И дальше уже пробирался более осторожно. Хоть и лес, но листвы-то еще нет. И трава только-только начинает пробиваться, да и то в самых прогретых солнцем местах. Так что зеленый подножный корм пролетает мимо. А дичь в моем разбитом положении добыть вообще нереально. Да и не видел я пока никаких следов этой дичи. Город рядом – выбили горожане и выгребли из лесов и полей все мало-мальски летающее и прыгающее…
Ночью пробрался к домам, забрался в первый же двор, осмотрелся при свете луны, принюхался. Едой и не пахнет. Сунулся в амбар – задвижки деревянные, отодвинуть их проще простого, а там шаром покати. И где они тогда зерно хранят? В сарае тоже ничего, кроме сельхозинвентаря. Ни еды, ни одежды рабочей. Перебрался через низенькую, плетенную из жердей изгородь, воспрянул духом – здесь нос почуял запах пищи.
Забрался в свинарник, почавкал подсыхающими остатками из корыта вместе с хрюшками. Все равно мне уже было. И уходить далеко не стал – даже после такой малости голова сильно закружилась. Пошатываясь и цепляясь руками за все, за что удавалось зацепиться, добрел до стоящего тут же овина, растолкал в стороны лохматых овец, забрался на сеновал и зарылся поглубже в сено…
Проснулся от рези в животе. Кишки от голода скрутило, хоть криком кричи. Плюнул на все, слез вниз. Овец уже не было. А я и не слышал, как их выгоняли на улицу. Выглянул наружу. Светло. И, на мое счастье, никого из людей во дворе нет.
Оттолкнул от кормушки чавкающих хрюшек, наклонился, сгреб в ладонь остатки свиного пиршества, проглотил. И даже не поморщился, когда грязные пальцы облизал. Вообще никаких мыслей не было. Зато боль в кишках поутихла сразу же. Здесь же удалось и напиться. Только потом сообразил осмотреться.
Как меня никто не заметил, не знаю. И свиньи с овцами тревогу не подняли. Похоже, за своего по внешнему виду и запаху приняли. Ухмыльнулся пришедшей в голову мысли. Значит, еще не до конца оскотинился, раз юморю – не доломали меня здесь. Начинаю потихоньку приходить в себя.
Здесь провел еще два дня и две ночи. Почти сроднился с животными. По крайней мере, к кормушке подпускали без помех и даже место уступали. Расталкивать никого не нужно было. Говорю же – за своего приняли. Не то что люди. Но хоть в себя более или менее пришел. Синяки из страшных фиолетовых превратились в желтозеленые, такие же страшные. Но хоть двигаться стал более ловко. До полного восстановления еще далеко, да и на подобной еде особо не восстановишься. Но я уже наметил себе план дальнейших действий. Птичник рядышком, я оттуда пару раз куриные яйца таскал. Брал одно, чтобы подозрений не вызвать у хозяев. Мало, конечно, но и то за счастье. А буду уходить, прихвачу какую-нибудь курицу. Или гуся. Вот гуся было бы лучше. Это же сразу столько мяса…
С одеждой пока ничего не решил. То ли у местных дело до стирки еще не дошло, то ли они вообще не стираются. Подожду еще денек, а там посмотрим…
Проснулся от болючего укола в бок. Замер, приоткрыл глаза – попался!
Хозяева меня вычислили! Обступили мою лежку, вилами и прочим железноострым сельхозинвентарем в мою сторону тычут. Впрочем, вру, уже не тычут. Просто наготове держат, чтобы я даже попыток дернуться не сделал. Лежу, смотрю. И молчу. А что еще делать? Жду, что дальше будет.
– Ты кто?
А это самый старший говорит из этой семьи. Хозяин. Уж это-то я успел вызнать. И понять, о чем спрашивают, тоже понимаю. Не так это и мудрено. Ну что? Придется ведь что-то отвечать.
– Кто-кто, конь в пальто… – пробормотал на русском. Ну а на каком еще? И почему бы не пошутить? Все равно ведь ничего не поймут. Интересно, за полицией уже послали?
А эти отступили к дверям, между собой заговорили. Да быстро так, я даже смысл сказанного ухватить не могу, хоть и слышу все. По интонации и жестам могу догадаться, что точно обо мне говорят. Да о ком еще-то? А вот что именно… Ну да сейчас узнаю…
Поманили рукой на выход. Спрыгнул вниз, пошел вперед, прямо на попятившихся хуторян. Только на улице солнце по глазам ударило, заставило зажмуриться, потому-то первый удар я и прозевал. Навернули дубиной со спины. Удар бросил на колени, дыхание перехватило. Чтобы не упасть, пришлось опереться руками о землю. Да не помогло это, тут же кто-то ногой руки подбил. Я и сунулся головой в грязь под дружный злобный гогот. А грязь тут своеобразная – земля, перемешанная со свиным и овечьим дерьмом. Да и не только с дерьмом. Вот же сволочи! Только-только в себя приходить стал!
Пару раз сапогами по ребрам прилетело, но не в полную силу, иначе бы точно ребра переломали. А так, вполсилы, чтобы покуражиться, поиздеваться. А следом спину ожгло. И поехало, посыпались удары кнутом один за другим, да так больно, что предыдущие побои сразу забылись. Зато в один момент дошло, что засиделся я тут, пора бы и когти рвать. Уходить нужно.
Водой из ведра окатили. Ледяной водой, из колодца, и даже не подогрели, сволочи. Подумаешь, в сене у них немного полежал, я же его не сточил… А то, что из свиного корыта немного отъел, так ведь немного же! А за пару яиц из курятника вот так кнутом охаживать… Это явный перебор!
