Наряду с Комитетом общественного спасения возросло значение также созданного ранее Комитета общей безопасности, который сосредоточил в своих руках функции политической полиции. Меры по укреплению институтов исполнительной власти в целях борьбы с контрреволюцией были закреплены декретом Конвента от 10 октября 1793 г. о революционном порядке управления. Согласно этому декрету, введение в действие конституции откладывалось до заключения мира, а Комитет общественного спасения наделялся широчайшими полномочиями. Хотя Конвент по-прежнему считался высшим институтом власти, фактически же возникла диктатура возглавляемых якобинцами комитетов общественного спасения и общей безопасности, перед которыми трепетали и враги и друзья.
В период правления монтаньяров во Франции резко усилилась административная централизация. В пылу борьбы с федералистским мятежом они повели наступление на авторитет и полномочия местных властей. Еще в больших масштабах, чем когда-либо раньше, якобинцы прибегли к принудительной мобилизации мужчин в армию. Декрет от 23 августа фактически вводил в стране всеобщую воинскую повинность. Пошли якобинцы и на дальнейшее ограничение свободы торговли и усиление государственного контроля над экономикой. Это выразилось прежде всего в централизованном управлении предприятиями, работавшими на армию. Наконец, была введена государственная монополия внешней торговли.
Под влиянием народных требований вмешательство государства в экономику принимало нередко грубые, насильственные формы. Декретом от 5 сентября 1793 г. создавались так называемые «революционные армии», предназначенные для использования внутри страны. В частности, они широко применялись для конфискации продовольственных запасов и доставки их в большие города. Уступая требованиям санкюлотов и в то же время стремясь овладеть ценовыми рычагами управления экономикой, монтаньяры 29 сентября 1793 г. провели через Конвент декрет о всеобщем максимуме, установивший предельные цены на широкий круг товаров и ограничивший рост заработной платы. В условиях высокой инфляции этот декрет разрушил легальный рынок, что привело к образованию нелегального «черного рынка».
Придя к власти, якобинцы обнаружили, что они со всех сторон окружены врагами — жирондистами, монархистами, неприсягнувшими священниками, вандейцами, иностранными шпионами («агентами Питта»), спекулянтами и пр. Чтобы победить врагов, они прибегли к самым суровым мерам насилия и принуждения, какие только знала история. Система этих мер и получила название «террор». Это был государственный террор, т. е. политика насилия и принуждения, целенаправленно проводимая правительством. При этом упрочение военного положения республики весной 1794 г. отнюдь не повлекло за собой свертывания террора, ставшего как бы неотъемлемым методом правления якобинцев. 17 сентября Конвент принял «Закон о подозрительных». Этот закон грубейшим образом нарушал все декларированные ранее права и свободы человека, в том числе и самые элементарные права личной неприкосновенности. Он предписывал арест и содержание в тюрьме людей только лишь по подозрению в преступных замыслах (даже не деяниях!) Подозрительными объявлялись «сторонники тирании, федерализма и враги свободы», уволенные от должности чиновники, не проявляющие «постоянно своей преданности революции» дворяне и многие другие, не совершавшие никаких преступлений, люди.
Благодаря этому закону быстрее закрутились колесики репрессивного механизма республики. Революционный трибунал окончательно превратился в слепое орудие уничтожения явных или мнимых противников власти якобинцев. 14 октября начался процесс бывшей королевы Марии Антуанетты, один из самых постыдных в истории революции, поскольку на нем малолетнего Луи-Шарля заставили свидетельствовать против своей матери. Уже 16 октября она была казнена. Через две недели последовала казнь 21 жирондиста, а 6 ноября был казнен бывший герцог Орлеанский. Список жертв террора продолжал расти с устрашающей скоростью. Общее число жертв террора в 1793–1794 гг. достигало, как полагают историки, 33–40 тыс. человек. Из них по приговорам чрезвычайных судов было казнено св. 16 тыс. человек. Подавляющее большинство всех осужденных — более 80 % — принадлежало отнюдь не к бывшим привилегированным классам, а к третьему сословию.
Меры устрашения и насилия в сочетании с кропотливой организационной работой позволили якобинцам победить в войне с федералистами-мятежниками и армиями иностранных государств. К началу 1794 г. была создана более чем миллионная армия, которая численно превосходила силы противника. Была повышена боеспособность и поднят боевой дух республиканской армии. Одновременно почти полностью обновился ее командный состав. На место офицеров и генералов старой королевской службы пришло новое поколение командиров.
Уже во второй половине 1793 г. были подавлены основные очаги федералистского мятежа. Республиканские войска взяли Марсель, Лион, Тулон (при участии Наполеона Бонапарта, командовавшего осадной артиллерией). К концу декабря были разгромлены и основные силы вандейцев, после чего последовали жесточайшие репрессии против мирного населения, в результате которых, по мнению историков, погибло не меньше 10 тыс. человек.
Подавление федералистского мятежа также сопровождалось неоправданными насилиями и бесчинствами. Вот выдержка из декрета Конвента от 12 октября 1793 г., изданного по случаю взятия Лиона. Статья 3: «Город Лион будет разрушен… На развалинах Лиона будет воздвигнута колонна, которая напомнит потомству о преступлениях и наказании роялистов этого города такой надписью: «Лион восстал против свободы, Лиона больше нет»». Две тысячи жителей Лиона стали жертвами репрессий.
