Деспотизм образует высший пункт в борьбе государственной власти против первобытной демократии. Капиталистическая промышленность и капиталистические средства сообщения со своими спутниками — растущим и крепнущим пролетариатом и увеличивающейся интеллигентностью масс — неудержимо его подрывают, и в настоящее время он может держаться только в самых отсталых странах. Даже вошедший в пословицу восточный деспотизм, в настоящее время уже сильно зашатался.
Демократия неудержимо движется вперед, завоевывая все новые свободы и умножая их. Одной из ее важнейших задач является обеспечение прав меньшинства и личности против порабощения их органами государственной власти.
Этого процесса Троцкий совершенно не желает видеть. Для него существует только абсолютная несвобода или абсолютная свобода. Что в современном государстве пролетариат и низшие классы и до наступления социализма имеют известную возможность оказывать сопротивление властителям и эксплуататорам, ограничивать их произвол и заниматься самовоспитанием, — об этом он, по-видимому, не имеет никакого представления.
Он говорит:
«Чтобы сделать личность священной, надо сперва уничтожить общественный режим, который эту личность распинает на кресте. Но эта задача может быть разрешена только при помощи железа и крови» (Стр. 48.)
Гражданская война и терроризм, бесконечное истребление людей, таков тот путь, который, по мнению Троцкого, должен пробудить и углубить уважение к человеческой личности. Поистине, пути Господни неисповедимы.
В действительности, те же экономические условия, которые порождают демократию, создают, под отраженным влиянием капитализма, и уважение к человеческой личности.
Правда, имеются и противоположные тенденции, которые временами настолько усиливаются, что приводят к большему или меньшему ограничению или даже полной отмене гражданских свобод. Так как в современном государстве такое состояние не может быть длительным, — его, пожалуй, можно характеризовать как диктатуру, хотя это в большинстве случаев является сильно преувеличенным.
В частности, война — этот старый враг всякой демократии всегда приводит к своего рода диктатуре. Тем не менее, ни в одном из современных государств диктатура эта не перешла в неограниченную деспотию. И в Германии, и во Франции, и в Англии, во время войны продолжали собираться парламенты, а вожди оппозиции, даже в худшем случае, отделывались арестом. Система расстрела арестованных противников была введена лишь во время гражданской войны.
На основании практики гражданской войны часто делают заключение, что революция — подобно войне — требует террора и диктатуры сильной, ни с чем не считающейся, центральной власти. Это большая ошибка.
В противоположность военным правительствам революционные правительства, как общее правило, очень слабы. Таким было правительство Керенского в 1917 г. в России, правительство Народных Уполномоченных 1918 г. в Германии, временное правительство 1848 г., правительства французской революции за время с 1789 г. до 1792 г.
Это явление — не случайность, и вытекает оно не из слабости отдельных лиц или партий, а из самой природы вещей. Революция является следствием развала старого аппарата управления. Новый же не может быть сразу создан и не может сразу начать правильно функционировать. А без такого аппарата правительство оказывается висящим в воздухе и менее всякого другого способно к диктатуре.
Выше мы уже цитировали одно место из обращения Центрального Комитета Союза Коммунистов от марта 1850 г., в котором говорится:
«Как в 1793 г. во Франции, так и в настоящий момент в Германии задачей подлинно-революционной партии является проведение самой строгой централизации».
По этому поводу Ф. Энгельс в 1885 г. замечает:
«Теперь пора напомнить, что это место основано на недоразумении. В то время, благодаря бонапартистским и либеральным фальсификаторам истории, считалось установленным, что французская централизованная административная машина была введена революцией, и что специально Конвент пользовался ею, как необходимым и решающим оружием в борьбе против роялистской и федералистической реакции и внешнего врага. Но теперь уже всем известно, что на протяжении всей революции — вплоть до 18 брюмера — все управление департаментов, округов и общин находилось в руках учреждений, избранных самыми управляемыми и действовавших — в пределах государственных законов — совершенно свободно. Теперь известно, что это сходное с американским провинциальное и местное самоуправление было как раз самым сильным рычагом революции». («Разоблачения о процессе коммунистов в Кельне», новое издание, Цюрих, 1885 г., стр. 82.)
Все это относится к периоду от 1789 года до начала войны 1792 г. До этого момента не было не только централизованной административной машины, но и сильной, строго дисциплинированной армии, иначе говоря, у правительства не было никаких средств для осуществления своей диктатуры. Могучий натиск революционного движения не был создан деятельностью всепобеждающего правительства, а вытекал из того, что широкие массы населения единодушно двигались в одном и том же направлении — против феодальных привилегий и королевской власти. В этом натиске революции было нечто от диктатуры, но так как она исходила от всей массы населения, то была вполне совместима с демократией. Более того, — в демократии она находила наиболее соответствующие формы для своего проявления. Правда, временами демократия нарушалась восстаниями и насилиями. Но они служили либо защите демократии, как штурм Бастилии, либо скорейшему уничтожению старого аппарата угнетения. То, что создавалось вновь, источником своим имело не насилие, а демократию, и было бы невозможно без нее.
