ной эмоции.
– Вам понятно, Владимир Федорович? Не нужно оглядываться на Европу. Здесь вам не там! Здесь Россия! Делайте свое дело и не сомневайтесь! От решительных действий каждого вашего подчиненного будет зависеть качество всей проделанной работы в целом, – Николай Александрович перехватил у матери нить разговора. – Можете идти. И начинайте, начинайте уже работать, арестантские вагоны простаивают. Докладывать о результатах будете каждый час лично мне.
Император проводил взглядом вышедшего из кабинета Джунковского, подождал, пока за ним закроются двери, и повернулся к Батюшину:
– Вам все понятно, Николай Степанович?
– Так точно! Мои люди стараются по мере сил.
– Вы тоже можете идти. И тоже докладывайте каждый час. У вас сейчас будет очень много работы как у нас в стране, так и за рубежом. Еще никогда в истории России не случалось того, что мы с вами решили проделать. В случае возникновения чрезвычайных ситуаций связывайтесь со мной немедленно. И постарайтесь не перетягивать на себя одеяло, работайте с жандармским ведомством сообща. Общее дело ведь делаете… Ступайте…
– Разрешите вопрос, ваше величество? – Батюшин дождался разрешающего кивка. – Поиски Грачева продолжать?
– На ваше усмотрение… Полковник свою роль в этом спектакле полностью отыграл. Пусть и не зная о своей роли. Будет возможность, ищите. Если же нет, то… Грачев уже не раз самостоятельно выбирался из подобных ситуаций. Будем надеяться, что и в этот раз выкрутится…
– Теперь с вами, господа, – император подождал, пока за Батюшиным закроются двери, и явно расслабился. Все-таки среди военных он чувствовал себя как среди своих. – Что говорят в войсках?
– Определенная работа с офицерами проведена. Все понимают, для чего они здесь. И готовы выполнить свой долг перед вами, ваше императорское величество, и перед Отечеством. Но я об этом уже докладывал…
– Лишний раз убедиться в этом не помешает. Тогда объявляйте тревогу, Николай Николаевич, и плотно закрывайте столицу. Пора заканчивать с беспорядками! Ни одна крыса не должна из нее выскользнуть!
Офицеры вышли, и Николай остался вдвоем с матерью. Присаживаться в кресла никому из них не хотелось. Едва сдерживаемое волнение и нахлынувшие после принятия решения эмоции не терпели покоя. Наоборот, хотелось ходить из угла в угол, и император поддался этой минутной слабости, сбрасывая ходьбой нервное напряжение.
– Ники, успокойся. Это давно нужно было сделать! – Мария Федоровна все-таки опустилась в кресло.
– Да понимаю я все! – остановился Николай, резким движением развернулся, посмотрел матери прямо в глаза. – Ты не думай, я не боюсь. Я уже ничего не боюсь, отбоялся за всех нас. Я о другом сейчас. Ты же понимаешь, сколько может крови пролиться? Русской крови?
– Тогда, может быть, отменить все? Пока еще не поздно? – Мария Федоровна пристально смотрела на сына, пальцы императрицы с такой силой вцепились в обивку кресла, что побелели суставы.
– Ничего я не буду отменять! – отмахнулся Николай.
И вдовствующая императрица, мать государя, незаметно выдохнула. Вот только скрюченные пальцы никак не хотели расслабляться и выпускать из захвата многострадальную обивку кресла.
– Всю эту заразу давно пора выжечь каленым железом! Ты же слышала доклады Батюшина и Джунковского? Англичане, да и не только они слишком вольготно себя у нас чувствуют. Распоясались совершенно. Довольно демократии! Наигрался я в эти игры до тошноты… А Россия должна идти своим путем! – резал кабинет по диагонали император.
– Готов идти до конца? – пальцы наконец-то разжались, оставили в покое ткань кресла. И сейчас Мария Федоровна старалась по возможности незаметно для сына помассировать кисти рук, убрать из них судорожную боль.
– Мама́, не задавай в очередной раз одни и те же вопросы, – поморщился Николай и продолжил свой стремительный бег из угла в угол кабинета. На ходу отмахнулся. – Сколько можно?
– А ведь Джунковский прав. Вой за границей поднимется знатный. Может быть, и впрямь провести хотя бы один показательный процесс?
– Нет! Никаких процессов! Хватит этих игр в демократию! Всех без суда и следствия в Сибирь! Пусть там занимаются своей подрывной деятельностью, пусть в рудниках готовят свои революции, а на лесоповале пропагандируют. Пусть трудятся. Может быть, хоть таким образом нивелируют тот урон, что успели нанести России.
– Владимир Федорович с Николаем Степановичем докладывали о тысячах…
– Вагонов на всех хватит! – резко оборвал и не дал договорить матери Николай. – А в Сибири и Забайкалье рабочих рук всегда не хватает. Пусть и с этой стороны посмотрят на жизнь. Мама́, они все знали, на что шли…
– Я знаю. Просто хочу лишний раз убедиться в том, что и ты это прекрасно понимаешь. Ники, я не хочу отступать на полпути.
