Высшей властью в Карфагене считалось народное собрание. Однако созывалось оно только при возникновении разногласий внутри советов и среди магистратов. Поэтому реально оно осуществляло свои полномочия только в периоды кризисов, как например, после поражения в войнах с римлянами. Практически власть была сосредоточена, по-видимому, в руках двух советов, из которых один, более широкий по своему составу, можно назвать на римский манер сенатом, и другой — более узкий, состоявший из ста или ста четырех членов. Не исключено, что последний был только частью первого, своего рода его постоянным органом. «Сенат» занимался более широкими проблемами государственной жизни, включая вопросы войны и мира, в то время как совет ста или ста четырех, может быть, в большей степени сосредотачивался на вопросах общей безопасности государства, включая предупреждение военных переворотов (Acquaro, 1987, 65–66). Какую-то важную, хотя пока еще не ясную роль играли пентархии, комиссии, состоявшие из пяти человек, кооптирующие своих членов, которые каким-то образом удерживали власть и после своего пребывания в этих комиссиях.
Высшей исполнительной властью, как уже говорилось, были суффеты, которых, как отмечает Непот (Han. VII, 4), каждый год было двое. На эту должность могли избираться представители разных родов, но могли, как показывают надписи, и члены одной семьи. Ливий (XXX, 7, 5) совершенно справедливо сравнивает их с римскими консулами. Среди полномочий суффетов был и созыв совета для решения самых неотложных дел (Liv. XXX, 7, 5–7). Существовали в Карфагене и другие магистраты, в том числе те, кого латинские авторы называют «квесторами», т. е. казначеи. Низшими должностными лицами были писцы. Несмотря на сравнительную скромность этой должности, сами писцы ею гордились, они упоминали ее в посвятительных надписях, отмечая даже, если этот пост занимал отец. Наконец, существовала еще должность посыльного, который исполнял самые разные приказы магистрата, в том числе и по аресту и насильственному приводу того или иного человека (Liv. XXXIII, 46, 5). Речь, видимо, идет о наличии какого-то вида городской полиции. Из слов Аристотеля (Pol. II, 8, 1273а; III, 1, 1275b) можно сделать вывод, что в Карфагене не существовало четких разграничений судебных полномочий магистратов: судом занимались различные должностные лица, и это могло дать повод Ливию (XXXIII, 46) говорить о «сословии судей», господствующем в Карфагене.
В то же время карфагеняне стремились разделить политическую и военную власть: первая принадлежала суффетам, а вторая — полководцам. Правда, в случае необходимости суффеты могли возглавить и армию, но это случалось довольно редко, а после 300 г. до н. э. и вовсе не наблюдалось (Ehrenberg, 1931, 647). Вообще карфагенские правители чрезвычайно боялись тиранических поползновений полководцев, особенно помня, например, мятежи Малха или Ганнона, и порой их опасения оправдывались. Достаточно вспомнить попытку Бомилькара, опираясь на свою армию, действующую в непосредственной близости от столицы, захватить власть в 308 г. до н. э. Поэтому иногда правительство ставило во главе армии двух командующих, недоброжелательно относившихся друг к другу, как тех же Бомилькара и Ганнона во время войны с высадившимся в Африке Агафоклом. За малейшую провинность военные командиры сурово наказывались. Так, в самом начале I Пунической войны был распят Ганнон, командовавший отрядом в Мессане и вынужденный очистить город (Polyb. I, 11, 5). Пытались привлечь к суду и Гамилькара, только что победоносно закончившего Ливийскую войну, обвинив его в бедствиях отечества (Арр. Hisp. 4; Han. 2). При полководцах находились члены карфагенского правительства (Polyb. X, 8, 1; Liv. XXVI, 51, 2) явно с целью надзора за действиями командующего. Аппиан (Han. 2) пишет, что Гамилькар добился назначения полководцем в войне против нумидийцев, еще не сдав отчета о своих прежних действиях. Карфагенские полководцы по окончании своих полномочий явно должны были отчитываться за свои действия. На высшие посты в государстве, в том числе, в совет или советы, избирали с учетом имущественного ценза, что резко сокращало число лиц, реально допущенных к власти.
Такое государственное устройство существовало в Карфагене довольно долго. Даже острая политическая борьба, развернувшаяся между двумя Пуническими войнами в III в. до н. э., шла в рамках существующих политических институтов. Правда, Гасдрубал попытался захватить царскую власть (Polyb. III, 8, 2), но до открытого реального переворота дело не дошло, и Гасдрубал вернулся назад в Испанию. Реально в это время, с одной стороны, политический строй республики резко демократизировался, а с другой — усилилось значение военачальников. Однако юридических изменений в устройстве государства не произошло.
