ки добиться от них одобрения государственного переворота. Было объявлено, что Директория прекращает существование, исполнительная власть вручается трем временным консулам, в том числе Бонапарту и Сийесу, а вместо палат создаются две законодательные комиссии, которым надлежит разработать новую конституцию.
Переворот 18–19 брюмера положил конец более чем десятилетнему периоду революционных бурь и потрясений и привел к установлению во Франции военной диктатуры, которая в общих чертах сохранялась вплоть до 1814 г. Эти события, таким образом, представляли собой важный рубеж в политическом развитии страны, с которым обычно и связывается завершение революции. До бонапартистского переворота Франция шла новыми, непроторенными путями, вызывая то восхищение, то осуждение окружающего мира. Бонапарт, придя к власти, наоборот, решительно отказался от революционных экспериментов и подчеркнуто стремился придать своему правлению черты умеренности и консерватизма.
Уйдя в прошлое, революция оставила глубокий след в настоящем. Для народов Европы она служила и служит до сих пор точкой отсчета в движении по пути общественных преобразований. Именно со времени Французской революции возникло понимание того, что государство и общество могут быть изменены к лучшему не только «сверху», в результате мер, принимаемых по своему усмотрению правительствами, но и благодаря прямым энергичным действиям простых граждан «снизу». Во многом именно неудача реформ в духе «просвещенного абсолютизма» заставила французов прибегнуть к массовым насильственным действиям, чтобы сломить сопротивление двора и «аристократов» необходимым нововведениям.
Вместе с тем Французская революция положила начало и затянувшемуся на два столетия спору о том, какой способ общественных преобразований лучше — мирные реформы «сверху» или революционное насилие «снизу». Что и говорить, реформы «сверху» почти всегда далеки от совершенства. Они нередко были непоследовательными, половинчатыми, отвечали прежде всего интересам правительств, а интересы народов принимались в расчет уже потом.
Но так ли уж бесспорно по сравнению с ними преимущество революционного пути преобразований? Опыт Французской революции не дает простого и ясного ответа на этот вопрос. С одной стороны, крестьяне, плебейские слои городского населения, вообще масса небогатых и незнатных французов добились во время революции удовлетворения многих важных требований. Достаточно упомянуть хотя бы об отмене сеньориальных повинностей, о возможности купить в рассрочку участок земли, об установлении гражданского равенства всех людей, наконец, об избирательных правах. Обо всех этих достижениях революции жителям других европейских стран еще долгие десятилетия оставалось только мечтать. Все так. Но вспомним и о той «цене», которую заплатили французы за эти преимущества, — гражданская война, террор, растянувшиеся почти на четверть столетия внешние войны почти со всей Европы, насильственная смерть десятков и сотен тысяч сограждан. Не покажется ли кому-то эта «цена» слишком высокой?
Революция бесспорно поделила надвое историю Франции. Она осуществила глубокие изменения в стране. Общество «старого порядка» навсегда осталось в прошлом. Феодальным повинностям, сословным и корпоративным привилегиям уже не суждено было возродиться. Новое административное деление страны на департаменты стерло границы между историческими провинциями — свидетелями средневековой раздробленности. Глубокий след революция оставила в нравах народа. В сознании людей новые, политические и гражданские ценности потеснили старые, религиозные и монархические. Имея за плечами опыт революции, уже трудно было поверить в средневековую сказку о «добром короле милостью Божьей». Представления о том, что народ является источником власти и что он вправе призвать к ответу свое правительство, проникли глубоко в народную психологию. А с новым взглядом на государство наметилась и политизация общественных отношений: постепенно на смену старинным сословным, корпоративным, религиозным и клановым противоречиям пришли противоречия политические, связанные с вовлечением широких слоев населения в борьбу по вопросам о том, какими должны быть государство и правительство.
Но как ни покажется странным, революция не только не прервала, но в чем-то даже усилила преемственную связь между Францией «старого» и «нового порядка». Это выразилось прежде всего в том, что различные революционные правительства шаг за шагом в кратчайшие сроки осуществили заветную мечту французских монархов, начиная с XVI–XVII вв., — административную централизацию государства, подчинение его отдельных частей центральному правительству. Причем наибольшей степени эта централизация достигла в период правления самых ярых противников монархии — монтаньяров-«цареубийц». Это же правительство практически решило и центральную внешнеполитическую задачу королей из династии Бурбонов. Благодаря победам республиканских армий в 1794–1795 гг. Франция обрела «естественную границу» на востоке — по реке Рейну — и сделала решающий шаг к господству в Европе.
Глава 3КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРИЯ ВО ФРАНЦИИ
В оценке порядков, установившихся во Франции после государственного переворота 18–19 брюмера, равно как и в оценке личности человека, возглавившего этот переворот, историки расходятся во мнениях не меньше, чем по отношению к революции. Можно ли назвать этот переворот контрреволюционным и, следовательно, не положил ли он конец революции? Или наоборот, не представлял ли он собой попытку спасти революцию, вывести ее из опасного тупика, угрожавшего реставрацией монархии Бурбонов, и не основал ли он режим, являвшийся по существу продолжением революции, хотя и в своеобразной форме? Наконец, какую роль сыграл в этой истории Наполеон Бонапарт — могильщика или наследника революции?