– Никакого отступления не будет! Если ты сейчас о возможном международном скандале, так мне на него… – Николай решительно рубанул рукой воздух. – Это моя держава! Моя страна и мои люди! У нас сейчас отличная армия и такой же флот. Да, может, и не лучший в Европе, но и далеко не худший. Полезут, получат. Давно нас на берегах Английского канала не видели… Кстати, а почему именно Английского? Почему не Французского? Или Германского?
– Успокойся, – Мария Федоровна немного помолчала, словно обдумывая, говорить или нет. Потянула паузу и все-таки решила сказать: – Хотела тебя спросить о Грачеве…
– И что вам не дает покоя этот Грачев? – перебил Марию Федоровну Николай. – Только и слышу от всех: Грачев то, Грачев се. Он офицер, в первую очередь… И обязан выполнить свой долг перед Отечеством!
– Он уволен с военной службы, ты же знаешь.
– Он офицер! Увольнение тут никакой роли не играет, – поморщился Николай. – Пришлось использовать его втемную, признаю. Но по-другому у нас бы и не получилось. Ты же сама согласилась с планом Батюшина?
– Я и сейчас с ним согласна. Что значит судьба и жизнь одного человека в сравнении с судьбой империи? Ничего… Здесь другое. И ты знаешь, что́ именно.
– Да, я знаю. И именно по этой причине его кандидатура наиболее подошла для приготовленной ему роли. Ты же слышала, Распутин уже никому не интересен. Всем Грачева у вас подавай. И даже якобы эта его потеря памяти этому желанию не помеха.
– Почему якобы? Ты что-то знаешь? – насторожилась Мария Федоровна.
– Нет, просто предполагаю. Очень уж хитер этот ваш Грачев.
– И ты, несмотря на такое предположение, все равно позволил ему участвовать в этом плане?
– Повторяюсь, он идеальная кандидатура. И не только из-за этих ваших штучек… Кандидатура, имеющая сейчас реальный вес как у нас в стране, так и за рубежом, как бы мне ни хотелось видеть обратное.
– А если его и вправду убьют? Представь, как много бы он для нас еще мог сделать?
– Если у нас получится сделать то, что задумали, то большего России и желать не нужно. И, чтобы это выполнить, я и не на такие жертвы пойду. Кстати, а не этого ли всегда хотел и сам Грачев?
– Этого, ты прав… Тогда другое… Что, если твои предположения о хитрости полковника с потерей памяти соответствуют истине? Не боишься, что твой кузен все может узнать после его поимки и допросов?
– Боюсь. Но другого подобного по значимости повода мы не смогли найти, ты же знаешь. Очень уж одиозная фигура этот ваш полковник, привлекший к себе всеобщее внимание за столь короткое время. И весьма неординарная… Опять же новый самолет… – Николай посмотрел на мать и хмыкнул. – Да выкрутится он, я уверен. Впрочем, довольно об этом! Что сделано, то сделано! Отступать поздно!
– Постой. А как же те русские подданные, что сейчас проживают за границей? Все то, что мы сейчас сделаем, с большой долей вероятности ударит по ним…
– По ним? Не знаю… Это явно не от нас зависит, а от решения местных властей. Кстати, в этой связи хочу спросить. И давно они там проживают?
– Что за вопросы? Ты же и сам прекрасно об этом осведомлен!
– Осведомлен. Однако ты не находишь это, мягко говоря, проживание странным? Ты не забыла, что у нас одна тяжелая война только что закончилась и вот-вот, возможно, начнется другая? Так что они делают там, за границей? Эти якобы русские подданные? Вместо того чтобы принимать участие в судьбе своей страны, быть с ней рядом в это весьма непростое время? Рядом со всем русским народом? С тобой рядом и со мной? – Император внимательно посмотрел на мать и решительно закончил: – Все русские находятся здесь, в России…
Нездоровое какое-то шевеление началось в городе. Полиция и так все эти дни не сидела без дела, а тут вообще активизировалась. По столице слухи поползли – то тут, то там начались повальные аресты. Хватали не только весьма обеспеченных людей, доставалось и более простым.
До окраины пока это действо не докатилось, но сидеть на месте и ожидать подобного… Проверять правдивость слухов на своей шкуре я не стал – поспешил оставить уютное логово и в быстром темпе покинуть город. В сельской местности будет проще затеряться, скрыться от многочисленных любопытных глаз. А то, что скоро бы и мой черед пришел, это как пить дать. Не только хозяева квартиры знают о моем явно иностранном происхождении, но и лавочник на углу в курсе оного, и булочник в кондитерской чуть дальше по улице, и еще довольно много окружающего меня народа. На месте-то я не сидел, а знание языка все еще оставляет желать лучшего. Сияю, словно свечка в ночи, с этим языком. Последнее время на французский перешел, вроде бы он как язык союзников, но кто его знает, что в очередной раз взбредет в головы этим островитянам? Поэтому ноги в руки, немудреный свой багаж в саквояж, и прощай-прости, туманный Лондон! Помочь ты мне ничем не помог, а вот воспоминания о себе оставил плохие. Из города ушел своим ходом, прогулочным шагом, никуда якобы не спеша и никуда особо внешне не торопясь. Пикник у меня для самых любопытных глаз, пикник на природе! Ну и что, что в гордом одиночестве? Может быть, я социофоб!