Сибирские аборигены ведут полигамный образ жизни, хотя наличие дополнительных жен зависит от материального положения мужчины. Жена богатого человека стоит порой 500 оленей, 50 песцовых шкур помимо нескольких сотен рублей наличными. Жена бедного человека намного дешевле и обходится всего лишь в 5–10 оленей. Повсеместно случается, когда малоимущие или, реже, пожилые мужчины заключают сделку с отцом 4–5-летней девочки для того, чтобы получить его дочь в рассрочку, то есть жених обязуется на протяжении целого ряда лет платить отцу определенное количество оленей, прежде чем он получит себе девочку в качестве невесты. Но если этот мужчина не пунктуален в передаче оленей отцу, то он теряет право на девочку и не может возвратить уже уплаченных оленей. Семейная жизнь аборигена представляется нравственной и счастливой даже притом что у него много жен. Первая жена имеет несколько преимуществ перед остальными. Более высокая культура, которая приходит с проповедованием христианства и в целом относится к русским, оказывает печальное и даже вредное влияние на чистоту здешних обычаев. Рождение детей вне семейного сожительства происходит крайне редко или вообще никогда в родах, мало соприкасающимся с русскими, которым часто удается соблазнять жен аборигенов, после чего они оставляют своих мужей и переезжают к русским для сожительства. Отсутствие детей для аборигенов постыдно как для мужа, так и для жены. Грудных детей кладут в люльки из бересты, отделанные пушниной. С детьми обращаются с любовью и лаской, они являются гордостью и радостью родителей. А главная добродетель детей – почтение к своим родителям. Сибирские аборигены не лишены чувства опрятности и представления о красоте, однако существуют роды, которых можно назвать нечистоплотными. Но, как и в цивилизованном мире, неопрятность проистекает, как правило, от бедности: самые неопрятные люди встречаются среди самых нищих. К наиболее бедным относятся христианские остякские роды, живущие на самом юге, и именно они более всех разорены и эксплуатируются русскими. Зажиточные аборигены часто одеты в дорогие, красиво выделанные одежды из различных меховых шкур. У юношей и девушек есть два или три комплекта одежды: самый плохой и рваный носят летом, а два других, из которых один всегда изящно оторочен или сшит из разных шкур, подходят больше для зимнего времени, поездок на санях и полной ощущений жизни в это время года на Крайнем Севере. Многие мужчины и женщины из аборигенов весьма интеллигентные и статные. Преимущественно среди юраков в Северной, тунгусов в Центральной и киргизов – в Южной Сибири мне часто попадались хорошо сложенные, с красивыми лицами аборигены, к которым я, особенно когда речь шла о молодых женщинах, чувствовал особое притяжение.
Церемония жертвоприношения
Если я длительное время жил в чуме, где у хозяев была красивая юная дочь, естественно, мы сходились друг с другом и по мере того, как у нас росло взаимное доверие, становились настоящими друзьями. Нередко, когда у меня не было мужчины-проводника, я с одобрения родителей выезжал в охотничьи поездки с такой естественной, наивной, скромной, но впоследствии открытой и обаятельной девицей-красавицей, чье поведение и речь выдавали ее энергию, благочестие и совершенное знание всего, что связано с жизнью ее рода. Во время охотничьих привалов не было возможности принести на алтарь дружбы маленький знак в виде букета цветов, но в далекой от идиллии холодной тундре розовые щеки юной, благородной женщины были для меня подобны греющему солнечному лучу. Да будет слава смелой и дружелюбной дочери тундры!
Когда аборигены утром встают со своих шкур, они, как правило, сразу умываются. Процесс мытья очень прост и заключается в том, что берется немного талой воды, летом – обычной воды, ее льют на сложенные ладони, которые подносят к лицу и трут о него несколько раз. После приема пищи, когда, поев сырое мясо, абориген запачкает кровью нижнюю часть лица и руки, он вытирается орау, пучком тонких лоскутков бересты, счищенных с березовых поленьев. Проблему представляют паразиты, доставляющие аборигенам страдания. Периодически они предпринимают охоту на этих непрошеных гостей. Женщины кладут друг другу на полы одежды свои головы и тщательно осматривают волосы, одновременно используя острый инструмент и пальцы – глаза при этом тоже будут необходимы. Пойманная дичь берется на зуб и тут же уходит в пищеварительный тракт. Русские женщины в сибирских деревнях и городах ловят паразитов схожим образом.
Сибирские женщины-аборигены очень закаленные и проворные. Они могут сидеть при 50-градусном морозе в холодном полутемном чуме с голыми ногами и шить меховые одежды или одеяния для истуканов. Женщины – превосходные мастера в дублении кожи и выделке наибелейших, тончайших и мягчайших шкур. Мужчины, когда не охотятся, проводят время вне чума за починкой старых больших и легких саней (харрунго и хуррему) – последние легче и элегантнее, чем первые, – или изготовляют новые. Они умеют придавать красивый изгиб полозьям, нагревая их на костре и сгибая с помощью толстых веревок. Мужчины также могут вырезать из дерева домашнюю утварь – корыта и миски. Даже когда кто-то касулача-ет (переезжает), хозяин чума редко упускает возможность выполнять ту или иную работу. Тот, кто едет впереди на своих легких санях и прокладывает путь в снегу, опередив остальных, останавливается, берет топор, пару новых лыж и начинает в полном спокойствии отесывать их, пока его не догоняет обоз, идущий следом. Потом он опять едет вперед, и все повторяется.
