В своей незавершенной статье о Мериме, относящейся к 1843 г., Н. В. Гоголь писал: «Имя Мериме не было так часто на устах Европы, как других, менее награжденных дарами гения, но более плодовитых писателей, которые более метили на эффект и желание удивить, изумить во что бы то ни стало»[477]. Замечание справедливое – как для Франции, так и для России того времени. Листая русские книги и журналы XIX века, непрерывно наталкиваешься на имена Гете, Вашингтона Ирвинга, Вальтера Скотта, Виктора Гюго, Бальзака, Шарля Нодье, Жюля Жанена, Дюма-отца и значительно реже – на имя Проспера Мериме. Этот тонкий и оригинальный писатель, один из зачинателей реалистического направления во французской прозе XIX столетия, никогда не был в России «властителем дум», какими были, например, Шиллер, Диккенс и Жорж Санд.
И все же А. М. Горький, горячо любивший и прекрасно знавший французскую литературу XIX века, в одном из писем к Ромену Роллану не без гордости сообщал: «у нас оказалось много интересных материалов о Стендале, о Мериме». Действительно, Мериме имел очень тесные связи со многими деятелями русской литературы, вел с ними многолетнюю переписку, обменивался книгами, был страстным поклонником и популяризатором русской литературы на Западе. Его творческие контакты с русскими писателями и историками – примечательная страница в развитии русско-французских культурных связей.
Произведения Мериме в свою очередь вызывали в русских литературных кругах пристальный и живой интерес. Не раз оказывался писатель в центре серьезных споров, имевших первостепенное значение для развития русской литературы. Еще при жизни Мериме, в 1854 г., Аполлон Григорьев имел все основания заметить: «Проспер Мериме – одно из имен довольно известных, довольно часто встречающихся на страницах наших журналов, одна из литературных знаменитостей, прочно утвердившихся»[478]. Творчество Мериме оценили в России многие; среди переводчиков его произведений мы находим известнейших русских писателей и поэтов – А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, Н. И. Надеждина, Н. И. Греча, И. И. Панаева, Д. В. Григоровича, В. М. Гаршина, Д. В. Аверкиева, В. Ф. Ходасевича, М. А. Кузмина, М. Л. Лозинского; его таланту отдавали должное А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, А. И. Герцен, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, А. М. Горький; миллионные тиражи его книг в наше время – свидетельство утвердившейся славы писателя и его неизменной популярности в читательских кругах.
Когда в 1834 г. О. И. Сенковский основал «Библиотеку для чтения» (Мериме в этом году мог бы отпраздновать десятилетие своей литературной деятельности), произведения французского писателя были уже широко известны и популярны в России, поэтому не приходится удивляться, что в первом же номере журнала упоминается имя Мериме среди других представителей передового направления современной французской литературы. В этом же номере «Библиотеки для чтения» было помещено Н. Гречем его «Письмо в Париж к Якову Николаевичу Толстому», в котором между прочим читаем: «Надеюсь, что вы сообщите нам известия из того круга, в котором живете несколько лет. Любопытно было бы узнать некоторые подробности о нынешних героях Французской Словесности: опишите нам Ламартина, Делавиня, Гюго, Нодье, Дюмаса, Мериме, Герцогиню Абрантскую, Жанена, Бальзака; снимите маску с Библиофила Жакоба и Мишеля-Ремона»[479].
Однако популярность и известность пришла к Мериме в России не сразу. Французское издание первой книги его – «Театр Клары Гасуль» – при появлении своем (1825 г.) прошло в Москве и Петербурге совершенно незамеченным. Точнее говоря, обратила внимание на книгу лишь иностранная цензура, сразу же ее запретившая[480]. Царские цензоры верно уловили в книге Мериме ее антифеодальный, антиклерикальный дух. Поэтому лишь значительно позднее, после того как другие произведения писателя уже были переведены на русский язык, его пьесы, вошедшие в «Театр Клары Гасуль», появляются в русском переводе (в 1842 г. – «Испанцы в Дании», в 1854 г. – «Карета святых даров», в отрывках, под названием «Вицеройская карета», в 1855 г. – «Африканская любовь»), а целиком книга появилась лишь в 1923 г., в переводе В. Ходасевича.
Возникновение подлинного интереса к Мериме связано с выходом его сборника «Гюзла». Во Франции эта книга появилась в последних числах июля 1827 г., и вскоре ее экземпляры попали в Россию. Вопрос о том, какое влияние книга эта оказала на развитие русской литературы, и в частности на творчество А. С. Пушкина, уже не раз подвергался детальному рассмотрению[481]. Итоги этим спорам подвел Ф. Я. Прийма[482], убедительно показавший вслед за Б. В. Томашевским[483], что к переводу баллад из «Гюзлы» Пушкин приступил уже в 1828 г., быть может, под влиянием Адама Мицкевича, с которым он постоянно встречался в это время и который был в восхищении от книги Мериме. Как полагает Ф. Я. Прийма, «выход в свет “Гюзлы” П. Мериме явился дополнительным стимулом, приковавшим творческое внимание Пушкина к южно-славянской теме»[484].
