфере, право на любовь, не сдерживаемую предписаниями «мужской» нормы, и право на «свободное материнство» – на право выбора. Сексуальность только в интересах продолжения рода ею не признавалась.

Женское движение было для Шапир нормальным и цивилизованным способом артикуляции проблем своей группы, инструментом их решения. Цель движения она определяла как освобождение женщины и не сомневалась в его успехе:

Нет сомнения, что женщина разделит с мужчиной все социальные обязанности и вытекающие из них права – но для этого далеко недостаточно добиться права на одинаковое образование920.

Основные коллективные действия по решению задач движения она видела не только в сфере политики. Пожалуй, больше значения она придавала работе по подъему самосознания женщин:

…перед современной женщиной в ее великой борьбе намечается двойственная цель. Нужно все напряжение воли, ума и труда, для того чтобы двигаться по пути частичных реальных завоеваний, но еще больше сознательных усилий<курсив мой. – И. Ю.> требует работа над духовным раскрепощением <…> Нужны интимные победы над препонами внутренними, для того чтобы совершалось высвобождение душевных сил женщины из той связанности специальными целями физической природы, которая восторжествовала некогда921.

В основе этой деятельности, по мнению Ольги Шапир, должна выступать не идея «одинаковости» с мужчиной, а как раз наоборот – идея «отличности» женщины. Таким способом Шапир решала дилемму «сходство – различие»:

Пора нам перестать стыдиться самое себя. Это было понятно, пока борьба велась за случайные частичные уступки от не поколебленных еще мужских монополий <…> Пора перестать доказывать, что она может быть совершенно такой же, как он: нет! Прежде всего она должна быть сама собой и должна приложить все силы к тому, чтобы развивать собственные индивидуальные возможности922.

Тактикой движения Шапир определила и «внешнюю» деятельность – политическую, и «внутреннюю» – ликвидацию барьеров на пути женщины к себе, женщине. Равноправие должно реализовываться через различие полов – «равенство при различии»923.

Очевидно поэтому, в отличие от большинства своих современниц, Шапир считала, что женское движение не исчерпает себя по достижении юридического равноправия. Для нее это только первый шаг движения, поскольку

…современное мировое женское движение не есть явление преходящего характера <…> ручательством служит то, что мы имеем перед собой совпадение двух могущественных факторов: идея человеческого равенства поднимает, объединяет, сближает женщин всех культурных стран с быстротой, присущей только идейным подъемам. Фактор же экономической необходимости парализует сопротивление господствующего пола со всей неумолимостью экономики924.

Другой ее тактической установкой была нацеленность на сепаратизм женского движения. Актуальный в начале века вопрос о работе женщин в партийных структурах с целью достижения равноправия Шапир решала однозначно:

Раскрепощение женщины должно и может совершиться только ее собственными силами – ее натиском925;

Мы давно чувствуем себя товарищами <с мужчинами. – И. Ю.>. Этого было почти достаточно еще не так давно, – но этого совершенно недостаточно сегодня. Надо взять собственное дело в свои руки, вот что всячески несомненно926.

Партийные структуры для Шапир по факту – мужские структуры, поэтому:

Ребячество требовать, чтобы другой с таким же жаром стремился к уменьшению собственных монополий, с каким нам естественно стремиться к получению наших прав927.

Ее ожидания в отношении феминистского движения заключались в явлении миру духовно свободной женщины, которая изменит направление эволюции человечества в сторону его гуманизации: «Будущее покажет, что дает человечеству просвещенная, равноправная и духовно свободная женщина»928. Феминистское движение, с одной стороны, реализует женское стремление к освобождению, с другой – отражает общую тенденцию эволюции человечества: «…все яснее намечается назревание глубочайшей по своему значению эволюции уравнения полов»929, потому что невозможно, по Шапир, «удержать женскую душу в ребяческих свивальниках, сотканных для нее мировой историей»930.

