[73]. Прежде чем мы направились по устью этой речки, капитан подплыл к берегу на лодке и подошел к стоящей там избушке, чтобы по телефону получить сведения об уровне воды рядом с городом. Сразу с возобновлением навигации суда могут вставать в Томске на якорь, но, когда дело идет к середине лета, уровень воды в реке уже такой низкий, что пароходы с низкой осадкой могут дойти лишь до пристани Черемочная в пяти верстах от города. Когда мы остановились у этой пристани, нас встретил чиновник, который спросил у нас имена и цель поездки. Я сел в дрожки и спустя полчаса уже отдыхал в одной из трех крупнейших и самых комфортабельных гостиниц города – отеле «Европа».
В течение всей поездки из Тюмени в Томск нам сопутствовала прекрасная погода с температурой, нередко превышавшей 20° (в тени). Каждый день мы обгоняли множество буксирных пароходов, которые, шумя, спешили вперед с одной-четырьмя тяжело нагруженными баржами в кильватере. Время от времени наш легко идущий «Кормилец» догонял, окликая, тюремные суда, где бедолагам-заключенным, словно хищникам, приходилось плыть в Томск в набитой битком железной клетке. Для нас же время весело протекало в песнях, музыке и картах. Среди пассажиров как 1-го, так и 3-го классов было много игроков, которые ни днем ни ночью не могли покинуть карточные столы: те их не отпускали, какой бы великолепной ни была погода и какие бы красивые виды ни открывались перед нашим плывущим кораблем.
В Томске, который был основан в XVII веке и 25 лет назад был всего лишь неприметной деревней без единого кирпичного дома, сейчас много красивых зданий и более 40 000 жителей. Город является научным центром региона, соревнуясь с Иркутском, который многие считают столицей Сибири. Среди наиболее интересных публичных зданий в Томске можно упомянуть недавно построенный большой великолепный театр, оформленный с налетом роскоши. Его трудно не заметить, поскольку он возведен прямо над прекрасным новым собором, имеющим круглые сводчатые башни, шпиль и золотые купола. Над театром возвышается огромная и красивая клиника с анатомическим театром и др. Сзади клиники в лесу, который частично используется как парк, стоит в уединении молодой, но уже ставший известным университет Томска. Рядом с клиникой высится большое здание красного цвета – городская ратуша, а сразу за ней – небольшая красивая лютеранская церковь, выполненная в готическом стиле. Там по воскресеньям поочередно проходят богослужения на немецком, финском и латышском языках для не таких уж и малочисленных приходов. Томск имеет форму амфитеатра, и все вышеперечисленные здания находятся в наиболее красивой северной части города. Вверх от лютеранской церкви и ратуши по другую сторону дороги располагается единственный в городе публичный парк, большой и ухоженный, с павильонами и музыкальной сценой. Здесь в теплое время года гуляют люди из всех сословий общества, хотя тут и не увидишь оборванцев или хулиганов. В праздники приезжие будут удивлены, увидев нижние края белых рубашек, торчащие из-под пиджаков у некоторых гуляющих, и подумают, как будто происходит что-то непонятное. Но если знать местные обычаи, то выясняется, что это длинная вышитая сибирская национальная рубашка, которая, согласно обычаю, не должна быть слишком короткой. Сразу за Томском в немного холмистой местности расположен красивый тенистый сад с варьете и разнообразными летними развлечениями.
По городу протекает река, через которую проложены два современных каменных моста. В 1894 году в городе появились телефон и электрическое освещение. В Томске помимо русской и лютеранской церквей есть польская капелла, татарская мечеть с синагогой, библиотека, монастырские и иные гимназии, хотя и отсутствует музей. В университете, тем не менее, представлены различные красивые коллекции. В городе выходят две качественно издаваемые газеты: «Сибирский вестник» и «Томский листик».
Оба монастыря Томска – мужской и женский, – как и во многих других местах в стране, необычайно богаты, им принадлежат огромные территории и много денег, но самое худшее в них это то, что они всегда переполнены монахами и монашками. Нельзя пройтись по сибирскому городу и не встретить одного или больше монахов, просящих милостыню, которые толпятся с кошелями для милостыни на груди, чтобы собрать денег для их и так непомерно богатого учреждения. Русские всегда охотно подают монахам, одетым в рваное тряпье.
В Тюмени я видел зимой и летом как несколько монахов плелись по улице с голыми ногами. Было интересно наблюдать, как эти мускулистые, закаленные и привыкшие ко всему мужчины в своих простых серых рясах и с голыми ногами ходили в 40-градусный мороз – это лишь один из примеров того, что человек может преодолеть себя, приложив волю и силу. В стенах монастырей течет за некоторыми исключениями – хотя и очень небольшими – такая же мирская и легкомысленная жизнь, как и за его пределами. Многочисленным крупным русским монастырям с их властью и богатством, а также мертвыми сокровищами думающие русские должны чем раньше, тем лучше объявить войну, потому что они являются раковой опухолью для страны.
Спустя несколько недель после моего приезда в Томск я познакомился с молодым греком, с которым у нас вскоре установились дружеские отношения. Мы вместе совершили множество поездок и даже сходили в несколько пеших походов в окрестностях города. Один раз мы провели в лесу три дня, и после того, как мы, проспав все три ночи под открытым небом, промокали до нитки от дождя, я к своей немалой досаде, вернувшись в Томск, серьезно заболел.