Особую остроту спорам в историографии по этим и другим вопросам истории Франции начала XIX в. придает то, что многие историки испытывают на себе невыразимое обаяние личности Бонапарта. Он был, несомненно, деятелем харизматического типа, способным пробуждать глубокие чувства и переживания, как оказалось, не только у современников, но и у далеких потомков. Знакомясь с произведениями историков, трудно не заметить, что у одних он вызывает безотчетную симпатию, а у других — плохо скрываемую антипатию. Оба эти чувства объясняют, наверное, то, почему история Франции и Европы в его правление традиционно привлекают в науке повышенное внимание, а его многочисленные биографии, если не по качеству, то по количеству, бьют рекорды этого жанра литературы.
По-видимому, однозначно оценить правление Наполеона Бонапарта и его роль в истории не представляется возможным. Порядки, установившиеся во Франции после переворота 18–19 брюмера, в одно и то же время представляли собой отрицание революции (и в этом смысле воплощали контрреволюционный дух) и ее продолжение, связанное с защитой и упрочением тех революционных завоеваний, которые бесспорно были приняты большинством народа. Если все же попытаться как-то оценить порядки во Франции в начале XIX в., то лучше всего воспользоваться емким понятием «постреволюционный режим». Переворот 18–19 брюмера представлял собой попытку найти достойный выход из революции, которая давно стала тяготить самих ее участников. Но выход не на пути новых общественных потрясений, с которыми была бы неизбежно в то время связана реставрация монархии Бурбонов, а на пути политической и социальной стабилизации в той форме, которая в условиях непрекращающихся внешних войн представлялась единственно возможной и приемлемой для населения, — диктатуры.
Конституция 1799 года. Под диктовку Бонапарта законодательные комиссии, созданные после переворота 18–19 брюмера, разработали проект новой конституции, который был обнародован 13 декабря (22 фримера VIII года республики). Согласно этому проекту, исполнительная власть резко усиливалась за счет законодательной, а также учреждалась должность первого консула, который сосредоточил бы в своих руках самые широкие, фактически диктаторские полномочия. Новая конституция была вынесена на всенародное одобрение (плебисцит), которое и было получено благодаря многочисленным подтасовкам и злоупотреблениям преданных Бонапарту чиновников. Всего лишь 1562 человека (на 3 млн голосовавших) осмелились сказать ей «нет». Две трети избирателей вообще не приняли участия в голосовании.
Конституция 1799 г. (VIII года республики) была написана, как того требовал Бонапарт, «кратко и неясно». Формально в ее основу был положен принцип разделения властей. Но фактически законодательная власть была поставлена в зависимость от исполнительной, которая вручалась трем консулам, назначаемым на 10 лет одной из законодательных палат — сенатом. При этом наиболее широкие полномочия были сосредоточены в руках первого консула: назначение министров и других должностных лиц (гражданских и военных), командование армией, заключение международных договоров и пр. Первому консулу также принадлежало право законодательной инициативы. Законодательным палатам оставалось только готовить законопроекты (это была функция Государственного совета), их обсуждать (чем занимался Трибунат) и голосовать без обсуждения (право Законодательного корпуса). Закон вводил в действие также первый консул.
Конституция восстанавливала всеобщее избирательное право. Но кроме тех редких случаев, когда какой-нибудь вопрос выносился на всенародное одобрение, как, например, сама Конституция 1799 г., это право не применялось. Фактически основные институты власти формировались путем назначения. Консулы назначали членов сената, сенаторы назначали членов Трибуната и Законодательного собрания и т. д. Таким образом, все звенья государственного управления находились под контролем исполнительной власти и лично первого консула. Конституция 1799 г. учреждала во Франции диктатуру.
Современники шутили: «Что в конституции? — Бонапарт!»
Зачем генералу-республиканцу понадобилась диктаторская власть? Идея военной диктатуры, скорее всего, была внушена Бонапарту его окружением — людьми, тесно связавшими свою судьбу с революцией и боявшимися все потерять в случае реставрации власти Бурбонов. В большинстве своем это были в прошлом члены представительных палат революционного времени, пережившие благодаря счастливой случайности или собственной малозначимости потрясения прежних лет. Они в равной мере опасались как крайностей гражданской войны и революционного террора, воспоминания о которых были еще слишком свежи в памяти, так и роялистской контрреволюции. И все они мечтали о «твердой руке» диктатора, который обеспечил бы порядок и спокойствие внутри Франции, а также ее защиту от угрозы извне. Среди сановников нового режима выделялись: Сийес, бывший член Учредительного собрания и организатор бонапартистского переворота, назначенный Бонапартом на должность председателя сената; Камбасерес, в прошлом член Конвента, принадлежавший к «болоту», который занял пост второго консула; Лебрен, роялист, присоединившийся к республике, который был назначен третьим консулом; «террорист» и «цареубий