По всем основным параметрам – требованию о признании женщины рациональным субъектом и о равных гражданских правах – это либеральный феминизм. Но, кроме того, в построениях Шапир, как и у Покровской, обнаруживаются элементы радикального феминизма: актуализация различия полов и признание онтологических различий между мужчиной и женщиной; утверждение, что женщины были первой угнетенной группой, а их угнетение – основная и самая сильная форма угнетения, которое имеет глубокие корни и широко распространено в культуре; внимание к сексуальности, телу, проблемам сознательного материнства (то есть права выбора женщины). То, что Шапир преодолела планку широко распространенной идеи «равности как одинаковости», было ее безусловным теоретическим прорывом.

Феминизм Ольги Шапир предстает как альтернативная теория развития культуры, в основу которой положено изменение гендерной стратификации через актуализацию и развитие различий между полами при их полном юридическом и фактическом равенстве.

Обе тенденции решения проблемы «сходства – различия» строились на признании того, что человеческая цивилизация зиждется на угнетении всего женского. Стратегия Покровской основывалась на установлении равенства прав при отрицании каких-либо специфических различий между двумя полами. Позиция Шапир, наоборот, предполагала достижение равенства через актуализацию различий между полами и утверждение их специфичности.

Сложность этих идей требовала хорошего образования, навыков теоретического мышления, что делало русский феминизм элитарным движением. В условиях сильной поляризации российского общества проблема элитарности осмыслялась российскими феминистками, и в практике движения шел поиск путей сближения с женщинами низших социальных слоев. Обустройство разного рода курсов, читален, бюро по приисканию труда, «детских очагов» (дневных детских центров), проведение литературных вечеров, развитие благотворительности (акции солидарности) – все это, хотя медленно, фрагментарно, но вело к единению женщин разных социальных групп и, таким образом, демонстрировало нормальность феминистского движения, утверждало легитимность всего женского в принципе.

На пути к марксистскому феминизму. Деятельность Александры Коллонтай

Марксистский феминизм строится на критике капитализма, на соединении идей гендерного и классового неравенств с институтом частной собственности. Он утверждает классовое неравенство основной и первичной формой социальных иерархий в обществе, в отличие от социалистического феминизма, который рассматривает класс и пол как относительно автономные структуры, имеющие собственные иерархии931. Но эти идеи – уже более поздние теоретические изыскания.

Марксистский феминизм восходит к работам социалистов-утопистов Ш. Фурье и Р. Оуэна, к работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884) и А. Бебеля «Женщина и социализм» (1883).

Основные постулаты марксистского феминизма заключаются в том, что капитализм порождает классовое неравенство, экономическую зависимость женщины от мужчины и что «половое» неравенство исчезнет только с исчезновением капитализма и классов.

Соединения феминистских и марксистских установок в России начала ХX века на теоретическом уровне произойти не могло. Социал-демократы отрицательно относились к феминистским идеям и к движению, что делало невозможным теоретическую разработку «женской» темы с марксистских позиций. Феминистки, несмотря на распространение в их среде просоциалистических настроений, критиковали марксистов более, чем другие партии. По словам Анны Кальманович – одной из самых последовательных критиков социал-демократов, – это происходило потому, что она лично ждала от «соцдеков» больше, чем от других партий, в деле решения «женского вопроса».

В итоге развитие марксистской теории в отношении «женского вопроса» в России шло на волне отрицания феминизма как явления «буржуазного» и потому неприемлемого.

К. Маркс не видел женской специфики в рабочем вопросе – гендерной составляющей в его схеме классового противостояния нет. Но перед его последователями встали реальные женские проблемы. Труд и эксплуатация женщин, конкуренция женщин и мужчин на рынке труда, страхование, охрана и уровень оплаты женского труда, проблемы материнства и так далее – вот темы, ставшие актуальными во второй половине XIX века.

Основным ответом марксизма на «женский вопрос» было утверждение, что его решение может произойти лишь с установлением социалистического строя, так как при социализме будет устранена основная причина зависимого положения женщин – классы (в марксистском понимании) и частная собственность. Эти же причины служили обоснованием и для освобождения пролетариата. А так как причины эксплуатации пролетариата и зависимости женщин совпадали, то и способ освобождения определялся единым – классовая борьба в составе рабочих организаций и под руководством рабочей партии. Таким образом, участие женщин в классовой борьбе объявлялось дорогой к их освобождению.

