ключения были красиво одеты. Внезапно без предупреждения был подан сигнал к началу скачек. Все восемь коней полным галопом помчались в линию по степи. Поначалу я немного отставал, но мой конь, который еще не остыл от быстрой езды ранее днем, был готов к тому, что я подгонял его изо всех сил. Он, очевидно, заметил, что отставал от других коней, из-за чего принялся скакать с нарастающей энергией. Когда прошло 20 минут с начала этой увлекательной скачки, случилось неожиданное: мой конь вырвался вперед на несколько саженей от самого быстрого из киргизов и тут же первым пришел к финишу – узкому сосновому полену, воткнутому в землю. Здесь кони должны были повернуть обратно и после 10-минутного отдыха поскакать к исходной точке. По поданному знаку двух всадников из числа судей, стоявших перед воротами, мы понеслись обратно – семеро киргизов скакали сразу за мной.
В итоге я завоевал первое место, пускай и с небольшим перевесом. Киргизы были достойны друг друга, придя к финишу почти одновременно. Меня встретили бурными и продолжительными восторженными криками, и мне навстречу направился приз – юная темноглазая киргизка на белой лошади в сопровождении красочной процессии. Она теперь по праву принадлежала мне – она была в моем полном распоряжении без необходимости уплачивать полагающееся приданое. В присутствии всех я должен был ее поприветствовать поцелуем в лоб. Но я не смог использовать победу, несмотря на то что прекрасно сложенная во всех отношениях юная дева весьма наивно доверилась мне, желая гордиться возможностью последовать со мной, раз я ее выиграл таким почетным образом. Было нелегко убедить ее и ее близких в том, что я всего-навсего хотел поучаствовать в скачках, чтобы удовлетворить мою страсть и показать, что не только киргизы умеют сидеть в седле. Девушке пришлось принять мои извинения. Угостившись до отвала кумысом и жеребятиной, я смог освободиться от навязчивой и очень любопытной толпы людей. Я воздал честь моим соперникам, которые смотрели на меня удивленными и, как и сразу после моего появления, приветливыми взглядами, пожал руку пожилому судье и поговорил со своей девушкой. Я высказал ей пожелание, чтобы она из своих семи соплеменников, участвовавших в скачках, выбрала себе того, кто ей больше нравится. После этого я под восторженные крики присутствующих сел в тройку и не спеша поехал в Бийск. Когда в городе прознали, что один из трех коней в моей упряжке принимал участие в скачках у киргизов, владельца коня тут же стали донимать желающие его купить.
Из Бийска я на пароходе «Гражданин» через Барнаул вернулся в Томск, куда и прибыл 16 мая.
Глава XXVИз Томска в Иркутск
Крюк до деревни Халдеево. – Немец, плачущий от комариных укусов. – Деревня Широво. – Гостеприимный прием. – Сибирские паромы. – Торговля картинками и брошюрами. – «Неграмотный!» – Мариинск. – Вознаграждение цирюльнику в один рубль за словоохотливость. – Новая железная дорога. – На границе Западной и Восточной Сибири. – Недолгая компания в пути. – Изготовители колбасы. – Я не особо тороплюсь отправляться в путь. – Нападение в крестьянской избушке. Я стреляю в ногу одному из разбойников. – Меня выручает поляк. – Красивый юноша приходит мне на помощь. – Он меня отправляет в баню. – Бессонная ночь. – Как крестьяне по ночам охраняют имущество от конокрадов. – История убийства. – Перевозка заключенных, поезд с переселенцами. – Обозы. – Воровство в обозах. – Сторожи на деревенских дорогах. – Содержатели бродяг. – Бедняги!
В июле 1895 года я покинул Томск и в компании немца из Лифляндии отправился на восток.
У деревни Халдеево в неприметном доме волостного правления (юрисдикции), где останавливался на ночь царь Николай II в ходе своего путешествия по Сибири[83], мы передали телегу и коней одному крестьянину, а сами пешком сходили по проселочной дороге в пару деревень, находящихся в стороне от главной дороги. Мы отправились в путь после обеда, а когда прошли 15 верст до ближайшей деревни, уже наступил вечер. Немец боялся встретить бродяг, но вскоре его внимание переключилось на другое. Чем дальше мы отходили от главной дороги, пашень, приближаясь к лесам и невозделанным полям, тем больше мы подвергались нападениям комаров и тысяч других ядовитых насекомых. Мы срывали растущие рядом с тропой зонтичные растения, размахивали ими, отгоняя наших мучителей, и хлестали себя по лицу их листьями. Немец ругался и плакал, а я не знал, плакать мне или смеяться, но ничего не помогало – к сожалению, я забыл взять с собой какое-нибудь защитное средство от насекомых. Немец переносил нападения комаров еще хуже, чем я, поскольку совершенно не имел к ним привычки. Когда мы вечером наконец добрались до Поскочины, атаки комариных полчищ заметно снизились.
