й, на протяжении двенадцати лет заведовал рыболовецко-торговой станцией в Гольчихе и все это время не бывал за пределами ее окрестностей, даже не желая посетить свой родной город Енисейск. Однако он заработал там себе солидное состояние, находясь вдали от шума и суеты человеческого общества.
Приказчик имел бронзовую медаль, полученную от царя за выполненные им метеорологические наблюдения. Он был рад поделиться со мной некоторыми своими чертежами карт ветров и погоды.
Днем с «Минусинска» на берег приплыли два человека, чтобы забрать команду, которая была на охоте. Несмотря на то что погода испортилась, они собирались возвращаться на судно. Я последовал за ними, взяв с собой депеши, телеграмму капитану и г-ну Попхэму, компаньону в экспедиции Уиггинса, а также письма и газеты, присланные в Енисейск из Лондона незадолго до моего отъезда оттуда.
Поездка до судна была непростой, однако оттуда нам предусмотрительно выкинули буй, после чего мы благополучно были подняты на борт.
Г-н Попхэм, который несколько лет назад на своей яхте побывал на Фарерах и посетил мой дом, встретил меня с радушием. В течение всего лета он путешествовал по Сибири, собирая перья птиц, а теперь намеревался плыть домой на экспедиционном судне – этого с нетерпением ждали все, кто был на борту.
После полудня начался шторм, и судно направилось к правому берегу бухты, мимо которого я все время плыл на лодке. Был запущен двигатель, судно встало на ход, якоря были подняты, и был взят курс к противоположному берегу, у которого мы переждали ураган. При помощи парусов судно смогло выдержать шторм. Под большим креном мы приблизились к противоположному от Гольчихи берегу, где ширина залива достигает 9 верст, в то время как к югу и северу от этой широты она составляет много миль.
Следующим утром погода была хорошая, ветер полностью утих. В 9 ч. утра с марса[90] заметили столб дыма с северной стороны – ни у кого не было сомнения, откуда он шел, поэтому судно потрясло громогласное «ура!». Вскоре появились два парохода, быстро приближавшиеся к нам. Когда они подошли на расстояние в одну версту, мы в их честь дали салют из сотен ружейных залпов, на фоне которых прозвучал гудок парохода. Суда встали на якорь поблизости, ответив на наше приветствие. День прошел во взаимных визитах, между судами постоянно курсировала шлюпка.
На следующий день началась погрузка товаров. Было решено, что одно из двух пришедших судов, «Бар-на-ул», а также «Минусинск» пойдут вверх по Енисею до Енисейска, тогда как самый большой пароход – «Лорна Дун» – вернется в Европу.
Погрузка была затруднена штормом и непогодой, снова установившейся несколько часов спустя после того, как суда встали рядом друг с другом, и непрерывно продолжавшейся до отправления 22 сентября. Из привезенных товаров (сельдь, смола, сода, малярные краски, изделия из железа и т. п.) треть должна была вернуться обратно с «Лорной Дун». Помимо этого на пароход было погружено не более половины партии графита, привезенного на север из месторождения под Туруханском, которое англичане бесплатно прибрали к рукам.
Во время длительного пребывания пароходов в заливе нас, когда это позволяла погода, посещали аборигены, привозившие пушнину, в покупателях которой не было недостатка. Я несколько раз сходил на берег, стрелял куропаток, а также поприсутствовал на шаманских камланиях. На берегу было две хижины, в одной из которых жил сосвенский остяк, а в другой – русский смешанной расы. Неподалеку стояли три чума. Как-то раз вечером во время камлания я взял у колдуна бубен и начал в него бить, вести себя соответствующим образом, жестикулировать в общем, изображать сумасшедшего и в то же время распевать какие-то непонятные заклинания. Мне удалось войти в экстаз, и я сообщил в конце этого представления властным голосом, что, как мне поручили объявить духи, никто из людей больше не заслуживает права советоваться с ними, и если кто-либо это попытается сделать, то с ним и всем его родом случится большое несчастье. Но я добился лишь того, что аборигены начали на меня злиться – дело чуть не закончилось серьезной перебранкой, однако остяк без особого труда всех утихомирил.
Хорошая погода впервые после прихода двух судов установилась лишь 22 сентября. Под гудок парохода все три судна поплыли прочь: «Лорна Дун» – на север, а остальные два – на юг, вверх по заливу. С «Бар-на-улом» поплыл капитан Уиггинс, тогда как немолодой шотландец взял на себя командование «Лорной Дун». После некоторых размышлений мне разрешили плыть на последнем пароходе в качестве пассажира; строго говоря, в соответствии с действующим на севере Сибири законодательным запретом меня не имели права брать на борт – вдруг я был сосланным преступником!
После отплытия подул бриз, который постоянно усиливался. На воде началось волнение, по которому мы прошли около 200 верст до острова Диксон. Наш 700-тонный пароход-бриг был основательно помыт.
В глубине берега периодически можно было видеть спрессованные куски льда. Лето было поздним и холодным, иначе растаял бы дрейфующий лед, который выбрасывает на берег у устья залива.
В ночь на 23 сентября и последующим днем было волнение и с юго-запада шел шторм, поэтому мы продвинулись совсем немного. В волнах резвилось множество тюленей.