А. Бебель, в развитие идей К. Маркса, считал все буржуазные реформы неэффективными и освобождение женщин видел в освобождении от буржуазной собственности, рабства в семье и присоединении к борьбе пролетариата. Но он видел и специфику эксплуатации женщины: последняя эксплуатируется и как женщина, и как работница. Поэтому Бебель признавал наличие неких общих проблем и интересов у женщин разных классов и находил разумными доводы феминисток (например, мысль о двойном стандарте сексуальной морали как внеэкономической формы угнетения). Он придерживался мнения, что феминистки и работницы могут сотрудничать в решении некоторых женских проблем.

Для большевиков, стоявших на антифеминистских позициях, эти идеи Бебеля были слишком радикальны. Меньшевики более лояльно относились к феминисткам, уже только по той причине, что объективно феминистки стояли в оппозиции существующему строю и работали против него. Поэтому меньшевички участвовали в работе феминистских организаций.

В среде российской социал-демократии теоретического осмысления проблем женщин как отличной от «пролетариата» социальной группы не было. Жесткие догматические установки были очень сильны в российской марксистской мысли в ее попытках осмыслить женскую проблематику. Российские социалисты обозначили эту проблематику как «женский вопрос», то есть один из множества вопросов, нуждающихся в решении наряду с другими. Но это ни в коем случае не был вопрос глобальный – ни базовый, ни социетальный.

«Женский вопрос» в российской социал-демократии разрабатывали Н. К. Крупская, И. Ф. Арманд, А. М. Коллонтай. Коллонтай первой обратила внимание на работниц и их проблемы. Опасения, что активность феминисток уведет работниц в женское движение и они будут потеряны для пролетарского движения, была не раз озвучена в ее статьях. Она предприняла попытки организовать работниц и приспособить марксистскую идею к практическим нуждам создаваемого ею женского пролетарского движения. Ее активность, как и сам факт теоретизирования на женскую тему, вызвал непонимание и противодействие со стороны ее товарищей по партии. Но, так или иначе, деятельность феминисток, развитие феминистской мысли вынудило социал-демократов искать ответы на вопросы, поставленные равноправками.

Вопрос о том, что является основой социальной иерархии в обществе – классовое или гендерное неравенство, – в этой среде не стоял. Главными угнетающими силами определялись капитализм и институт частной собственности, а изменение положения женщины напрямую связывалось с изменением положения рабочего класса и изменением социального строя. Именно в таком ключе написана брошюра Н. К. Крупской «Женщина-работница» (1901). Мысль о том, что социалистическое социальное устройство (социалистический строй) может нести в себе структурное неравенство и подавление интересов какой-либо группы трудящихся, даже не возникала.

Ответ на второй актуальный вопрос для российских феминисток – по какой схеме решать проблему «сходство – различие» – был для марксистов очевиден: через достижение «сходства». Это подтверждается тем фактом, что при разработке экономического обоснования «женского вопроса» экстраполяция положения пролетария в структуре общества на положение женщины привела к забвению марксизмом таких «немужских» функций женщины, как воспроизводство человека и поддержание домашней сферы. Нужно заметить, что российские феминистки увидели этот пробел и поставили его на повестку дня: тему женского домашнего труда начал разрабатывать теоретический отдел Лиги равноправия женщин (московское отделение).

Третьей установкой социал-демократов в отношении «женского вопроса» было отрицание коллективной женской идентичности и практики создания женских организаций. Сепаратизм женских организаций был признан явлением буржуазным и вредным. Пролетаркам предлагалось вести борьбу за женское освобождение в рабочих организациях под руководством пролетариата. Самодеятельный и самостоятельный характер женского движения не признавался.

На этих «трех китах» строилась идеология «женского рабочего движения», но отнюдь не марксистского феминизма. Движение работниц должно было базироваться именно на признании женских проблем вторичными, на подчинении интересов работниц как социальной группы интересам пролетариата, на отрицании самодеятельности и сепаратизма женских организаций, на признании над собой партийного руководства и на отрицании феминизма. Идеология, выстроенная на таких установках, не носила наступательного характера и не могла быть ресурсом самостоятельного социального движения.