Армиям республики удалось отстоять страну и от внешнего противника, силы которого были скованы на границах. На Рейне и в Савойе иностранные войска были даже отброшены назад. В январе 1794 г. Комитет общественного спасения принял решение о начале общего наступления на всех фронтах. Главная битва кампании этого года произошла 26 июня при селении Флерюс в Южных Нидерландах. Французы наголову разгромили австрийцев, а затем овладели Брюсселем, Антверпеном и Льежем. Одновременно они заняли весь левый берег Рейна, включая города Кёльн, Бонн и Кобленц, и наконец вторглись в Испанию.
Победить в войне с мятежниками и иностранными державами оказалось легче, чем преодолеть экономический кризис и предотвратить обнищание широких слоев населения, страдавших от дороговизны и безработицы. Поэтому очень скоро якобинцы оказались под перекрестным огнем критики. «Бешеные» во главе с Жаком Ру, а вслед за ними и так называемые эбертисты (сторонники Эбера) обрушились на монтаньяров за то, что, по их мнению, борьба со спекуляцией велась недостаточно энергично. Их агитация нашла отклик среди санкюлотов, выходивших на демонстрации под этими лозунгами. Это не на шутку встревожило монтаньяров, которые дорожили поддержкой народных движений — своей главной опорой в стране. Поэтому они пошли на коварный шаг — обвинили Жака Ру и Эбера в контрреволюционных происках. Уже в начале сентября 1793 г. Жак Ру был арестован и предан суду Революционного трибунала. Не питая иллюзий относительно уготованной ему участи, Ру в тюрьме покончил жизнь самоубийством. Гораздо труднее монтаньярам было добраться до Эбера, который пользовался среди санкюлотов огромной популярностью как журналист, издатель революционной газеты «Папаша Дюшен», а кроме того, был еще и одним из руководителей грозной Коммуны. Но когда на заседании Клуба кордельеров Эбер высказался за новое восстание против Конвента, монтаньяры не упустили случая расправиться и с ним. В ночь с 13 на 14 марта 1794 г. он был арестован и спустя несколько дней казнен.
По мере того как улучшалось военное положение республики, все громче звучали голоса и тех, кто считал, что террор больше не нужен и пора вернуться к законности и порядку. Сторонники террора, подозревая таких людей в чрезмерной уступчивости контрреволюционерам, прозвали их «снисходительными». Большей частью это были состоятельные и предприимчивые люди, которые неплохо обогатились за время революции, используя связи в правительстве, и теперь мечтали о спокойной жизни. Наиболее заметной фигурой среди «снисходительных» был Дантон. Их взгляды выражала газета «Le Vieux Cordelier» («Старый кордельер»), которую в декабре 1793 г. начал издавать Камиль Демулен. Она повела искусную, внешне безупречную кампанию против крайностей политики террора.
Не пора ли и в самом деле было положить конец террору? Влиятельные деятели партии монтаньяров так не считали. Одни из них, такие как Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон, исходили из того, что, пока контрреволюция не сломлена окончательно, пока не восторжествовали истинно республиканские добродетели — патриотизм, гражданственность, самоотверженность, — рано складывать оружие. Другие, более циничные деятели правящей группировки, такие, как Колло д’Эрбуа, Фуше, Баррас, Тальен и Фрерон, запятнавшие свою репутацию бесчинствами во время подавления федералистского мятежа, выступали за продолжение террора, потому что понимали: с восстановлением законного порядка им придется ответить за свои злодеяния. Те и другие лишь искали предлог, чтобы убрать с дороги «снисходительных».
Такой предлог представился, когда обнаружилось, что «снисходительные» замешаны в финансовом скандале, связанном с ликвидацией Ост-Индской компании. 30 апреля было принято решение об аресте Дантона и Демулена. Об этом Дантона тотчас же предупредили его друзья, предложившие ему бежать за границу. Уверенный в том, что популярность служит ему надежной защитой от преследований, Дантон отказался от этого предложения, заметив: «Нельзя унести родину на подошвах своих башмаков». Спустя несколько часов он вместе с другими «снисходительными» был арестован. Они предстали перед Революционным трибуналом и 5 апреля были казнены.
Расправа с «бешеными», эбертистами и «снисходительными» не только не сняла тревогу монтаньяров за будущее революции, с которой они неразрывно связали свою судьбу, но, наоборот, сделала их еще более подозрительными. 20 июня 1794 г. Конвент принял декрет о реорганизации Революционного трибунала. Фактически он означал торжество беззакония. После принятия этого декрета террор приобрел еще более разнузданные и дикие формы, чем ранее. Согласно этому декрету, задачей Революционного трибунала являлось не правосудие, а наказание «врагов народа». Понятие «враги народа» истолковывалось в декрете столь широко, что при желании кого угодно можно было подвести под это определение. Единственной мерой наказания для «врагов народа» объявлялась смертная казнь. Декрет освобождал судей от необходимости тщательного расследования всех обстоятельств дела подсудимого, а также от соблюдения законов: «единственным руководством для вынесения приговора должна быть совесть присяжных». Декрет обязывал всех граждан доносить на «врагов народа» и даже предоставлял каждому право их лично задерживать и передавать властям.