Опять чего-то там требуют. Голову приподнял. Понятно, чего уж там, приказывают вставать. Встану. Руки перед собой выставил, начал приподниматься… И вновь удар сапогом заставляет плюхнуться в грязь. Теперь уже раскисшую и жидкую. Даже брызги в разные стороны полетели. Ну а иначе бы обступившие меня мужики вряд ли бы в стороны отпрыгнули. Ну а я этим и воспользовался. Очень уж здорово разозлился и решил этой злостью в полной мере воспользоваться – повторного шанса может и не быть! Вскочил на ноги, крутнулся чертом, руки в стороны мельницей – кулаком по горлу первому попавшемуся попал, второму куда-то в лицо грязью сыпанул, надеюсь, по глазам получилось, у третьего продолжающимся махом вилы из рук выбил. Тут же этого третьего плечом толкнул. И пока он падал, освободившимися руками вилы перехватил и, не глядя, тут же ими куда-то за спину на слух отмахнулся. Попал, потому как кто-то там за спиной взвизгнул не хуже поросенка. А я прыгнул на живот только что сбитому хуторянину и еще раз мстительно подпрыгнул, не обращая никакого внимания на хруст и вскрик подо мной. Вилы перед собой выставил, осмотрелся.
Двое лежат, третий сгорбился, шипит что-то и глаза усиленно трет. Четвертый на коленях сидит, лбом в грязь воткнулся, скрючился, за пах обеими руками держится, качается из стороны в сторону и подвывает при этом сдавленно как-то.
И еще двое почти что пацанов пятятся назад, в сторону дома, на крыльце которого две бабки в ступоре полном замерли и еще две молодухи на земле перед крыльцом рты некрасиво как-то пораззявили, вроде бы как кричать собрались. И совсем малые девчушки, числом не углядел, сколько, с любопытством явным наоборот вперед просунулись, с отступающими пацанами столкнулись, кучу малу образовали.
Вот все это успел одним махом углядеть и понять. Прямой опасности пока не наблюдаю. Ан нет, мужичок, которому грязь в глаза досталась, проморгался, протер глаза. Ну и я не стал дожидаться последующей его реакции, поспешил с опережением – тупым концом вил, черенком, короче, ему в живот со всей дури сунул. В последний момент руку придержал – черен-то острый, пузо проткнуть на раз можно. Убивать не стал почему-то. Детишек, наверное, застеснялся. Или пожалел. Я же не такой, как они.
Молодухи орать передумали, с крыльца слетели, метнулись к стоящему на коленях. На меня глянули, что-то спросили. Не понял, но тут и понимать не нужно. Головой кивнул согласно, они его и подхватили под руки, домой потащили, такого скрюченного. А я следом пошел, с вилами в руках. Иду, а сам думаю – и какого черта я чуть раньше не ушел, а здесь задержался?
Глава 5
Подхожу к крыльцу, слышу в доме яростную приглушенную ругань. Разобрать отдельные слова не получается, но по общему тону точно понимаю, что между собой спорят. Насторожился, вилы на изготовку взял, мягко и плавно шагнул на первую ступеньку. А мне навстречу старший из пацанов вылетает. Глаза в пол-лица, губы в тонкую нитку сжаты, а в руках изготовленное к стрельбе ружье. Ну а какое оно еще может быть? Хорошо хоть на моей стороне солнышко сыграло – пацан после сумрака в доме выскочил на солнечный свет… Ну и прищурился на секунду. Но мне и этого мгновения хватило. Только что и успел сделать, так это… Нет, не вилами ткнуть, а ствол вверх зубьями подбить. Тут-то выстрел и грохнул.
Да громко так. С деревьев на опушке ворон согнал. После выстрела на дворе замерли все, притихли, только снявшиеся со своих излюбленных мест птицы громко и возмущенно закаркали.
Ну и я не растерялся, перехватил стволы одной рукой под вороний грай, из второй черенок вил сразу же выпустил, кулак сжал и коротко так, но от всей своей измученной души прямо в грудину пацану и приложился. И не дрогнул ни капельки, ребенка этого обижая. Сильно или не сильно, уже и не разбирал. Ружье-то двуствольное, медлить нельзя. И если ты оружие в руки взял, то точно уже не ребенок и готов отвечать за свои действия…
Незадачливый стрелок успел еще что-то вякнуть на лету, а скорее всего, это мой удар из него воздух вышиб – сложился, прогнулся в груди и назад в дом упорхнул. Мягкий смачный шмяк раздался, следом сразу же загремело там что-то, по полу покатилось, да под еще более визгливую женскую ругань. А я оглянулся быстренько за спину, не затевает ли кто что-либо дурное в мою сторону. Нет, лежат, хрипят по-прежнему.
Перехватил трофейное ружье как положено, переломил, выбросил стреляную гильзу. Еще один патрон есть. Щелкнул замком, изготовился к стрельбе, ну и поднялся еще на ступень – шагнул вперед через высокий порог, миновал распахнутую до упора дверь и остановился сразу же. Осмотрелся быстренько, привыкая к темноте помещения. В полной тишине, что сначала здорово насторожиться заставило. Потом глаза привыкли, и я немного расслабился, выдохнул. Эти всей толпой в угол забились, с ужасом в глазах на меня смотрят. И раненый выть перестал, что удивительно, тоже вместе с ними в том же углу стоит. Скособочился, скривился, но пока еще на ногах держится. Штаны в крови, на брючинах две дырки от вил. А