Дискуссии социалисток и равноправок об идейных и теоретических основаниях «женского вопроса» происходили редко. Инициатива обычно исходила от феминисток. К примеру, можно назвать собрание в зале «Кружков по самообразованию» 10 декабря 1907 года, где М. Л. Вахтина выступила с докладом «Мотивы, вызвавшие женское освободительное движение: ответ феминистки социал-демократкам». Вахтина и ее сторонницы говорили о роли «буржуазных женщин» в общем освободительном и женском движениях, социалистки – о классовых интересах.

Намного чаще каждая из сторон организовывала собственные обсуждения. Феминистки это делали в своих организациях, а социал-демократки выносили темы на митинги. Например, митинг по поводу дня солидарности работниц 23 февраля (8 марта) 1913 года под названием «Научное утро по женскому вопросу».

Тактикой социал-демократов в отношении феминистского движения стала его дискредитация. Инициатива принадлежала Коллонтай. Главное ее оружие – тезис о буржуазности движения. Термин «буржуазный феминизм» оказался политически очень успешным в борьбе с российскими равноправками. При всей кажущейся самоочевидности термина, он ничего не объяснял и стал политическим ярлыком, который социал-демократы навесили на своих конкуренток в борьбе за «женские массы» (определение Коллонтай).

Американская исследовательница российского женского движения Рошель Ратчилд сделала блестящий анализ понятия «буржуазный» применительно к женскому движению. По ее мнению, исходя из экономической перспективы, слово «буржуазный» в России начала ХX века имело два значения. Во-первых, оно определяло классовую принадлежность человека или его положение в обществе: «буржуазными» слоями были мещане, горожане, торговцы, ремесленный люд, то есть городской средний класс. Во-вторых, в марксистской перспективе «буржуазными» считались классы, владеющие средствами производства, получающие прибыль от чужого труда. С политической точки зрения в дореволюционной России быть «буржуазным» означало быть либералом, сторонником превращения России в конституционную монархию со всеобщим избирательным правом (под которым обычно подразумевалось только мужское). Понятие «буржуазные женщины», или «буржуазки», было еще более расплывчатым, на что обратила внимание Ратчилд:

Вопрос о классовой принадлежности женщин усложнялся проблемой пересечения классовых характеристик с гендерными. Можно ли отнести женщину к тому же классу, что и ее мужа, брата или отца? Отличительной чертой угнетения женщин является то, что оно преступает границы класса. В отличие от представителей других угнетаемых групп женщины представлены во всех классах общества: семья есть практически в каждом доме932.

Даже не отвлекаясь на рефлексию о пересечении гендерного и классового неравенств, российских равноправок трудно было определить как женщин буржуазного класса. В большинстве своем это были трудящиеся женщины среднего класса – женская интеллигенция, очень среднего достатка, демократическая по своим устремлениям. В отличие от самой Александры Коллонтай – владелицы поместья в Черниговской губернии, оставленного ей в наследство любящим папенькой, доходы от которого, а затем проценты с капитала после продажи имения позволяли ей не тревожиться о хлебе насущном. Но эти очевидные несоответствия в определении феминисток и собственной самоидентификации не смущали Коллонтай. Цель ее выступлений была определена логикой партийной борьбы. «Мы – грешные буржуазки», – иронично откликнулась на эти обвинения острая на язык Анна Кальманович933.

Жесткая классовая позиция в отношении феминизма и, шире, в отношении женского движения позволила Коллонтай игнорировать очевидные несоответствия марксистской теории и реальности. Это было торжество догматического подхода. В своем докладе на Первом Всероссийском женском съезде Коллонтай предложила российским феминисткам действовать в рамках «буржуазного феминизма», то есть отстаивать интересы женщин своего класса и отойти от борьбы за всеобщее избирательное право934:

Женский мир, как и мир мужской, разделен на два лагеря: один <…> примыкает к классам буржуазным, другой тесно связан с пролетариатом <…> Цель феминисток – возможно лучше устроить женщин <…> определенной социальной категории в современном эксплуататорском мире <…> Цель пролетарок – заменить старое антагонистическое классовое общество новым светлым храмом труда и братской солидарности935.