Насколько нам известно, последняя реформа политического устройства Карфагена относится к 195 г. до н. э., когда ставший суффетом Ганнибал провел через народное собрание постановление, согласно которому «судьи» могли избираться только на один год и не имели права переизбираться два года подряд (Liv. XXXIII, 46). Под «судьями» (iudices) здесь явно подразумеваются не суффеты (хотя слово «суффет» вполне может быть переведено именно как iudex), ибо Ливий прямо говорит, что их должность была пожизненной: они были perpetui iudices, а суффеты, как уже говорилось, избирались ежегодно. Здесь же Ливий говорит о «сословии судей» (iudicium ordo). По-видимому, речь идет о совокупности высших должностных лиц, социально совпадающей с верхами карфагенского общества. Эти верхи Ливий называет «принцепсами», противопоставляя их плебсу. Интересно замечание историка, что «квестор» пренебрег приказом суффета, поскольку должен был после окончания «квестуры» перейти в сословие судей. Видимо, высшие должности в Карфагене пополнялись путем кооптации как непосредственно из своей среды, так и из числа верных более низших магистратов. Но при всей надменности и всем всевластии «сословия судей», которые могли быть Ливием и несколько преувеличены, они были вынуждены подчиняться решению народного собрания. Следовательно, юридически власти более высокой, чем собрание карфагенских граждан в республике, не существовало. Реформа Ганнибала резко ограничила всевластие олигархии и усилила демократические элементы карфагенской «конституции». Недаром, по словам Ливия (XXXIII, 46, 7), этим актом Ганнибал снискал расположение плебса и ненависть большей части «принцепсов». После этого и стала возможной та политическая обстановка, которая сложилась в Карфагене накануне III Пунической войны, когда массы приобрели решающее значение в жизни государства и на гребне массовых движений к власти стали приходить демагоги типа Гасдрубала (Арр. Lib. III; ср.: Polyb. XXXVIII, 2, 7–12). Само появление таких демагогов отражало кризис карфагенского социального и политического устройства. Ход истории не позволил узнать, как этот кризис мог быть преодолен: в результате III Пунической войны Карфаген был разрушен, и Карфагенское государство перестало существовать.
Во время этой войны карфагеняне оказали героическое сопротивление римлянам. Это долгое сопротивление показало не только горячее стремление карфагенян сохранить свободу, но и наличие у них военных традиций и воинского умения. Со времени военной реформы Магона (lust. XIX, 1, 1) в карфагенской армии широко использовались наемники. Возможно, что с течением времени их роль в армии увеличивалась. Наряду с наемниками в карфагенской армии служили ливийские, а во время II Пунической войны и испанские под данные Карфагена (Diod. XIII, 54, 1; Liv. XXIII, 29, 4 и др.), а также вспомогательные части союзных и вассальных царьков (например, Diod. XX, 38, 1). Это не означает, что сами карфагенские граждане не привлекались к военной службе. В рассказах Диодора о войнах в Сицилии постоянно упоминаются сражающиеся граждане Карфагена (XI, 1, 5; XIII, 44, 8; 80; XIV, 75, 2–4 и т. д.). Воевали карфагеняне и в Африке, как например, при вторжении Агафокла (Diod. XX, 17, 2). Из них формировался «священный отряд» (Diod. XVI, 80, 4; XX, 10, 6; 11, 1; 12, 3), воевали они и в других частях, служили и во флоте. Иначе трудно понять ту горячую речь, с которой, по Полибию (I, 27, 1), обратились к морякам карфагенские стратеги перед битвой при Экноме, призывая спасти родину (Meltzer, 1896, 135–136).
Карфагеняне, служившие в армии, играли и политическую роль. Об этом свидетельствует договор Ганнибала с Филиппом V, в котором среди контрагентов македонского царя упоминаются «все карфагеняне, воюющие вместе» с Ганнибалом (Polyb. VII, 9, 1; 4). Этот договор содержал не только военные, но и политические статьи. Под «карфагенянами, воюющими вместе» со своим полководцем, а также находившимися в его ставке членами карфагенского совета, нельзя подразумевать ни наемников, ни части, набираемые среди подчиненных народов. Следовательно, речь идет именно о гражданах, и, может быть, они играли роль походного народного собрания (Ковалев, 1986, 205). Структура армии отражала государственную. Судя по этому договору, ее основными элементами были полководец (пожалуй, вместе с высшими офицерами), члены карфагенского совета и все карфагенские воины (в государстве соответственно — магистраты, совет, плебс). Возможно, воюющие карфагенские граждане и составляли «народ лагеря» (‘m mhnt), от имени которого выпускались некоторые монеты во время войн в Сицилии (Head, 1887, 737–739).
Командующий состав карфагенской армии формировался из аристократии. Все полководцы, о которых имеются сведения, принадлежали к карфагенской знати. Известно только одно исключение: во время I Пунической войны, когда римляне стояли почти под стенами Карфагена, правительство, видимо, в такой опасный момент не доверяя собственным гражданам, пригласило на должность командующего наемника — спартанца Ксантиппа (Polyb. 1, 32). Больше о нем сведений нет: по-видимому, выполнив свою роль, он был отослан из Карфагена. Это единственное исключение только подтверждает правило: хотя рядовые воины и их конкретные командиры в значительной степени были наемниками, высшее командование находилось в руках карфагенской аристократии.