I веке, после превращения Эдо в столицу, паломничество на Фудзи стало у горожан очень популярным. Но были и сдерживающие факторы. До святыни около 100 км — по тем временам путь неблизкий, к тому же весьма затратный.
Восхождение на Фудзияму. Источник: AR
Выход паломники нашли ближе к концу XVIII века. В 1780 году в черте города, на месте нынешнего университета Васэда, построили рукотворную мини-Фудзияму и договорились считать ее эквивалентом священного оригинала. Назвали макет соответственно: Фудзидзука (холм Фудзи) — и для усиления родства завезли камни с настоящей горы. Теперь для восхождения в соседнюю провинцию можно было не ехать. Ежегодно 1 июня, в день открытия сезона паломничества на Фудзияму, столичные любители священной горы собирались у холма и имитировали ритуальное восхождение. А взобравшись на него, с глубоким чувством смотрели на далекую Фудзияму и приобщались: в хорошую погоду ее видно из столицы. На холм продолжали привозить небольшие камни с настоящей горы, все больше приближая макет к оригиналу. И за все эти хорошие дела просили у богов удачи, заступничества и избавления от хворей. Вскоре столичная имитация Фудзиямы стала очень популярным местом.
Не остались в стороне и монастыри с храмами. Как уже говорилось, паломничество в один из известных храмов каждый приличный японец должен был совершить хотя бы раз в жизни, но жизнь такой возможности часто не предоставляла — и поэтому храмы пошли навстречу паломникам. Они вывозили священные реликвии (как синтоистские, так и буддийские) в какой-либо небольшой храм в густонаселенной местности и устраивали, как сказали бы сейчас, выездную презентацию. Экспозиция реликвий не только укрепляла веру и авторитет храма, но и засчитывалась посетителям как паломничество к настоящему святому месту, с прикладыванием к путевому листу оригинальной храмовой печати. Такие выставки назывались дэкайтё (букв. выездное раскрытие святыни) и были крупными событиями. Людей заранее оповещали о них через расставленные повсюду информационные щиты (косацу). Выездные сессии часто устраивали старейшие и известнейшие храмы страны, такие как Дзэнко (основан в 644 году), Сэйрё (896 год), Нарита сансё (939 год).
Рукотворная мини-Фудзияма
Со временем появился другой, не менее мощный стимул для организации храмовых экспозиций — деньги. За деньгами выезжали в крупные города, в первую очередь в Эдо. Первая такая экспозиция прошла в столице в 1670 году, после чего практика быстро укоренилась. В 1720 году устраивать дэкайтё в столице храмам разрешили не чаще, чем один раз в 33 года, и с разрешения бакуфу. За годы правления Токугава только длительных, сроком более месяца, экспозиций в Эдо прошло более полутора тысяч. Это был важный фактор городской жизни. Местом проведения таких мероприятий чаще всего (166 раз!) становился небольшой, но очень популярный буддийский храм Эноин, основанный в 1657 году в память о жертвах великого пожара годов Мэйрэки. Храм Дзэнко (префектура Нагано), например, в удачный год за одну выездную сессию мог собрать в столице до 10 тысяч рё золотом.
Рядом с такими деньгами просто не могли не появиться мошенники. В 1814 году во время “выездного раскрытия святыни” храм Цубои хатиман (Осакский округ) выставил изображение и личные вещи военачальника XIV века Кусуноки Масасигэ (1294–1336). Вскоре, однако, выяснилось, что экспонаты, на которые с благоговением взирали паломники, это подделка, взятая напрокат в столичной закладной лавке. Выставку со скандалом закрыли.
В современной жизни японцев принцип символического участия в некоем большом деле органично слился с понятием виртуальной выгоды. Как и повсюду в мире, японские супермаркеты завлекают покупателя условными баллами, которые он получает за каждую покупку. Чем дороже покупка, тем больше баллов на счету — и тем больше выгод рисует ему воображение в будущем. На японцев, с учетом их экономно-сберегательной психологии, этот прием действует сильнее, чем, например, на американцев, привыкших больше тратить, чем копить. Во всяком случае сегодня многие японские супермаркеты регулярно объявляют странноватые распродажи — по обычным ценам. Во время таких распродаж меняются только баллы, начисляемые покупателю (их дают в два или три раза больше). Чтобы не застрять в пробке, магазины в дни таких “распродаж” лучше объезжать стороной: столпотворение там напоминает выездную сессию храма на старинных гравюрах. Покупатели стремятся в магазин не затем, чтобы купить товар дешевле, что можно понять, а чтобы получить больше условных баллов. Это понять труднее — ведь эти баллы “сработают” в будущем, и только при условии новых покупок. Судя по всему, принцип “как бы экономии” работает исправно.
