В этой борьбе для нас крупную роль сыграли книги Каутского, содержащие критику большевизма. Не только потому, что в них наши агитаторы и пропагандисты нашли много ценных указаний, исторических данных и плодотворных мыслей, но и потому, что для нас было большой моральной поддержкой — и в то же время идейной проверкой — услышать из уст авторитетного марксиста подтверждение тех самых основных идей, которые и мы выковали в процессе борьбы против социального утопизма в России.
Позиция нашей Партии, как известно, в ряде существенных общих вопросов социалистической тактики расходится с точкой зрения Каутского. Далеко не во всем сходимся мы с ним и в исторической оценке и критике большевизма[6]. В частности, Каутский, сосредоточив (и с полным правом, конечно!) всю силу своей критики на тактике большевиков, как марксистской социалистической партии, обязанной руководить и предвидеть, слишком мало внимания, по нашему мнению, уделяет стихийному элементу в большевизме (воздействию на него утопически настроенной части пролетариата) и не всегда достаточно объективно оценивает деятельность большевиков, как вождей мелкобуржуазной антифеодальной революции.
Тем ценнее для нас тот факт, что, несмотря на наше расхождение с Каутским, последний в общем и целом вполне присоединяется к нашему пониманию того, какова должна быть тактика марксистской рабочей партии в стране, где у власти стоит утопическая революционная партия, опирающаяся на часть утопически настроенного рабочего класса.
Беспощадно критикуя и борясь против утопической политики большевиков, как вредной и реакционной по своим последствиям, мы все эти годы, однако, никогда не упускали из виду, во-первых, что за ними стоит часть революционного рабочего класса, и во-вторых, что они выполняют, хотя и не марксистскими методами, историческую задачу, объективно стоящую перед русской революцией в целом (уничтожение остатков феодально-царского строя). Это вводило нашу борьбу против большевиков в определенные рамки, побуждая нас с одной стороны, активно поддерживать их в тех случаях, когда они выступали в качестве представителей революции в целом (напр., в вооруженной борьбе против внутренней и внешней реакции), и с другой стороны, выдвигать и отстаивать в своей агитации среди рабочих масс идею о необходимости и желательности с точки зрения пролетариата, не борьбы социалистических партий до взаимного уничтожения, а общесоциалистической коалиции (включая большевиков) на платформе, в максимально-возможной степени свободной от социального и политического утопизма.
Такова была тактическая линия нашей Партии, и Каутский, поскольку ему в данной книге приходится косвенно касаться внутри-русских тактических вопросов, по-существу вполне присоединяется к этой линии. Так, он с явным сочувствием и без всяких оговорок приводит данные относительно вооруженной поддержки нами большевиков в борьбе против реакции, а в главе о грозящем крахе большевистской диктатуры, исследуя пути к спасению революции, указывает на то, что «к счастью» такой путь имеется. Он состоит «не в свержении большевиков, а в отказе последних от единовластия и коалиции с другими соц. партиями — меньшевиками и с.-р».
Констатирование факта нашего единомыслия с Каутским в этой основной тактической линии для нас тем более ценно, что некоторые элементы, стоящие вне нашей партии, но считающие себя социал-демократами и марксистами, в оправдание своей, на совершенно иных началах построенной тактики, очень любят ссылаться на Каутского, как своего единомышленника и учителя.
В заключение еще несколько слов о перспективах дальнейшей эволюции русского большевизма.
Каутский в своей книге коснулся этого вопроса лишь вскользь и мимоходом. Поэтому, сформулированный им вероятный итог большевистской диктатуры — ее вырождение в капиталистическую силу, в союзе с иностранным капиталом угнетающую русский рабочий класс, — благодаря своей краткости и лапидарности является чрезмерно упрощенным и производит впечатление нарочитой парадоксальности.
Между тем, тут верно схвачена чрезвычайно серьезная тенденция, на которую наша партийная печать уже давно обратила внимание.
Большевистская политика 1918–1920 г.г., направленная на введение «немедленного социализма», не уничтожила в России классов и не превратила ее в «бесклассовое» общество. Приведя в хозяйственном отношении к катастрофической деградации, она достигла только изменения классового состава и притом в таком направлении, какое характерно для страны, проделавшей антифеодальную, крестьянскую революцию и стоящей на пороге нового капиталистического развития (уничтожение дворянского землевладения, создание на место старой буржуазии новой, более энергичной и жадной; превращение крестьянства в класс мелких собственников, всецело проникнутых психологией собственничества; ослабление экономической мощи рабочего класса).
