Эта привычка сохранилась и сегодня: выходя во двор по домашним делам, японская домохозяйка ничего дополнительно не надевает. Поэтому в холодное время года в японских домах разница температур внутри и снаружи незначительна. Это дает противникам японского образа жизни повод говорить о том, что такие дома малопригодны для жилья.
В эпоху Токугава чаще всего горели города, а среди городов — столица, которая быстро стала мегаполисом. Крупные пожары, оставлявшие без крова тысячи горожан, случались в Эдо в среднем один раз в два года. Редкое здание в городе эксплуатировалось дольше десяти лет. Немецкий ботаник Энгельберт Кемпфер (1651–1716) так описал обычный эдоский пожар: “Двадцать второго апреля 1706 года в десять часов утра нам сказали, что в городе в двух лье от нашего дома вспыхнул пожар. Мы едва обратили внимание на эту весть, потому что пожары очень часты в Эдо и каждую ясную ночь где-нибудь горит, так что поздравляют друг друга с туманной ночью, потому что при дожде эти несчастные случаи реже”.
Через два часа после сообщения о пожаре, на которое европеец не обратил особого внимания, его глазам предстало зрелище, “которое было страшнее всего, что можно выразить словами. Площадь была покрыта народом; тут развевались флаги князей, которых дворцы уже сгорели и которые прибежали сюда с супругами и детьми. Отчаянные крики женщин и детей, вырываясь из этого огненного моря, увеличивали ужас сцены… На следующее утро, почти в полдень, сильный дождь остановил пожар. Хозяин наш сказал нам, что 37 княжеских дворцов истреблены дотла и что более 1200 человек сгорели или утонули” [Зибольд и др., 1999].
За годы Токугава крупные пожары, уничтожавшие до половины строений в столице, происходили десять раз. Первый случился в 1641 году и вызвал к жизни коллективную систему противопожарной безопасности. После него правительство составило список из 16 княжеств с доходом менее 60 тысяч коку риса[6] и велело им выделить для борьбы с пожарами по 30 душ с каждого коку. Результатом введения “огнеборческой княжеской повинности” стало образование четырех полноценных отрядов по 420 человек в каждом. Время тогда измеряли десятидневками, поэтому отряд в течение десяти дней, разбившись на группы, патрулировал свою территорию и следил, чтобы ничего не загорелось. А если все же загоралось, то должен был первым вступать в борьбу с огнем. В этом случае ближайший к очагу пожара удельный князь автоматически становился ответственным за его тушение. После окончания дежурства отряд, в соответствии с тогдашней традицией работать месяц через месяц, 30 дней отдыхал.
Кроме крупных пожаров, трижды случались крупнейшие: в 1657, 1772 и 1804 годах. Особенно трагическим оказался пожар 1657 года.
С ноября 1656 по январь 1657 года Эдо не видел ни дождя, ни снега. Перенаселенные деревянные кварталы столицы высохли, реки и каналы обмелели. Все произошло стремительно: 18 и 19 января 1657 года в течение 27 часов в городе один за другим вспыхнуло три пожара, раздутых шквальным северо-западным ветром. Очевидцы говорили, что из-за поднятого ветром песка и пыли видимость в тот день не превышала пяти метров. Первый, самый мощный пожар вспыхнул 18 января в час дня в буддийском храме Хоммё, в северной части города. Его потушили только ночью, спустя 13 часов. На следующий день в 11 часов утра загорелся жилой квартал Коисикава (недалеко от очага первого пожара). Огонь ликвидировали к шести часам вечера, но уже в четыре часа того же дня зазвонили пожарные колокола в аристократическом квартале Кодзимати. На тушение третьего пожара сил уже не осталось, и он бушевал больше суток, до восьми часов вечера 20 января. За 53 часа две трети столицы выгорели дотла.
Люди гибли не только от огня. Когда во время первого пожара пламя подошло к главной столичной тюрьме Кодэмматё, ее начальник распорядился открыть ворота, чтобы заключенные не сгорели заживо. Однако стража на мосту через ров Асакуса решила, что произошел массовый побег, и заперла ворота, как того требовала инструкция. Началась паника. С заключенными смешались охваченные ужасом горожане. Толпа напирала. Люди по телам упавших взбирались на мост и под напором наступавшего сзади огня прыгали в ров с 30-метровой высоты, разбиваясь насмерть или калечась. Когда ров заполнился телами, падать стало ниже и мягче. Многие благодаря этому спаслись. Только в районе Асакуса погибло 23 тысячи человек. Общее же число жертв пожара 1657 года сразу подсчитать не удалось. Современные историки называют цифру 108 тысяч. Даже если она завышена, масштаб бедствия впечатляет. Для сравнения: во время Второй мировой войны на Японских островах (не считая оккупированных территорий) от бомбежек погибло 104 тысячи человек — меньше, чем во время пожара 1657 года. Великий пожар годов Мэйрэки (Мэйрэки тайка) стал самым крупным за весь период Токугава. Огонь уничтожил тогда более 160 усадеб удельных князей, 770 усадеб хатамото, 350 храмов и более 48 тысяч городских домов [Ониси, 2009]. Почти полностью сгорел и недавно реконструированный замок Эдо. Этот пожар уничтожил исторический облик старого города, его изображений почти не осталось. После перестройки городской пейзаж существенно изменился.