Глава 4Любовь и семья
Брак как социальный контракт
Как и сегодня, в эпоху Токугава люди вступали в брак для продолжения рода. Обеспечение устойчивой связи между предками и потомками считалось делом серьезным, и полагаться в нем на романтическую любовь, которая сегодня есть, а завтра нет, было по меньшей мере легкомысленно, если не безответственно. Поэтому организацию семьи брали на себя люди опытные, умудренные жизнью. В отличие от Европы в Японии семью религиозными скобами не крепили и не требовали от супругов “любить друг друга вечно, пока смерть не разлучит их”. Право расторжения брака имел только муж — для этого ему нужно было написать соответствующую бумагу и вручить жене или ее родственнику-мужчине. Причину развода можно было и не указывать: “Муж имеет право развестись со своей женой по одной прихоти, не давая никому отчета в сем поступке” [Головнин, 1816]. Жена развестись с мужем по своей инициативе не могла, однако имела право поставить вопрос о разводе. Правда, только в двух случаях: если муж без ее согласия распоряжался ее личным имуществом (например, сдавал в скупку одежду, украшения) либо исчезал на 10 (позднее на 12) месяцев. Соответствующее заявление в обоих случаях подавала не сама жена, а ее отец или брат. Измены мужа или побои поводом для развода не считались.
Был еще один, исключительный путь к разводу без согласия мужа: бегство женщины в специальный буддийский монастырь, который так и назывался — “бракоразводный” (энкиридэра). Выбрав этот путь, женщина обязана была прожить в монастыре три года послушницей, после чего получала право на развод. Таких монастырей в Японии было всего два — Токэй в Камакура (префектура Канагава) и Мантоку в Ота (префектура Гумма). Понятно, что таким способом брак расторгали немногие женщины.
Развод
Органически присущее японской культуре стремление к согласию и компромиссу определяло подход и к расторжению брака. Беглянок принимали в храм не сразу и не безоговорочно. Сначала женщина получала убежище на гостевом дворе, а затем, успокоившись и изложив обстоятельства дела, обращалась к настоятелю с просьбой принять ее в послушницы. За это время хозяин двора в качестве посредника связывался с покинутым мужем и выслушивал его версию произошедшего. Мужчины встречались на нейтральной территории (на другом постоялом дворе), и посредник уговаривал мужа пойти на мировое соглашение — дать жене развод, раз уж она решилась на побег. Это часто удавалось, и далее все шло по обычному гражданскому сценарию. Если же муж упорствовал, посредник докладывал об этом в храм, и женщина в силу обстоятельств непреодолимой силы становилась на два-три года монахиней. Считалось, что за это время она может забыть о прошлом и начать новую жизнь. После пребывания женщины в храме Магистрат по делам религий признавал ее брак расторгнутым вне зависимости от желания бывшего супруга. За последние 150 лет эпохи Токугава через храм Токэй в Камакура прошли 2 тысячи женщин, ушедших от своих мужей [Танно Акира, 2010].
Отец С детьми. Источник: НА
К семейной любви японцы относились не совсем так, как в христианской Европе. Супруга можно было не любить вовсе: было вполне достаточно ответственного отношения к семейно-супружеским обязанностям. А если какая-то другая любовь начинала мешать исполнению этих обязанностей, ее осуждали. Конфликт чувства и долга часто приводил к трагедиям и выплескивался на страницы бульварных однолистных газеток, которыми развлекали горожан с XVII века. Пожары, преступления и двойные самоубийства положительно сказывались на тиражах, особенно двойные самоубийства — они считались поступком не только безнравственным, но и преступным. Покончивших с собой влюбленных запрещалось хоронить по обычному ритуалу, а если попытка самоубийства оказывалась неудачной и один из влюбленных оставался в живых, его казнили. Если же в живых оставались оба самоубийцы, их на три дня выставляли к позорному столбу: в Эдо, в районе Симбаси, существовало специальное “лобное место”. После этого обоих переводили в касту неприкасаемых (хинин). (На Руси, как известно, самоубийства тоже не приветствовались. Самоубийц казнили за одну только попытку. В петровском Морском уставе 1720 года было записано: “Кто захочет сам себя убить и его в том застанут, того повесить на райне (рее — А. П.), а ежели кто сам себя убьет, тот и мертвый за ноги повешен быть имеет”.)
На помосте позора после попытки двойного самоубийства
На фоне официального осуждения случаев двойного самоубийства внимательные люди заметили, что два иероглифических элемента (“сердце” и “внутри”), из которых состоит его название (синдзю), составляют очень уважаемое в самурайском кодексе понятие “преданность”. Это слово использовалось во многих благородных сочетаниях вроде синдзюдатэ с тем же значением. Особенно не жаловал двойные самоубийства восьмой сёгун Ёсимунэ. Специальным распоряжением от 1722 года он запретил именовать их словом синдзю. Взамен, чтобы не замутнять низкими страстями высокие самурайские идеалы, придумали идеологически нейтральный термин аитайси (смерть по взаимному согласию). А чтобы отвадить народ от дурной привычки, повелели выставлять обнаженные тела “самоубийц по взаимному согласию” на всеобщее обозрение. Но эффект получился обратный: стали собираться зеваки со всего города. Брали с собой сухой паек