МОДЕРНИЗАЦИЯ В ОБМЕН НА ДЕМОКРАТИЗАЦИЮ?
В ходе переговоров между Дмитрием Медведевым и Ангелой Меркель, которые прошли в июле 2010 года в Екатеринбурге, российский президент вновь призвал западные (на этот раз германские) концерны и фирмы участвовать в российской модернизации. С тем же призывом он выступал и в ходе своего июньского визита в США.
Со своей стороны, канцлер ФРГ согласилась с тем, что партнерство во имя модернизации становится главным содержанием российско-немецких отношений. При этом она настойчиво повторяла, что модернизация предполагает не просто приобретение высоких технологий или создание инновационных проектов, а прежде всего, означает демократизацию политической системы, установление верховенства права, обеспечение независимости суда, создание условий для полной свободы слова и улучшение положения дел с правами человека.
Меркель выразила общую позицию Запада. В США – и это показали комментарии к визиту президента Медведева в эту страну – также настаивают на том, что, прежде чем Россия начнет получать большие объемы западных инвестиций и западные технологии, она должна изменить свою политическую систему в пользу «демократизации». Причем зачастую эти рекомендации носили откровенно агрессивный характер. «Путь к модернизации, г-н Медведев, – язвительно заметила газета «Уолл-стрит джорнэл», – начинается не в американской Силиконовой долине, а у дверей камеры Михаила Ходорковского». О деле Ходорковского настойчиво спрашивали и Владимира Путина зарубежные участники Валдайского клуба – настолько настойчиво, что Путину пришлось предложить им оставить этот вопрос российской судебной системе.
Евросоюз, который ведет с нами переговоры о «партнерстве ради модернизации», в мае 2010 года высказал нам свои пожелания в специальном докладе. Причем большое место в них занимает политическая сторона вопроса: верховенство права, независимость суда, политическая конкуренция, свобода слова, соблюдение прав человека.
Создалась парадоксальная ситуация: Россия устами своего президента говорит о том, что модернизация предполагает сближение с Западом. А Запад, в свою очередь, утверждает, что это невозможно без изменения характера российской политической системы. Причем это звучит скорее как условие, чем как пожелание (хотя в июле 2010 года бывший президент Польши Александр Квасьневский убеждал меня в обратном).
Такая постановка вопроса имеет несколько смыслов. Во-первых, обозначить предпочтения и приоритеты Евросоюза в диалоге с Россией. Во-вторых, возможно, подыграть Дмитрию Медведеву, которого в ЕС считают сторонником демократизации – в противовес более консервативному, в глазах европейцев, Владимиру Путину. Наконец, оказать поддержку российской либеральной оппозиции, которую на Западе по-прежнему считают своим главным политическим союзником в России.
Общий смысл послания Евросоюза Кремлю был таков: если вы будете меняться в нашем направлении, тогда можете рассчитывать на переход Запада к более благосклонному восприятию российских потребностей в области инвестиций и высоких технологий. Если же вы не пойдете по этому пути, то мы, конечно, не откажемся от сближения с вами, но и не следует ожидать особый прорыв в технологическом сотрудничестве, которое для России более всего важно.
Это – серьезный вызов для Дмитрия Медведева. Когда он возглавил государство, нынешняя российская политическая система уже была создана. Некоторые ее называют «путинской вертикалью власти», на Западе ее называют «авторитарной», в России говорят о «мягком авторитаризме» или же об «управляемой демократии». Но суть понятна. Она состоит в том, что между демократической моделью, которую считает для себя нормой Запад, и той моделью, которая создана в России, есть большое, причем качественное различие. Оно достаточно очевидно, если мы посмотрим на роль Госдумы, которая фактически перестала быть оппонентом исполнительной власти и, скорее, является ее продолжением. Или если посмотреть на выборы, когда необходимо вмешательство президента для того, чтобы некоторым оппозиционным партиям не блокировали путь в региональные парламенты.
«У России – своя демократия», – заявил на Ярославском форуме, проходившем в начале сентября 2010 года, Владислав Сурков. Но на Западе с этим не согласны. Об этом весьма прозрачно высказался на том же форуме советник Обамы по России Майкл Макфол. На Западе существует своя система контроля и управления демократическими процессами, весьма изощренная и скрытая, тогда как в России политическая система жестко управляется из единого центра. Причем в российских верхах нет намерения – и тем более готовности – идти по пути изменения характера этой системы.
Система «управляемой демократии» стала результатом всего политического развития страны, начиная с 2000 года. Она представляет собой и своеобразный ответ на неуправляемость «ельцинской эпохи». Тогда мы, вслед за СССР, чуть было не потеряли и Россию. Ведь от нас вполне могла отделиться Чечня, а это запустило бы «эффект домино», то есть процесс отделения других национальных, прежде всего – северокавказских республик. Само создание ныне действующей «вертикали власти» было вызвано необходимостью удержать Россию в рамках управляемости. Однако процесс пошел дальше. И вместо необходимой управляемости Россия получила систему жесткой управляемости политическими процессами, тогда как управляемость в остальных сферах (например, в армии, где до сих пор процветает дедовщина, или в лесном хозяйстве, как показали пожары лета 2010 года) осталась на невысоком или откровенно низком уровне.