Драма заключалась в том, что избирательное право для женщин по формуле «всеобщее, равное, тайное, прямое, без различия пола, национальности, вероисповедания», которого добивались феминистские организации России с 1905 года, было безусловно поддержано лишь немецкими социал-демократками и оказалось слишком радикальным для австрийских, шведских и части английских социалисток. «Грешные русские буржуазки» легко взяли эту планку, и потому реальные стратегии феминистских организаций России не укладывались в прокрустово ложе марксистской теории. Жизнь опрокидывала теоретические схемы идеологов социал-демократии. Широкие демократические установки русских равноправок, соотнесение своей деятельности с социалистической идеей, признание необходимости изменения социального строя и государственного устройства для решения базовых проблем российского общества и женщин как специфической социальной группы – все это привело русских феминисток к тактике поддержания женщин низших социальных слоев – работниц и крестьянок. Феминистки создавали единство и солидарность, в то время как социал-демократки его разбивали. Демократизм русского женского движения, феминизма, политика солидарности с женщинами низших слоев общества, дебаты о единых общеженских интересах подрывали идеологию социал-демократов в «женском вопросе», которая строилась на насаждении антагонизма между пролетарками и крестьянками, с одной стороны, и женщинами остальных сословий и социальных классов – с другой.

Демократизм русских феминисток их установки на отстаивание интересов женщин различных социальных слоев исходил не из какой-то особой революционности россиянок среднего класса. На ситуацию повлияло то, что, во-первых, в отличие от участниц радикальных движений, равноправки давно шли по пути последовательного выявления «женского» аспекта социальных проблем и видели многие вещи в другом, «неклассовом» свете. Во-вторых, непоследовательная политика правительства в решении проблем женщин радикализировала движение и способствовала развитию солидарности между его участницами. Лозунг «Слева опасности нет!» равноправки донесли вплоть до первых преобразований советского правительства.

Это объясняет тот факт, почему равноправки поддержали все требования работниц на женском съезде в 1908 году, в том числе главную резолюцию съезда – требование всеобщего (для всех категорий женщин) избирательного права по формуле «без различия пола, вероисповедания, национальности»936. Работницы, ориентированные на разрыв с «барынями», долго не могли найти повода для демонстративного ухода со съезда. Это были досадные, выбивающиеся из схемы марксистского анализа факты, как и многие другие «нестыковки» марксистской интерпретации феминизма и реального русского феминизма.

В 1908 году в преддверии Первого Всероссийского женского съезда Коллонтай срочно написала книгу «Социальные основы женского вопроса». Это была ее первая теоретическая работа по «женскому вопросу». Исследователи российского женского движения оценивают ее невысоко.

По мнению Р. Ратчилд, книга представляет собой не столько исследовательский труд, сколько политический и антифеминистский памфлет937. Р. Стайтс считает, что название книги не оправдывает ее содержание, поскольку основной акцент делался на анализе русского феминистского движения, его состояния на момент 1908 года938. По мнению Стайтса, исторический и экономический анализ «женского вопроса» в книге был дан крайне абстрактно, в русле Ф. Энгельса, А. Бебеля, К. Цеткин. Добавим, что «женский вопрос» сводился только к экономическим аспектам и его сутью объявлялся пресловутый «кусок хлеба». Коллонтай также преувеличивала значение участия работниц в фабричных забастовках и нападала на феминисток939. Первое ей было нужно для того, чтобы продемонстрировать несуществующее женское рабочее движение. Второе – чтобы опорочить реально существующее движение женщин среднего класса. При этом она не осуждала тех женщин, которые требовали права голоса «в рамках существующей структуры социальных классов», за их «невольные грезы», что «неизбежно вытекало из их классовой позиции». В ярость ее приводили феминистки, которые выходили за рамки своего класса и требовали всеобщего избирательного права для женщин всех социальных классов и групп940. Она утверждала, что это делается с целью заманить бедных «младших сестер» в свои феминистские сети и оттолкнуть их от выполнения своей «классовой» миссии. Вслед за Готской программой941 Коллонтай считала, что эмансипация пролетарки не может быть делом женщин всех классов, что цель эта может быть достигнута только общими усилиями пролетариата без различия пола.