Пожар. На крыше с сигнальным вымпелом. Источник: NC
Пожар 1657 года выявил недостатки и общую слабость коллективной противопожарной охраны. Она была реорганизована. В следующем году в столице построили четыре пожарных станции, во главе которых поставили начальников в ранге хатамото и выделили им бюджет для найма горожан. Вопросами защиты города от огня занимались шестеро чиновников бакуфу в ранге ёрики, тридцать — в ранге досин и триста рядовых пожарников-разнорабочих из числа горожан (гаэн). Усадьбы ближайших родственников правящего дома не стали восстанавливать на прежнем месте — рядом с замком Эдо, а перенесли ближе к окраине. Так же поступили и с храмами. Вокруг замка появилось свободное пространство.
В 1718 году при активном участии восьмого сёгуна Ёсимунэ была проведена еще более масштабная реформа противопожарной службы. Всем домовладельцам было приказано заменить соломенные крыши на черепичные, а также выкопать погреба. Число городских пожарных станций увеличилось до 48 и в дальнейшем росло. При каждой станции был сформирован пожарный отряд, получивший обозначение в виде знака слоговой азбуки и собственную униформу. Пожарный инвентарь был у всех одинаковым: лестницы, багры и сигнальные вымпелы (матои). При пожаре старший отряда сначала определял зону распространения огня и дома, предназначенные к обрушению. После этого “лестничные” взбирались на крыши этих домов и разбивали черепицу. Следом за ними шли носильщики сигнальных вымпелов[7]. По приказу они взбирались на крышу с 20-килограммовым вымпелом и устанавливали его, чтобы очертить зону пожаротушения и сферу ответственности группы. Затем за дело принимались “багорные”, с помощью нехитрого инструмента обрушивавшие строения и тем самым лишавшие наступающий огонь пищи.
Однако рост числа пожаров в большом городе опережал совершенствование мер по борьбе с огнем, поэтому важной составной частью реформы 1718 года стало привлечение к этой борьбе широких слоев городского населения. Спасение погорельцев стало в большей степени заботой самих будущих погорельцев. Штат пожарных расширился за счет малоквалифицированной рабочей силы — подмастерьев плотников, каменщиков и так далее. В рабочее время они возводили городские постройки, а во время пожаров их разрушали. Им платили и за то, и за другое — правда, мало. Пожарные-профессионалы и нанимаемые горожанами любители (тоби) нередко вступали между собой в стычки за право потушить пожар. Тушить у любителей получалось хуже, но, будучи местными жителями, они чаще оказывались на месте первыми.
Население оповещали о пожаре ударами в колокол. Но звонить разрешалось только после того, как официальный противопожарный отряд известит о нем население барабанным боем. А пока дело доходило до барабанов, между отрядами пожарных шла борьба за приоритет, нередко с бранью, ссорами и даже потасовками.
Число пожаров не уменьшалось, и городской штат огнеборцев продолжал расти. В конце XVIII века их насчитывалось около 10 тысяч человек. Весь деревянный малоэтажный Эдо был уставлен дозорными вышками, а каждый квартал имел собственного сторожа (дзисинбан), который регулярно обходил территорию и при обнаружении подозрительных лиц должен был доставлять их в участок. Он же проверял квартальные ворота и с наступлением сумерек запирал их. Наиболее важные правительственные и городские объекты, в том числе замок сёгуна, охраняли от огня персонально назначенные удельные князья со своими отрядами.
Пожарные
Противопожарные нововведения постепенно распространились и за пределами столицы. Пожарные уже тогда пользовались двусторонними накидками из плотной хлопчатобумажной ткани, хорошо впитывавшей воду. Когда влага с внешней стороны испарялась и ткань начинала нагреваться, накидку надевали наизнанку. Для борьбы с огнем были сконструированы и ручные насосы: слабые и почти бесполезные. В XIX веке британский ботаник Роберт Форчун писал: “Эти насосы представляют собой самое слабосильное приспособление из когда-либо виденных мной; напор воды в брандспойте вряд ли превосходит игрушечный водяной пистолет и недостаточен даже для полива грядок” [Сугиси, 2011].
Начальник отряда в пожарном костюме
Второй из трех крупнейших столичных пожаров (Мэйва но тайка) начался в полдень 29 февраля 1772 года в храме Дайэн, в районе Мэгуро, и продолжался более суток. Тогда погибло и пропало без вести более 18 тысяч горожан. Сгорело 169 резиденций удельных князей, в том числе усадьба внука восьмого сёгуна Мацудайра Саданобу (1758–1829), прямо перед пожаром ставшего главным госсоветником. Огонь уничтожил также 170 городских мостов и 382 храма. Это был поджог, и он уничтожил половину города. Поджигателя нашли спустя два месяца, в конце апреля 1772 года, и в июне казнили на костре.