В ситуации, когда жесткая управляемость была распространена практически на все сферы политической и общественной жизни, возникло серьезное противоречие между внешнеполитической доктриной Медведева, состоящей в необходимости сближения с Западом, и теми политическими реалиями, которые существуют внутри страны. Маловероятно, что Запад удовлетворится косметическими изменениями в российской системе власти. Например, сохранением 7-процентного порога на выборах при той лишь поправке, что партиям, получившим 5 процентов голосов, разрешат иметь одного представителя в Госдуме. Характерно, что Дмитрия Медведева уже критиковали западные либеральные издания за отсутствие серьезных сдвигов в России, в том числе за то, что он инициировал и подписал закон, дающий большие полномочия ФСБ (см., например: Julia Joffe. No White Knight. – Foreign Policy. August 9, 2010).
Соответственно, сторонники привлечения Запада к модернизации России оказываются в сложном положении. Чтобы удовлетворить пожелания западных партнеров, власть должна пойти на резкую демократизацию политического процесса в России. Но к этому, как представляется, нынешняя власть не готова и не считает такие изменения отвечающими ее интересам.
По всей вероятности, наше дальнейшее развитие отношений с Западом будет происходить в рамках этого противоречия. С одной стороны, руководство России будет стремиться к сближению, будет призывать Запад играть большую роль в процессах модернизации России. А Запад, со своей стороны, будет выставлять нам внутриполитические условия, добавляя еще и внешнеполитические – вроде отказа от признания Абхазии и Южной Осетии или вывода войск из Приднестровья.
Это неизбежно сделает процесс «перезагрузки» отношений с Западом очень сложным и противоречивым. Ведь «перезагрузка» означает для наших западных партнеров не только расширение поля взаимодействия во внешней политике. Дело идет о том, чтобы под знаменем сближения изменить характер российской политической системы и власти. Именно здесь находится огромное – и, возможно, главное поле противоречий между нынешним российским руководством и его западными партнерами.
СИНДРОМ УНТЕР-ОФИЦЕРСКОЙ ВДОВЫ
В конце 2009-го – 2010 г. руководство России сформулировало доктрину сближения с Западом во имя модернизации. Суть ее в том, что нам следует отказаться от конфронтационных отношений с Западом, минимизировать разногласия как с ЕС, так и с США, чтобы в духе «перезагрузки» отношений выйти на новое качество этих отношений, что позволило бы России использовать западный потенциал для своей модернизации. В принципе, такая постановка вопроса разумна. Однако она требует верного анализа политической ситуации, точного расчета и умения вести тонкую тактическую игру. Понятно, что наши партнеры по «перезагрузке» преследуют свои собственные цели. И не следует считать, что какими-то отдельными шагами им навстречу мы сумеем добиться качественного изменения ситуации. И прежде всего – массового притока зарубежных инвестиций и высоких технологий в Россию.
Выработка такого правильного курса является достаточно сложным делом. Вся история внешней политики и международных отношений показывает, что резкие движения (даже те, которые кажутся многообещающими) не всегда дают ожидаемый результат. Напротив, плавное, постепенное и выверенное движение может оказаться более результативным. Примером неоправданного поведения стало голосование делегации российской Госдумы на заседании Парламентской Ассамблеи Совета Европы 22 июня 2010 года.
На этом заседании была принята критическая по отношению к России резолюция, касающаяся ситуации на Северном Кавказе. Российские делегаты поддержали резолюцию, которая, в частности, «осуждает нарушения прав человека и климат полной безнаказанности на Северном Кавказе». Абсурдность такого голосования очевидна. Если делегация какого-либо государства поддерживает резолюцию, направленную против его собственной политики, то это означает, что она признает неспособность государства справиться с ситуацией. Это напоминает «синдром унтер-офицерской вдовы», которая сама себя высекла.
Не случайно российские правозащитники и западные делегаты Совета Европы выражали свою неподдельную радость по поводу того, что российская делегация поддержала резолюцию, которая осуждает Россию же за ситуацию на Северном Кавказе, и говорили, что это «исторический момент». Но при этом были крайне удивлены поведением российских представителей. Удивляться было чему: впервые за 14 лет делегация России поддержала жесткую резолюцию против самой России. Более того, отдельные ее члены хвалили этот документ за «объективность и сбалансированность». Откровенное недоумение по этому поводу выразила американская газета «International Herald Tribune», озаглавив свою статью так: «Россия поддержала жесткий доклад СЕ против ее собственной политики».