Также Коллонтай демонстрировала презрение к благотворительной деятельности женских организаций, высмеивала их мечту о едином женском движении, выискивала скрытые цели в деятельности Женской прогрессивной партии и Союза равноправия и ничего не сказала о проблемах в собственной партии и рабочем движении. Между тем эти проблемы существовали. Стайтс называет здесь и враждебное отношение рабочих к работницам и партийкам, выступавшим за освобождение женщин, и проблемы самих социал-демократических партий в их деятельности по установлению контактов с работницами942.

Книга «Общество и материнство» (1916) – второй труд Коллонтай досоветского периода, в котором была поднята тема материнства, – тема, уже развиваемая феминистками. Коллонтай критиковала социальные условия материнства работниц, выдвигала идеи социальной защиты материнства через государственное страхование, оплачиваемые декретные отпуска и создание дошкольных учреждений. На деле она воспроизводила сюжеты, разрабатываемые феминистками. Избежать влияния феминизма, его установок, интериоризированных ее средой и ею самой, она не могла, хотя и всячески открещивалась от них.

Коллонтай попыталась создать в противовес феминистскому движению женское рабочее движение. Она организовывала митинги работниц в доме Нобеля (1907), инициировала создание в Петербурге межфракционного клуба работниц, закамуфлированного под «Общество взаимопомощи работниц» (1907), готовилась к Всероссийскому женскому съезду – проводила занятия с работницами и создала специальную группу работниц для участия в нем (1908). Это была попытка инициировать женское пролетарское движение «сверху» для достижения тактических и стратегических целей социал-демократической партии и рабочего движения.

Женские рабочие организации создавались и феминистками (например, Московский клуб работниц при «Обществе попечения о молодых девицах»), но не самими работницами.

Главной причиной, не позволившей оформиться самостоятельному пролетарскому женскому движению, явилось отсутствие у него собственной идеологии. Другими словами, работницы, как социальная группа, не обладали концептуально организованной системой ценностей, представлений, идей, описанием будущего, описанием механизмов влияния на социальные процессы для достижения этого будущего. Как уже говорилось, марксизм, предложенный в качестве идеологии женского рабочего движения, утверждал вторичность и вспомогательную роль работниц в процессе социальных изменений, постулировал руководящую роль пролетариата, в состав которого, конечно, входили и женщины, но где они были представлены относительно недавно и находились в меньшинстве. Подобная идеология не могла служить ресурсом движения и не могла мобилизовать женщин на участие в нем. Именно идеология вырабатывает нормативные требования, определяет цель, тактику и действия движения, влияет на формирование его организационной структуры.

Согласно теории мобилизации ресурсов, говорить о движении всерьез можно только тогда, когда оно имеет организационную основу и, развивая эту идею, можно утверждать: когда эту основу составляют самодеятельные организации. В данном случае отсутствовали и самостоятельные организации, и инициированные «снизу» коллективные действия. Возможно, в то время казалось, что внешних усилий достаточно для того, чтобы создать движение. Так, Е. Д. Кускова считала, что в России существуют «реалистическое» и «метафизическое» женские движения. Первым было то, которое устанавливало зависимость положения женщины от существующего социального строя – капитализма, то есть пролетарское женское движение. Вторым – то, которое основывало свои выводы и коллективные действия на «половой дифференциации», то есть феминистское943. Но, прослеживая дальнейшее развитие событий, можно утверждать, что реального женского пролетарского движения до 1917 года в стране не было.

Создаваемые «сверху» женские рабочие организации с заданными вспомогательными и обслуживающими целями имели соответствующие структуры и соответствующий репертуар коллективных действий. Так, задача межфракционного клуба работниц («Общества взаимопомощи работниц»), инициированного Коллонтай, была сформулирована ею как подготовка «женской силы» «для работы в партии и в классовых профессиональных союзах»944. Коллонтай прямо заявляла, что женское рабочее движение находится в тени великой борьбы пролетариата – это не была осознанная борьба за собственные права.