Поначалу я не обращал на болезнь внимания – я чувствовал себя очень скверно, но продолжал ходить и гулять на улице, пока, наконец, не наступила активная стадия тифа. После того как я пролежал несколько дней дома, меня положили в городскую больницу. Я метался между жизнью и смертью двадцать дней, но потом начал выздоравливать, а через пару месяцев я уже выписался, хотя еще и полностью не восстановился.
Условия в сибирских больницах очень архаичные. Меня положили в общей палате, где не было вентиляции – наоборот, был опасный и крайне неприятный сквозняк, проходивший через открытые окна и двери. Не могло быть и речи о современной гигиене. Вплотную к главному зданию, которое находилось в достаточно большом и просторном саду, было пристроено несколько деревянных бараков, переполненных больными, чье положение было еще менее завидное, чем наше. Далеко не всем пациентам, лежавшим в бараках, удалось выйти оттуда живыми.
Ежедневно нас посещал врач, который был толковым человеком, однако его указания не всегда выполнялись. Если он спрашивал о причине того, почему не было закуплено какое-нибудь выписанное им лекарство, ему, как правило, отвечали, что не верили в необходимость его закупки, поскольку, мол, пациенту «уже полегчало». Сердобольные сестры, которые были достаточно молодыми красивыми женщинами, ухаживали за нами с нежностью и заботой, но весь обход наших палат происходил по заранее принятому графику и в определенные часы дня. Ночью за нами совершенно никто не наблюдал, и много раз посреди дня звучали нытье, жалобы и крики о помощи, на которые не реагировал никто из персонала. Одна девушка, которой поручили убирать постели и помогать пациентам, очень часто обращалась с нами жестоко, но от жалоб на нее никогда не было проку. Плата за лечение была очень низкой, всего 15 крон (7,5 рубля) за пациента. Однако еда, которой были вынуждены довольствоваться больные, идущие на поправку, была также более чем скудной. По утрам нам давали «чай» самого худшего качества, подделанный плиточный чай с сухарем из третьесортного старого черного хлеба. Сахар или сливки не выдавали. В 10 ч. нам давали кружку молока, которому обычно все были рады. По всей видимости, молоко выдавали кипяченым или, во всяком случае, пастеризованным и теплым, но, к сожалению, до нас оно часто доходило едва теплым, кислым и сырым, и поскольку мы, будучи голодными (а пациент, который был серьезно болен, но идет на поправку, имеет очень хороший аппетит), накидывались на него, нам могло стать плохо. На обед нам в оловянной тарелке давали суп, сваренный с небольшим куском сушеного мяса, и мы этот суп должны были выпить. Кусок мяса нам подавали, как правило, плавающим в бульоне, так что мы должны были испытывать удовольствие, ловя его пальцами, а затем пытаясь его разжевать. Нам никогда не выдавали вилок, ножей или ложек. В больнице можно было пережить множество неприятных сцен. Вместе со мной в палате было десять пациентов. Одного мужчину немного старше меня, который был болен неизлечимой болезнью, часто клали на операцию, в результате чего он испытывал ужасные боли, из-за которых часто вопил: «Боже, боже, за что ты меня так терзаешь, за что меня так мучаешь, теперь я сам буду себя мучить». Далее следовал поток грубейших и непристойнейших русских ругательных слов и выражений. Один из умирающих захотел причаститься. Когда поп ушел, дав ему хлеб, – говорят, что вино русские священники выпивают сами, – причащенный начал ругаться самыми грубыми и неприличными русскими ругательствами.
Для того чтобы поскорее обрести силы после тяжелой болезни, я пожил в сельской местности в заимке в 30 верстах от города. Заимка представляла собой достаточно большое поместье, с двухэтажными зданиями, обширными лугами и лесами. Она в свое время была построена богатым золотопромышленником, однако несколько лет назад продана по бросовой цене бывшему ректору реального училища в Томске. Новый хозяин был необычайно скупым человеком. Он в такой степени запустил уход за поместьем, что все пришло в упадок. Таким же, как он, были его жена и три дочери. На верхнем этаже главного строения жил единственный сын семьи – которому грозило остаться без наследства – с юной служанкой и их двумя детьми. Семья даже не пошевелила пальцем, чтобы закупить стекло для ламп, из-за чего почти все комнаты были черными от дыма.
Г-н NN нашел меня в Томске, где я в одной из городских газет разместил объявление следующего содержания: «Молодой человек, хороший собой и прекрасно воспитанный, приехавший из большой и хорошей семьи на нескольких одиноких островах в Атлантическом океане, желает пробыть два месяца для восстановления от болезни в поместье в сельской местности, где есть общество молодых людей, особенно красивых добропорядочных девушек, хорошие возможности для охоты и рыбалки, а также очень хорошая и здоровая пища, в первую очередь молоко, также не помешает и мед. Уважаемым заинтересованным особам просьба в течение 6 дней прислать ответ с пометой “Страх божий, любовь, страсть мира: желание жизни” в редакцию газеты». На мое объявление отреагировали пять крупных поместий, но, когда вышеупомянутый помещик явился ко мне лично и я узнал, что он помимо больших землевладений имел много денег как в западнороссийских, так и сибирских банках, а также у него было трое юных дочерей и много возможностей для охоты и рыбалки, я заключил, что с молоком, медом, моим любимым овсяным супом и другой здоровой пищей проблем у него тем более не будет.