Действительно, и у Пушкина и у многих его современников интерес к славянской тематике был давний и упорный. Так, например, О. М. Сомов еще в 1818 г. в «Соревнователе просвещения и благотворения» (№ 10. С. 17 – 56) помещает отрывки из книги аббата Фортиса «Путешествие в Далмацию», как известно, послужившей затем одним из основных источников «Гюзлы» Мериме, а в «Сыне отечества» за 1830 г. (№ 33. С. 400 – 422; № 35. С. 80 – 93; № 36. С. 162 – 171) печатаются новые отрывки из той же книги. Отметим также статью М. Каченовского «О сербских народных песнях», появившуюся в «Вестнике Европы» за 1820 г. (Ч. 112. № 14. С. 111 – 129; № 15. С. 208 – 216), рецензии Н. И. Греча (Сын отечества. 1824. Ч. 94. № 26. С. 241 – 249) и Н. А. Полевого (Московский телеграф. 1827. Ч. XIII. № 2. С. 137 – 150) на сборник сербских песен Вука Караджича, а также многочисленные переводы из этого сборника, принадлежащие А. X. Востокову.
Не приходится удивляться, что появление «Гюзлы» вскоре же было отмечено в России положительной рецензией, в которой, в частности, говорилось: «Переводчик сам собрал большую часть сих баллад в Иллирийских провинциях, в которых он долго жил. Его мать была морлачка, из Спалатро. В введении и в примечаниях сообщает он нам занимательные воспоминания, которые тем более приятны, что в них не вмешивается никаких претензий. Книга сия содержит в себе только весьма малую часть народной литературы сих стран, которая весьма богата и разнообразна, потому что у каждого народа особенно есть свои нравы, свой язык, свои предания и поверья»[485]. Через некоторое время в том же журнале[486] появляется перевод трех баллад из «Гюзлы», предваренный кратким положительным отзывом.
На первых порах подлинность этих песен не вызывала у русской публики никаких сомнений, и их авторство никак не связывалось с именем Мериме. Действительно, когда в 1830 г. разгорелась полемика между Ф. В. Булгариным и О. М. Сомовым по поводу повести последнего «Гайдамак», в которой есть заимствованные из «Гюзлы» сюжетные мотивы (так, герой этой повести морлак Закрутич принимается гайдамаками за вампира[487]), книга Мериме называлась неоднократно, но имя ее автора не было названо. Вместе с тем в той же «Литературной газете», где выступал О. Сомов, был помещен перевод главы 11 из «Хроники времен Карла IX» (другие отрывки из той же книги писателя печатает в это время «Северный Меркурий»), а «Северная пчела» Булгарина публикует перевод записок известной английской писательницы леди Морган, в которых имя Мериме встречается несколько раз.
Лишь в 1832 г. загадка «Гюзлы» начинает раскрываться. В журналах «Телескоп» и «Московский телеграф» появляются сообщения о подлинном авторе книги. «Телескоп» Н. И. Надеждина в обширной статье о «Сербской словесности» писал: «Наконец и во Франции, меньше всех приимчивой для чуждых звуков, народная сербская поэзия отозвалась приветным эхом. Сначала любопытство французов подстрекнуто было счастливою мистификациею. Остроумный и изобретательный автор известного Театра Клары Газуль издумал помудрить над своими соотечественниками, издав под вымышленным именем Гиацинта Маглановича собрание стихотворений, названное им Guzla (вероятно Гусли?), где, как будто бы устами народных певцов морлаков и черногорцев, воспеваются страшные предания о вампирах и буйная, разгульная жизнь гейдуков, живущая действительно в воспоминаниях славян адриатических. Мистификация сия удалась так, что многие французские литераторы и журналисты, в пылу энтузиазма, провозгласили старца Маглановича Гомером нашего времени»[488]. Ксенофонт Полевой в рецензии на сборник Ник. Маркевича писал в «Московском телеграфе»: «Впрочем, еще скорее можно быть подражателем старине в стихотворениях, чем в мелодиях, принимая слово сие в настоящем смысле его. И знаток ошибется иногда, читая таких подражателей, как Мериме; но еще нигде не отыскался Мериме для напевов народных. Как же возможно соединить в себе то и другое: быть и певцом и гусляром в неподражаемом роде стихотворений, который называется песнею?»[489]. Между прочим, спустя два года тот же Ксенофонт Полевой в рецензии на посмертное издание сочинений Гете сообщил, что великий немецкий писатель узнал авторство Мериме в «Гюзле».
Все эти сведения о подлинном авторстве «Театра Клары Гасуль» и «Гюзлы» проникали в Россию из французских журналов, но всего вернее – от многочисленных русских, бывавших во Франции и познакомившихся там с Мериме, прежде всего от С. А. Соболевского и А. И. Тургенева. Однако у русских литераторов полной ясности в этом вопросе не было и позднее, и некоторые из них еще долго проявляли неосведомленность. Точнее говоря, уже никто не сомневался, что «Гюзла» была талантливо