В 1839–1840 гг. произошло ее новое столкновение с египетским пашой. Войска последнего под командованием Ибрагима разгромили турецкую армию в сражении у Нисиба, а капудан-паша изменил долгу и привел турецкий флот в египетский порт Александрия. Казалось, дни династии Османов сочтены. И тут вмешалась «Европа»: на самостоятельные действия царь Николай не решился. Порта получила коллективную ноту послов с извещением, что «достигнуто согласие между пятью державами по Восточному вопросу», и предлагавшую ей «воздержаться от какого-либо окончательного решения без их участия». «Совет» был воспринят покорно и безропотно: сил для сопротивления Ибрагиму не осталось, старый, опытный султан Махмуд II скончался, не выдержав выпавших на его долю испытаний, ему наследовал юноша, почти мальчик Абдул-Меджид. Демарш дипломатов обозначил зримую веху в истории Османской империи, — она утратила самостоятельность в проведении внешней политики и из субъекта международных отношений стала постепенно превращаться в их объект, уделом ее становились лавирование и игра на противоречиях между участниками европейского «концерта». С конфликтом они покончили быстро и решительно: англо-австрийская эскадра перерезала морские коммуникации Ибрагима. Царю очень хотелось принять участие в общей акции, но его под разными предлогами отговорили, не желая видеть андреевский флаг в Средиземном море. Подняли восстание ливанцы, возмущенные грабежами египетской армии, англо-австрийский десант отбросил ее от побережья. Оттесненный в безводную пустыню, Ибрагим начал отступление и привел «домой» жалкие остатки своих войск.
В 1840–1841 гг. в Лондоне были подписаны две конвенции о режиме черноморских Проливов. Они наглухо закрывались для военных кораблей всех страх, включая прибрежные. Российский флот был заперт в Черном море. Официальная Россия сдала позиции без борьбы и ушла в оборону по всей амплитуде балканских и ближневосточных дел. Турция же откатилась на позиции второстепенной державы. Ее представитель в переговорах вообще не участвовал, его пригласили лишь на подписание конвенции. Глава британского Форин оффис лорд Г. Дж. Пальмерстон рассудительно заметил: хоть османский посол стар и дряхл, «но он способен держать перо в руке и подписать свое имя».
Обрушившиеся беды убедили турецкого султана и Диван в необходимости перемен. Военно-феодальный строй доказал свою несостоятельность, сулил лишь прозябание и бесконечные внутренние конфликты. Ободрились реформаторы во главе с Решид-пашой, и к их голосу стали прислушиваться. Нечто вроде перемирия с христианскими подданными, расправа с албанскими феодалами и неудача самого влиятельного сепаратиста Мухаммеда Али дали центральной власти определенную передышку во времени. В 1834 г. последовала отмена спахийского держания, принадлежащие им поместья подлежали выкупу и превращались в собственность. В ноябре 1839 г. перед притихшей толпой, собравшейся у дворца Гюльхане («Обитель роз»), торжествующий Мустафа Решид-паша огласил султанский указ. Тут же рядом стоял новый владыка мусульман, 16-летний Аб-дул-Меджид. В гюльханейском указе провозглашались охрана жизни, достоинства и имущества всех жителей без различия религии, их равенство перед законом, отменялась разорительная для населения откупная система, вводилась гласность судопроизводства, открытым делался бюджет. Впервые в истории Османской империи закон объявлялся выше воли султана и отмене не подлежал. Начиналась эпоха танзимата (реформ).
Влияние на указ правовой системы Французской революции и кодексов Наполеона несомненно — недаром Решид побывал послом в Париже и Лондоне. Гражданское неполноправие христианского населения прекращалось (к сожалению, как показали события, на бумаге), категория «райа», опять-таки формально, перестала существовать.
Ветер перемен задул над Балканами. Началась эпоха реформ и накопления сил, выступавшая в многообразии и разнообразии ее национальных и региональных проявлений.
Сербия обрела автономию и избавилась от турецкого помещичьего землевладения; принадлежавшие сипахам чифтлики были выкуплены главным образом воеводами и старейшинами, превратившимися в прослойку «великашей», занимавшихся также торговлей и ростовщичеством. Но в целом Сербия стала страной крестьянской, крупные землевладельцы не играли здесь той же роли в социальной и политической жизни, что в Греции и Дунайских княжествах. Настал длительный экономический подъем, численность населения Сербии за 30 лет удвоилась, росли города, в них расцвели ремесла, включая требовавшие высокой квалификации (оружейное, типографское дело). Появились первые мануфактуры.
Правление властного и крутого Милоша Обреновича вызывало широкое недовольство. Уставобранители (сторонники конституции) настаивали на ограничении его прерогатив. Их борьба против князя увенчалась бегством последнего в 1842 г. и избранием на престол слабого, бесхарактерного, проведшего всю жизнь за границей Александра Карагеоргиевича, сына уже тогда легендарного героя. Был принят Гражданский законник, провозглашены равенство жителей перед законом, неприкосновенность личности и собственности, упорядочена судебная практика, выработана свобода торговли.
В 1844 г. министр Илия Гарашанин выработал «Начертание» — план освобождения всех населенных сербами земель Османской империи и их объединения вокруг княжества. О судьбе соплеменников, проживавших в габсбургской монархии, «Начертание» благоразумно умалчивало.