24 сентября волнение стихло, дул слабый западный ветер, шел снег с дождем. В 8 ч. утра термометр показал 8 °R, в 2 ч. дня 4° и в 9 ч. вечера 3°.
Мы дошли до 74°5´ с. ш., после чего немного сменили курс на юг. Вечером мы увидели дрейфующий лед, а ночью судно было окружено широким поясом относительно мелкого льда. 25 сентября мы находились примерно в 20 датских милях к северу от острова Белый. Дул свежий бриз с востока, фарватер, а точнее – открытые проходы между льдинами, были ровные, как на небольшом озере. В ночь на 26 сентября мы стояли во льду. Утро началось с тумана и снегопада. В 12 ч. удалось произвести обсервацию: 71° с. ш., 65° в. д. В течение дня я видел поморника, синьгу и морянку, облюбовавших открытые пространства между льдинами.
В ночь на 27 сентября судно стало на ледовый якорь под прикрытием крупной льдины. В первую половину следующего дня мы никуда не плыли, однако после полудня нам удалось выйти на открытое пространство. У кромки льда было сильное волнение, нашу шхуну несколько раз с сильным грохотом бросало на покатого колосса изо льда, возвышавшегося на 10 футов над водой – настоящие айсберги в морях к северу от Сибири не встречаются, – но «Лорна Дун», прекрасная старая полярная шхуна, справилась с этой опасной ситуацией. Когда мы ушли ото льда, мы оказались приблизительно в 19 милях к северо-северо-востоку от входа в пролив Югорский Шар. Мы шли под парусом и на пару в сторону берега европейской части России, фарватер был свободен ото льда. Температура была в 8 ч. 2°, в 2 ч. 3°, в 9 ч. 3,5°.
В ночь на 28 сентября море было спокойным, из чего, к сожалению, следовало, что где-то неподалеку был лед. Было очень темно, в связи с чем двигатель работал на небольших оборотах. Брызги морской воды, попадая на палубу, замерзали, покрывая ее скользким слоем льда. Днем показалась земля вокруг Карской губы. Поскольку ветер был попутным, мы подняли парус и со скоростью 10–11 узлов направились к Югорскому Шару.
29 сентября дул встречный ветер. Ночью было слишком темно, чтобы плыть дальше, поскольку лед со всех сторон начал подходить все ближе и ближе к судну. До материка было около 15 английских миль покрытой льдом поверхности. У входа в Югорский Шар мы остановились, попав в паковый лед. Снег больше не шел, погода была очень хорошая.
На свободных ото льда пространствах можно было впервые в сезоне увидеть белых, а также множество других видов чаек, люриков, полярных уток, короткохвостых поморников, тюленей, а время от времени между льдами из воды поднималась голова дельфина, собиравшегося набрать воздуха. Дельфины постоянно рисковали задохнуться подо льдом, поскольку он на больших расстояниях был таким плотным, что в нем не было никаких щелей или трещин.
30 сентября лед и течение загнали нас в середину пролива между островом Вайгач и материком – судно было всего лишь в двух милях от его западной оконечности. Накануне мы в подзорную трубу увидели трех людей на маленьком острове Месни. После этого нас посетили юраки-самоеды, приехавшие через лед на лодке, похожей на шлюпку, на которой они гребли, а порой и тащили ее по льду. Позднее в тот же день прибыл русский торговец Кошевин из Хабарова у Югорского Шара. Русского, как и аборигенов, принимали с большим гостеприимством. Кошевин, в частности, оказывал важные услуги экспедиции Уиггинса, а однажды спас команду судна на островах Месни, отвезя их на санях в Постниково (деревня в 1000 верстах к югу от Хабарова), а оттуда в Архангельск. Помимо предприятия Кошевина в Хабарове было еще четыре дома и часовня. Русские живут там только летом, а осенью едут на юг в Архангельск с выменянными товарами. Даже священник увозит с собой множество ценных медвежьих шкур, которые по его приказу аборигены жертвуют часовне.
Зимой лед находится в постоянном движении в проливе Югорский Шар и на 100 верст на восток от восточного конца пролива. На направление дрейфующего льда влияют как течения, так и ветер. В заливе на северной оконечности Вайгача живут три-четыре семьи аборигенов в окружении 40 белых медведей, 400–500 тюленей и нескольких моржей. Ранее на Вайгач и в Карское море приходило много норвежских судов, однако 13 лет назад вышел российский закон о территориях, который запретил иностранцам заниматься охотой ближе чем в одной миле от берега. За последние несколько лет норвежские охотничьи суда не получали разрешения проходить через Карские Ворота и Югорский Шар. Неподалеку от Хабарова русские нашли хорошую гавань, где зимует одно из их инспекционных судов. Сейчас действуют три крупных боевых корабля, которые патрулируют берег Новой Земли и район к югу от нее.
Благодаря тому, что русский ученый Носилов прожил много лет на Новой Земле, там основали три поселка с часовней. С материка прибыли сотни аборигенов, начав постоянно жить на этом двойном острове. Между поселками Новой Земли, Хабарово и Архангельском летом ведется регулярное сообщение несколькими пароходами. У Кошевина есть парусная шхуна, которую он ежегодно отправляет в далекие путешествия к реке Печора, богатой лесом.