Мы стреножили одну из наших лошадей и отпустили ее поесть сочной травы в глубине долины вместе с сотнями ее сородичей, которые также со связанными передними ногами могли гулять между групп людей и экипажей. Другую лошадь по желанию владельца вообще отпустили на свободу. День прошел очень весело, мы плавали в Томи, рыбачили в Басандайке, взбирались на склоны по тайным тропам или сидели вокруг самовара с пиалами и закуской на белой скатерти, разостланной на травяном ковре. Естественно, среди присутствовавших на Басандайке мы встретили много знакомых. Но я был особо удивлен, когда к нам с небольшой компанией подошел один знакомый поляк-топограф и представил мне датчанина с женой-немкой. Датчанина звали г-ном Энгельсеном, он, кстати, родился в России, но прекрасно говорил на своем родном языке. Он надеялся получить назначение неподалеку от Ачинска на железнодорожной станции, которая на данный момент была в процессе постройки. Г-н Энгельсен был вторым датчанином, которого я повстречал в Сибири, а норвежцев там явно не больше[75]; шведы, особенно происходившие из Финляндии, встречались чуть чаще – они как российские подданные были отправлены сюда в ссылку.
После увлекательного дня люди постепенно начали выезжать обратно в город. Когда началось смеркаться, оставалось лишь несколько повозок, и мы тоже подумали о том, что уже пора собираться домой. Но, начав запрягать лошадей, выяснили, что лошадь, которую мы совсем отвязали, куда-то делась. Поэтому мы уехали с той, которая у нас была. Вблизи Басандайки за поместьями и дачами еще находились две деревни. Мы направились к ближайшей из них, намереваясь сообщить о том, что убежала наша лошадь, и поручить крестьянам привести ее в город, если они ее найдут. Сразу же после этого мы увидели, как к нам от деревни направился всадник. Он скакал на нашей лошади, и мы его призвали отдать ее нам.
– В общем, – сказал мужик, – если это ваша лошадь, то вы ее получите; но в таком случае, так как ее поймал не я, а другой мужик в деревне, лучше всего, если вы вернетесь в деревню и решите с ним вопрос, потому что я не знаю, какое вознаграждение он захочет получить за свою услугу.
Поскольку мы не смогли его переубедить, торговец пушниной настоял на том, чтобы ехать в город. До него было почти полмили, но бывшие с нами двое оптовиков хотели вернуться в город на одной лошади, ведь уже очень поздно, говорили они. В итоге нам пришлось вместе со всадником поехать в деревню. Он показал нам жалкую лачугу, которая находилась в глубине небольшого двора. Повозка подъехала к воротам, к которым была привязана убежавшая лошадь. Мы вошли в хижину.
– Вот тот, кто поймал коня, – сказал наш добровольный проводник, который, к слову сказать, был десятским деревни (дежурным полицейским), – теперь вы можете решить с ним вопрос.
– Сколько вы хотите за коня? – спросил его хозяин, обращаясь к крестьянину.
– Мне все равно, – ответил тот, – если дадите мне что-нибудь, я буду вам благодарен, а ничего не дадите – тоже будет хорошо.
Тогда продавец пушнины позвал маленького мальчика – одного из сыновей крестьянина – и дал ему три рубля, за которые мужик был очень благодарен. На этом мы должны были тут же отправиться домой, но возникло затруднение – торговец пушниной был не очень трезв, а когда он даже чуть-чуть выпивал, ему в голову приходили причудливейшие вещи, а временами с ним случалось delirium tremens, или белая горячка. Как двое компаньонов ни убеждали его сесть и поехать, он на это не обращал никакого внимания:
– Погодите минутку, дайте нам выпить немного водки, и мы тут же поедем.