Правление уставобранителей выродилось в олигархический режим «великашей», против него выступили либералы, которые представляли нарождавшуюся торгово-промышленную буржуазию и интеллигенцию и настаивали на ограничении княжеской власти и предоставлении законодательных полномочий скупщине.
20-40-е годы XIX в. — время быстрого развития сербской культуры. Корифеем ее возрождения являлся Вук Караджич — писатель, общественный деятель, собиратель памятников устного творчества, реформатор литературного языка на народной основе; до него в письменности господствовал славяно-сербский язык, представлявший собой смесь разговорного и церковнославянского. Он издавал сборники сказок, песен и пословиц, выпустил словарь, содержавший 20 тыс. слов, создал труды по истории Сербии, Боснии и Черногории. Выработанное Караджичем правописание было признано официальным при его жизни, а в 1850 г. представители сербской и хорватской интеллигенции подписали соглашение о создании единого сербо-хорватского литературного языка (на основе двух алфавитов — кириллицы и латинского).
30-е годы ознаменовались открытием первой в стране типографии, что способствовало развитию книгопечатания и появлению газет и журналов. Начальные школы насчитывались сотнями, были открыты несколько гимназий, народная библиотека, военная академия, развернуло работу общество сербской ело-вескости. Сербская культура, столетиями передававшаяся из уст в уста и в летописях, обрела прочный фундамент письменности.
В Черногории доминировала личность митрополита Петра II Негоша, духовного и светского главы. Стремясь преодолеть племенную разобщенность, он учредил правительственный сенат как высший государственный орган, создал военно-полицейские силы, гвардию и перяников (телохранителей), ввел налоги, что несколько упорядочило состояние дел, хотя неизжитые родоплеменные обычаи, такие, как кровная месть и побратимство, затрудняли государственное строительство. Скудость ресурсов, частые неурожаи, когда от голода спасала лишь поступавшая из России субсидия, превращали жизнь черногорцев в сплошное испытание. Посылаемые в горную страну российские дипломаты выходили за рамки чисто служебных функций, привлекая внимание и двора и общественности к «преданной России далекой и прекрасной земле».
Османская империя черногорской независимости не признавала, официально проведенной границы не существовало, в порубежье постоянно происходили столкновения; черногорцы пытались пробиться к побережью Адриатики, что облегчило бы их связи с внешним миром, включая экономические.
Петр Петрович Негош входит в число крупнейших поэтов, писавших на сербском языке. Вершина его творчества — поэма «Горный венец», в которой он прославил несгибаемый дух и свободолюбие своих сородичей. Усилиями Негоша просвещение сделало первые шаги на черногорской земле — открылись светские школы, заработала типография.
Болгарский народ непосредственных выгод от заключения Адрианопольского мира не получил. Но наступившие перемены ощущались и в Болгарии: с 1834 г. начался переход спахийских земель в собственность государства и в наследственное владение крестьян, лично свободных, однако обремененных многочисленными налогами и повинностями. Но помещичье сословие в Болгарии исчезло. В городах и селах развивалось ремесленное суконное, кожевенное, обувное, шнуровое, тележное и кузнечное производство. В 1834 г. появилась первая фабрика, поставлявшая сукно для турецкой армии. Прочные позиции заняла торгово-ростовщическая буржуазия (чорбаджии), но значительным влиянием в обществе, а потом и в государстве пользовались владельцы небольших мастерских, лавок и постоялых дворов. В сравнении с этнически турецкими районами болгарские земли выделялись значительно более высоким развитием экономики, а население — зажиточностью.
Но нахождение рядом с жизненными нервами империи имело и минусы, ибо влекло за собой бдительный надзор центральной власти и быстрое и беспощадное подавление локальных восстаний, которых в ЗО-4О-е годы произошло несколько. У болгар не существовало по соседству, в христианских государствах, совместно проживавших компактных масс сородичей, как у сербов и румын, или разветвленной диаспоры, как у греков. Все это в определенной степени замедляло и затрудняло восприятие западноевропейской общественной мысли и конституционных идей. Преобладали связи с Россией, открывшей свои учебные заведения, сперва духовные, затем университеты, а позднее и военные, для болгарских выходцев.
Болгария после Адрианопольского мира пережила своего рода рывок в деле образования и просвещения. В 1824 г. вышел из печати первый букварь на болгарском языке, через 10 лет в Габрове появилась первая школа с преподаванием на родном языке, к 1850 г. таких школ насчитывалось уже более ста. Грамотность распространилась не только среди горожан, но и среди крестьян. Шло вытеснение преподавания на греческом языке, ранее доминировавшего среди немногочисленной элиты общества. Греческое культурное влияние стало восприниматься как засилье, чему способствовало полное церковное подчинение Константинопольской патриархии; не только высшие иерархи, но и многие священники в Болгарии были греками, и богослужение велось на греческом языке, непонятном для верующих. Широкий размах получило движение за создание своей самостоятельной автокефальной церкви. Это была особая форма национального движения, которое развивалось по двум направлениям — против османского владычества и против греческого засилья в культуре. Подъем образовательного уровня народа, появление национальной интеллигенции — учителей, врачей, священников, представителей средних классов, обращение к прошлому, к средним векам, когда Болгарские царства бросали вызов «самой» Византийской империи, составили содержание своеобразного этапа национального возрождения, когда зрели силы, накапливался потенциал для открытого вызова сюзерену.