Но золотой период революции, когда огромное большинство народа радовалось уничтожению прежнего гнета и стремилось к новому строю, продолжался недолго. Вскоре стали проявляться классовые различия и классовые противоречия. Они особенно обострились к 1792 г., когда французская республика вступила в войну со всей монархической Европой. Вот тогда-то вместе с войной во Франции чрезвычайно усилилась государственная власть. Конечно, государственная администрация была централизована не сразу. Сперва была увеличена и дисциплинирована армия. Рядом с этим развилась система политической полиции. Этим были созданы первые предпосылки для диктатуры. Сперва это было диктатура, пролетариев и полу-пролетариев Парижа, которые, сорганизовавшись в секции, путем вооруженного массового давления, принимавшего по временам даже форму восстаний, господствовали над правительством и парламентом и через его посредство руководили армией в ее борьбе против внешнего и внутреннего врага.
Вот подобный-то порядок и имеют в виду обычно, когда говорят о диктатуре пролетариата. Но этот строй характерен не для всей французской революции, а лишь для ее последнего периода. Оружие, которое выковали себе вожди террора, обратилось против них самих, как только пролетариат устал, а армия оказалась достаточно дисциплинированной, чтобы ее можно было пустить в ход против активной еще части парижских радикалов. Диктатура привела Францию к победе, но революцию — к гибели.
Движения 1848 и 1871 г. ни в какой степени не породили тенденций к диктатуре. Диктатуры, сменившие их, были созданы не революцией, а с самого начала контрреволюцией, победоносной военщиной.
Как и в прежних революциях, правительство 1917 г. в России и 1918 г. в Германии менее всего обладали диктаторской силой. Роль неудержимой всепобеждающей силы сыграл, как и в 1789 г., — стихийный напор масс, проявившийся на сей раз преимущественно через советы рабочих депутатов. Во главе движения с самого начала стояли пролетарии, которые и придавали ему должный размах и направление. И в советах рабочих депутатов 1917 и 1918 гг. революционная стихия проявилась с такой же мощью, как в 1789 г. в Коммунах Франции.
Но в Германии из них не возникла — и не могла возникнуть — диктатура рабочего класса. Во Франции сличала была революция, а лишь после нее, через целых 3 года война 1792 г. В Германии же революция вспыхнула лишь после 4-х-летней войны. Во Франции революция спаяла нижние слои населения, объединив их в мощные организации, прежде всего, в клуб якобинцев. В Германии война раздробила и расколола пролетариат. В 1792 г. во Франции крестьяне не были едины: они были на половину революционны, на половину реакционны. В 1918 г. в Германии крестьянство было сплошь реакционно и прекрасно организовано.
В таких условиях всякая попытка ввести диктатуру революционного меньшинства над большинством была бы чистым безумием. Пролетарские партии только в том случае могли бы утвердиться и пойти вперед по пути к социализму, если бы им удалось образовать единый фронт и привлечь на свою сторону большинство населения. Поэтому, укрепление демократической республики являлось в тот период важнейшей задачей для революционных социалистов Германии.
Они бы безусловно и стали сразу на эту точку зрения если бы пример России их не сбил с толку. В России осенью 1917 г. из революции родилась диктатура, и притом такая, что централизованнее, всеобъемлющее, неограниченнее ее еще свет не видал. И на эту диктатуру стали смотреть не как на исключительный случай, явившийся следствием совершенно необычного стечения обстоятельств, а как на форму, в которую с естественной необходимостью должен вылиться всякий революционный режим.
Что это неверно, мы уже видели выше. Рассмотрим теперь, чем объясняется диктатура в России, и каковы ее достижения.
г) Диктатура заговорщиков
Форма, какую приняла революционная диктатура в России, тесно связана не только со своеобразием русских условий, но и с особенностями большевистской партии. Чтобы это понять, мы должны начать несколько издалека и снова вернуться к эпохе террора 1793 г.
То была пора, когда, впервые в мировой истории, низшие, пролетарские, или близко к пролетариату стоящие слои населения стояли у власти в современном крупном государстве. Возврат к этой пролетарской героической эпохе стал с тех пор идеалом для всех передовых борцов эксплуатируемых и угнетенных масс.