Десятский тут же предложил свои услуги: за плату раздобыть в кабаке целую бутылку. На столе появилась водка, хозяин дома с хозяйкой и десятский получили по чашке этого прохладительного напитка. Однако было похоже на то, что купец особо не спешил уезжать, из-за чего его два спутника выразили недовольство, а потом наняли кучера и уехали в город. Я вернулся против своей воли, ведь я жил у торговца пушниной и не мог его просто так оставить. В конечном счете он сказал, что готов к отъезду, и вышел во двор. Я позаботился о том, чтобы запрячь второго коня, и уже разместился в повозке. И когда ничего не предвещало неприятностей, на купца напала дворовая собака, сидевшая на цепи, порвала ему штаны и покусала его до крови. Нельзя было винить купца в том, что он рассердился на собаку за подобное обращение, но, поскольку он после этого подошел к конуре еще ближе, чтобы наказать пса, для него это закончилось еще более плачевно. Во дворе собрался народ, но никто не пошевелил и пальцем, чтобы успокоить собаку. Купец отошел в сторону и попросил десятского сделать собаке нагоняй, но вместо этого тот набросился на купца, который отступил в стоявший во дворе сарай со стеклянным окном. Купец нечаянно на него налетел, из-за чего стекло выпало и разбилось на куски. В результате поднялся шум и гам, на купца налетела группа крестьян во главе с десятским – его схватили, вытащили во двор, скрутили и бросили на землю. Несмотря на темноту, я отчетливо видел, как десятский вытащил из его кармана бумажник, который, впрочем, был пуст, так как я предварительно забрал себе на хранение часы купца на цепочке и деньги. Разумеется, я пытался вмешаться, чтобы сделать для спасения купца все, что мог, но десятский подал знак, и передо мной сразу появилось пять-шесть мужиков. Внезапно мне на выручку подоспел молодой парень; когда он стащил с меня пару разбойников и заставил их ослабить хватку, а я со всей проворностью и удвоившимися от отчаяния силами выбрался наружу и побежал к лошадям, чтобы тут же их высвободить и спастись бегством, я почувствовал, как меня сзади схватило множество сильных рук. В это же время моего защитника эти разбойники повалили и удерживали у земли. Купец еще не встал на ноги, но ему пришлось почувствовать на себе, как его обыскивают и раздевают под ударами и пинками, причем и те, и другие были очень сильными. К счастью, он был в состоянии позвать на помощь, хотя я ему уже ничем не мог помочь. Один из грабителей схватил меня за горло обеими руками и впился в него ногтями. Ситуация стала критической, эти русские бандиты крепкие парни – хуже всего было то, что я практически не мог дышать. Тем не менее я защищался и отбивался сжатым кулаком левой руки, пока моя правая рука держала за запястье одного из грабителей, которого я принял за полицейского. Меня протащили в сторону деревни, и я был уверен, что наступают последние моменты моей жизни. Бандиты проявили предусмотрительность, набросив мне на шею шарф и завязав его сзади. Какие только необычные судороги не прошли по моему телу, какая причудливая смесь приятных и нестерпимых ощущений не сопровождала эти сотрясения, и как ужасно плохо было не иметь возможности дышать – мне казалось, что моя голова разорвется, а лицо уже было синим, – и в этот самый последний момент пришло спасение. На крик купца о помощи две добродетельные женские души с другого конца деревни прибежали, оценили ситуацию и поспешили изо всех сил обратно, чтобы позвать двух железнодорожных офицеров, которые уже несколько дней проживали в их доме. Они и были нашими спасителями. Прошло какое-то время прежде чем они услышали, что происходит, и поспешили к нам на выручку. Увидев перед собой двух человек в форме и с револьверами, грабители испугались и отпустили меня. Купец все еще лежал на земле, скрученный нападавшими, но вскоре освободили и его. После этого мы в сопровождении наших спасителей поехали на другой конец деревни. Из повозки украли порох и другую мелочь, которую смогли найти, но ценные вещи, которые я имел при себе во время нападения, остались в целости и сохранности. Инженеры рассказали нам о дурной славе этой деревни и особенно ее десятского. Нам следовало благодарить Бога за то, что мы остались живы, поскольку нападавшие, несомненно, не только хотели ограбить нас, но и порешить. Наши спасители предложили нам переночевать у них, но мы с купцом оба хотели ехать домой. Быстрым галопом мы пронеслись по единственной улице деревни и снизили скорость лишь тогда, когда проехали полпути к городу. Грабители явно устраивали нам засаду, потому что у дороги мы видели, как двигались две темные фигуры, и сразу после этого прогремели два ружейных выстрела, нарушивших спокойствие ночи. К утру мы уже были дома. Это был интересный день, но не из самых приятных.
Я думал рассказать представителям властей о нашем происшествии, но мне вскоре нужно было уехать в деревню, а купец со своей стороны не потрудился дать делу ход, поэтому мы все оставили как есть. Возможно, те два инженера позаботились, чтобы в деревне грабителей хотя бы был снят с должности «блюститель порядка».
Как и в 1893 году, лето 1894 года было очень жарким. В июне и июле было обычным делом, когда термометр (R) еще утром показывал намного больше двадцати градусов в тени. Когда в конце августа начало холодать, я на несколько месяцев оставил город, чтобы предаться охотничьему образу жизни в близлежащих деревнях.
Глава XXIIОхота на медведя
Товарищи по охоте были солдатами. – Военная служба в России. – Охота на серых куропаток с манком. – Куропатка. – Чай, вылитый на костер. – Грибники. – Забавный способ приветствия. – Беличья тропа. – Появление медведей. – Домой со шкурой. – Пир в деревне
Деревня Сечена, находящаяся в 40 верстах от Томска и граничащая с огромной безлюдной тайгой (густым и глухим лесом), бóльшую часть осени 1894 года служила мне базой для длительных охотничьих походов. Вместе со мной на охоту ходили два крестьянина из деревни, оба искусные охотники. Раньше они служили в армии на острове Сахалин, были очень порядочными людьми. Воинская обязанность в России требует, чтобы солдат служил, нередко вдали от дома, в сухопутных войсках – пять лет, на флоте – целых семь лет, и в течение всего этого длительного времени ему ни разу не предоставляют возможности или разрешения съездить домой и повидать отца, мать, жену или детей. Читатель может составить себе представление о том, что это может значить.