Женское рабочее движение представлялось руководству РСДРП(б) как подсобный инструмент для достижения своих целей. Коллонтай при очередной размолвке с большевиками жаловалась на гонения с их стороны как «по поводу попыток вызвать к жизни женское рабочее движение в России», так и в связи с попытками большевиков забрать движение в свои руки, когда оно им понадобилось в изменившихся условиях Первой мировой войны945. Перемена тактики большевиков была вызвана распространением среди европейских социалисток пацифистских настроений, которые не совпадали с ленинской установкой о превращении войны империалистической в войну гражданскую. Для продвижения ленинской идеи большевики создали в 1914 году журнал «Работница», который, как орган российского женского рабочего движения, должен был противостоять Международному женскому секретариату, стоявшему на пацифистской позиции. Это было создание фантома российского женского рабочего движения и попытка манипулирования международным женским социалистическим движением.

Вывод Дж. Чафитц и А. Дворкин (Chafetz J. и Dworkin A.), что борьба женщин в рядах рабочего, социалистического, коммунистического движения являлась борьбой за права мужчин946, более чем справедлив для России начала века.

Женское пролетарское движение начало оформляться зимой – весной 1917 года, когда работницы предприняли первые самостоятельные акции. Идеология женского рабочего движения не получила в России развития до Октябрьской революции, после которой сложилась принципиально иная структура политических возможностей. После октября 1917 года реализация равноправия женщин была декларирована как государственная политика, и в этой новой политической ситуации пригодились многие наработки российских феминисток. Начиная с этого времени можно говорить о соединении феминистских и марксистских теоретических установок и практик и о появлении в России марксистского феминизма.

Две политические силы – феминизм и социал-демократия – создали условия для появления женского пролетарского движения и марксистского феминизма. Этими условиями были разработанные феминистские теория и идеология, а также практика создания женских рабочих организаций.

Временем появления реального женского пролетарского движения можно считать 1917 год. Работницы крупных промышленных городов к тому времени уже не были аморфной, безвольной и ведомой массой. Они проявили сплоченность и политическую волю в событиях февраля 1917 года. Часть работниц безоговорочно стояла на большевистских позициях, отторгая идеи феминисток как «буржуазные», часть разделяла эти идеи. В любом случае предтечей женского движения работниц был русский либеральный феминизм, актуализировавший проблемы женщин. Существование женского рабочего движения оказалось ярким и кратковременным – оно в принципе не могло вписаться в новый социальный порядок.

Коллонтай в работе «К истории движения работниц в России»947 и позднее в своих мемуарах948 описала историю несуществовавшего женского рабочего движения. Более всего она пыталась отделить феминистские идеи от идей женского рабочего движения. Начало движения работниц она датирует 1870‐ми годами, когда произошли первые забастовки женщин на текстильных фабриках. По ее словам, работницы в то время не видели необходимости объединяться в организации, а «классовый инстинкт» удержал их от «братания с феминистками». Описание деятельности феминистских организаций дано в духе нарождающегося стиля сталинского новояза: «…тлетворное влияние феминизма заражало в 1905 и 1906 годах не только меньшевичек и социалисток-революционерок, но и отдельных видных и деятельных в то время большевичек»949. О Первом Всероссийском женском съезде 1908 года она писала так:

С пеной у рта накидывались на работниц и на представительниц партии завзятые феминистки вроде Мирович, Кальманович, кадетки Тырковой и др. <…> резолюции эти <работниц. – И. Ю.> систематически отклонялись буржуазным большинством съезда950. <…><Все это создавало> серьезную опасность для единства рабочего движения <…> В те дни приходилось еще отстаивать ясное и сейчас уже неоспоримое для каждой сознательной работницы положение, что в обществе, основанном на классовых противоположностях, нет места единому женскому движению951.

Создание движения работниц Коллонтай относит к заслугам «группы социал-демократок», а связь женского рабочего движения с международным социалистическим она прописала через собственное участие в социалистических женских конгрессах. На фоне этой идеалистической картинки диссонансом звучат ее слова о равнодушии большевиков к женским проблемам. Во всех своих работах на женскую тему Коллонтай проводила партийную линию: партия большевиков не признает «отдельного женского движения, самостоятельных союзов и обществ работниц». Воспитывать из «многочисленного женского населения» строителей коммунизма будет сама партия.

Глава 4