Как и русские, сибирские народы очень суеверны. Когда я приехал с Находки на Нейве-сале – русские назвали Находку «островом Дьявола», – я как-то рассказал, что дьявол являлся мне темными ночами в символичном обличье: с козьими рогами, копытами и хвостом. После этого никто не смел выйти с зимней станции после наступления темноты. Мне не помогло признание, что это была шутка, – все равно люди продолжали испытывать величайший страх, боясь встретить в темноте черта.
Как-то раз во время пребывания на зимовье Хлебикова я, находясь на охоте, подъехал к чуму, где жил бедный юрак с двумя юными сыновьями. Между прочим, он раньше работал в летнее время на Нейве-сале и наверняка наловил рыбы на многие сотни крон, ведь он долгие годы работал на английском предприятии. Однако, несмотря на это, он был таким нищим, что у него не было даже нормального зимнего чума или пары оленей, на которых он мог бы переехать на другое место, чтобы выжить в длинную суровую зиму. Я содрогнулся, когда, подъехав поближе к его чуму, увидел, что он имел лишь один порванный и дырявый слой обшивки, который был сделан частично из бересты, частично из шкур, волосяной покров которых уже давно почти весь сошел на нет. Невероятно, что кому-то могло «посчастливиться» проводить морозную зиму в такой жалкой лачуге.
Перед чумом юрака стояла собака, которая спряталась, завидев меня. Я отодвинул обтрепанную завесу и зашел внутрь – но в чуме никого не было. На полу стояло множество фигурок, которые изображали богов, а в углу лежала связка мороженых куропаток. Очевидно, обитатели чума в данный момент охотились на куропаток.
В молодости мы все часто предрасположены к малым невинным шалостям: я взял некоторых истуканов и поставил их вверх ногами на котел и чугунный чайник, а также сунул себе в карман парочку для своей этнографической коллекции и на этом покинул чум.
Спустя два дня юрак пришел в гости к Хлебикову, к которому он часто заходил зимой для покупки небольшого количества муки и чая, составлявших его рацион. Он знал, что я помимо всего прочего собирал истуканов, и спросил, не я ли был в его чуме. Когда я ответил утвердительно, он мне сообщил, что я позволил себе безответственный поступок, забрав его богов. Их зло должно было перейти на него, вследствие чего он мог умереть по моей вине. Я же утверждал, что эти фигурки имели ценности не более чем поленья, используемые для кипячения его чая, но абориген указал на русские иконы в прихожей и изрек: «Русские ведь не бросают своих богов в огонь, разве мои боги не такие же хорошие, как и ваши?» Хлебиков стал защищать свои иконы и сказал, что это были изображения Богоматери, Христа и святого Николая, о которых абориген, естественно, не имел никакого понятия.
– Мой Арканум такой же хороший, как ваши боги, – заявил юрак. Он ушел домой в свой бедный чум, получив 20 пудов муки за пропавших истуканов.
Как-то раз, когда я жил у Войче и его семьи, я вернулся домой с охоты и положил недоуздок на женские сани. Ко мне вышел Высико, резким движением скинув недоуздок с саней и сообщил мне, что я совершил очень необдуманный поступок, который может иметь плохие последствия для всех нас. Вещи, которые используют мужчины, по крайней мере определенные из них, не должны соприкасаться с тем, что принадлежит женщинам. Для того чтобы искупить мой проступок, Высико вместе со старшей женой вынес из чума на железном подносе угли и поставил их под оскверненные сани, посыпая небольшие кусочки жира на головешки. После завершения окуривания поднос был внесен в чум, и Войче некоторое время держал его перед лицом каждого из взрослых, присутствовавших в чуме.
Пока мужчины, как обычно, рубили дрова, женщины заносили их внутрь и складывали слева от входа, где глава семейства и другие мужчины из чума, особенно молодые, спят или сидят, когда днем находятся дома.
Как-то рано утром, когда мы собирались на охоту, я захотел до отъезда попить чаю с черным хлебом, потому что погода была необычайно морозной. Я взял два полена с кучи и положил на поперечные шесты над очагом, на которые поставил кусок хлеба, чтобы он оттаял. Когда аборигены увидели, что я сделал, они категорически приказали мне убрать поленья, которые мгновенно были возвращены на прежнее место. Высико вышел и нарубил несколько новых поленьев, которые мне было предложено использовать взамен других, которые трогали женщины. Вот так я много раз ошибался, пока не выучил, что было разрешено, а что – нет, что было можно, а что – нельзя.