Вдоль узкой дороги, ведущей к Поскочине, пышно росла высокая трава. Потом мы дошли до деревни Широво, в которой было два десятка домов, построенных еще триста лет назад в очень своеобразном стиле. Когда мы пришли и собаки начали громко лаять, из дверей ближайшего дома высунулась голова мужчины. Я спросил, можно ли у него переночевать, что смелому немцу без преувеличения показалось немного рискованным. На наше «Добрый вечер!» он поприветствовал нас, сказав: «Не бойтесь, войдите ко мне в избушку, тут бояться нечего». Немного помешкав, мы последовали за ним в комнату с низким потолком. Там за длинным столом из сосны сидела молодая женщина и ела скудный ужин. Поскольку мужик отвлекся от еды, он сел за стол, предложив нам тоже поесть. Нас там встретили гостеприимно, а мы не заставили себя упрашивать. Если жители деревень, находящихся у основных дорог в Сибири, весьма подозрительны и не особо дружелюбны по отношению к чужакам, то в более отдаленных районах ситуация совершенно другая: на человека посмотрят внимательно изучающим взглядом, но, как правило, примут с гостеприимством. После ужина нам постелили на полу. На следующее утро хозяйка сделала нам завтрак из того, что было дома: яиц, простокваши, шаньги со сливками, сливочного масла, меда, чая и хлеба. На селе редко едят мясо – бывало, я и в более крупных деревнях рядом с дорогой ходил из дома в дом, так и не сумев достать ни единого кусочка, даже притом что это было не в пост.
Днем мы попрощались с хозяином и хозяйкой (они не хотели брать платы за наше пребывание) и на конном пароме переправились через реку Яю, прибыв в деревню на противоположном берегу. Сибирские паромы приводятся в движение лошадьми, тянущими лебедку, соединенную с осью, на конце которой установлено колесо, нижней частью находящееся в воде у борта парома. Однако есть и паромы, которые приводятся в движение при помощи весел и течения реки. В последнем случае паром прикреплен при помощи мощного троса к множеству закрепленных канатами буев, похожих по форме на лодки и находящихся на поверхности воды с промежутком примерно в двадцать саженей.
В этой большой деревне мы побывали во многих домах, а потом вернулись в Широво и наняли крестьянина с лошадью и повозкой, чтобы он нас отвез в Халдеево, куда мы добрались ночью. На следующий день мы встали рано утром и продолжили путь на восток к сибирскому тракту. Вечером мы приехали в город Мариинск. Здесь мы расстались с немцем, целью которого была продажа религиозных брошюр, дешевых картинок преимущественно религиозного содержания, представляющих святого Николая, отца Ивана Кронштадтского, Богородицу и т. д. Во время моего двухдневного пребывания в Мариинске немец продал много картин, однако гораздо хуже шло дело со сбытом брошюр, потому что большинство тех, к кому он обращался, заявляли, что они не грамотные.
Грамотный горожанин или крестьянин в Сибири вообще читает не особо много: единственные книги, которые можно встретить в домах, – несколько псалтырей или молитвенников, которые обычно лежат рядом с иконами в переднем углу прихожей и которые, скорее всего, редко берут в руки. За все мои поездки по Сибири я ни разу не видел у сельчан ни одного экземпляра Библии, и нужно было хорошо поискать, чтобы найти у кого-нибудь Новый Завет. Однако это не значит, что сибиряки нерелигиозны – наоборот, они очень верующие, по крайней мере многие из них, которые, как о них выразился мой немец, больше служат Богу поклонами, чем сердцем. Что касается правоверного русского, то главным делом он считает придерживаться постов.
В Мариинске я решил произвести впечатление на местных жителей и очаровать гуляющих дам. Поэтому сразу после моего приезда в субботу вечером мне пришло в голову посетить парикмахера, который мог бы убрать пушок с моей головы. Мне не потребовалось много времени, чтобы найти вывеску с не очень привлекательными карикатурными фигурами: парикмахер намыливает голову одному клиенту, а его ученики и подмастерья кромсают волосы другому. Над всем этим висела надпись: «Парикмахер». Я с некоторым опасением открыл дверь парикмахерской. Мне навстречу вышел человек и на мое пожелание немедленно получить обслуживание любезно сообщил, что мастер только что вышел.
– А подмастерье?
– Его здесь тоже нет.
– А вы сами?
– Я не умею стричь, но, если господин пожелал бы чего-либо еще, я с радостью готов услужить. Будьте так добры, не хотел бы господин зайти в кабинет, потому что дамы уже на месте, может, господин хотел бы выпить, чего ему будет угодно?
Я поблагодарил и вышел.
На другой улице была вывеска, фигуры на которой были немного менее искажены и на которой тоже можно было прочесть «Парикмахерская». Имело смысл изучить вопрос, является ли такая вывеска символом мариинского притона, подумал я, и вошел вовнутрь. Там я увидел несколько пар ножниц, столы и криво висящее на стене зеркало, а судя по находившемуся там мужчине, вполне можно было предположить, что искусство парикмахера ему было не чуждым.
– Вы парикмахер?
– Да, мой господин, к вашим услугам.
– Прекрасно, не могли бы вы обслужить меня?
Как и все парикмахеры, этот человек оказался большим болтуном с хорошо подвешенным языком.