Начиная с весны 1921 г. большевики ликвидировали свою утопическую политику в области экономической. Но зато сохранили и еще больше обострили свой «политический утопизм», если можно так выразиться.
Отказавшись от немедленного проведения полного коммунизма они в то же время решили сохранить государственный аппарат, построенный специально для этой цели, мотивируя это необходимостью законсервировать его «до лучших времен», когда его опять можно будет пустить в ход.
Благодаря явной утопичности этой идеи (ибо этот аппарат, как социалистический, столь же мало может удержаться в атмосфере хозяйственной системы, построенной фактически на капиталистических началах, как самая прочная железная конструкция может сохраниться в целости в чане с серной кислотой!), она, независимо от субъективных целей большевиков, по своему объективному смыслу будет иметь лишь то значение, что, окончательно убив всякую возможность самодеятельности рабочих и народных масс, закрепив их пассивность и распыленность, воздвигнет в России неограниченное самовластие деморализованного капиталистическим окружением военно-бюрократического аппарата.
Самовластие это, в сочетании с созданными эпохой экономического утопизма хозяйственными и классовыми элементами развивающегося капитализма, может дать лишь историческую комбинацию, известную в истории революций под именем «бонапартизма».
Такова объективная тенденция развития большевизма в его нынешней форме.
Развитие это пойдет зигзагами, пройдет через внутреннюю борьбу и ряд расколов в рядах Р.К.П. Оно может еще приостановиться или быть изменено в результате той или иной политики большевиков. Но оно есть исторический факт.
Правда, еще нет «Бонапарта». Но уже создаются все условия для его появления.
И затем, разве не может быть «многоголового Бонапарта»?
Может быть большевикам, изобретшим уже «Советизм без Советов», суждено одарить мир и «бонапартизмом без Бонапарта»?
Троцкий когда-то, накануне октября 1917 г. назвал Керенского «математической точкой для приложения Бонапарта». Если тогда, в самом начале подъема революции это было скорее остроумное словцо, нежели констатирование реальной опасности, то теперь, на склоне революции, увы! с бесконечно большим правом можно указать на то, что Троцкий и созданная им путем «устрашения и целесообразного применения насилия» военно-бюрократическая машина является не воображаемой «точкой приложения», нет! а вполне прочной и реальной базой для построения системы бонапартизма, означающей закабаление рабочих масс и узурпирование плодов революции в интересах выросших из революции новых капиталистических классов и групп и связанного с ними мирового капитала.
Из революционной партии утопического социализма большевики превращаются в партию торжествующего бонапартизма.
Эту эволюцию должна будет своевременно учесть русская и международная социал-демократия при определении своей дальнейшей тактики по отношению к русским большевикам.
Р. Абрамович.
Предисловие автора
Предлагаемая работа была закончена в июне этого года, в момент, когда никто еще не имел представления об ужасной катастрофе, надвинувшейся на Россию в форме неурожая, голода и эпидемий.
Чего России сейчас в первую очередь нужно от заграницы, так это — помощи, быстрой и щедрой помощи, а не критики. Но, к сожалению, и последняя ни в каком случае не является лишней. Ибо голод — продукт не одних только сил природы.
Разумеется, засуху не советский строй вызвал. Учредительное Собрание не дало бы стране ни одной лишней капли дождя. Но то, что катастрофа застигла Россию врасплох, и что страна оказалась не в состоянии справиться с бедствием собственными силами, — это является результатом советского режима.
Если бы сельское хозяйство России вело нормальное существование, — незатронутые засухой области могли бы дать достаточно продовольственных излишков, чтобы покрыть недород в неурожайных местностях. И если бы железные дороги не были так разрушены в значительной степени в результате хозяйничанья Москвы, они могли бы подвезти в голодающие местности достаточно продовольствия.
Теперь же продовольствие приходится доставлять из Америки, и оно, вследствие разрухи транспорта не может быть своевременно доставлено в глубь голодающих областей.
К сожалению, всего этого никаким изменением государственного курса нельзя исправить так быстро, чтобы это могло немедленно сказаться на результатах борьбы с голодом.
Но одно возможно сделать сейчас же.
Россия страдает не только от расстройства своего производства и транспорта, но и вследствие отсутствия свободы самодеятельности. Это парализует русский народ, превращает его в живой труп, делает его неспособным помочь самому себе.
Только отсутствием всякой свободы печати можно объяснить то, что мир лишь в начале июля узнал о неурожае и засухе в России. Ведь даже на Ко