Но обстоятельства жизни были таковы, что в четыре года бедного мальчика и его старшего брата отдали в школу «Братьев общей жизни», в приют для детей в Гауде. Считалось, что это очень хорошая школа жизни, потом, во взрослые годы, Эразм поведал, как однажды он чуть не умер от несправедливого наказания. В своей книге «Похвала глупости» Эразм не случайно назвал школу «казематом для пыток». Жить там было, очевидно, очень тяжело. Будучи взрослым, он писал, что телесные наказания еще можно вытерпеть, но душевные муки, которым подвергают детей, непереносимы, и такое обращение с детьми – настоящее преступление.
В 13 лет он становится круглым сиротой. Мать и отец умирают от чумы. Что делать? Жить не на что, полная нищета. Он бы с радостью ушел из школы, но куда? Единственное место, где принимали детей-сирот в те времена, – монастырь. И он уходит в монастырь. Два года живет там и… обретает свою усладу. Поистине никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Потом он рвался оттуда, но сначала монастырь стал для него счастьем и радостью. Почему? Он нашел там древние рукописи и манускрипты. Как он любил их – описать невозможно. Современники говорят, что при виде этих текстов он впадал в какой-то экстаз. Это были переводы античных авторов средневековыми монахами. Эразм переводил с греческого на латынь, правил уже переведенное, приближая к подлиннику то, что было выражено неудачно, ибо плохой перевод хуже, по его мнению, его отсутствия, так как искажает мысль автора, подчас меняя смысл и содержание. Филология отныне становится его богиней, ей он поклоняется, ей он молитвенно служит.
Итак, Эразм нашел свою усладу, благодаря этим рукописям он приобщился к античной культуре. Он нашел свое место, ощутив свое предназначение. И это было спасением, потому что кем же мог стать этот незаконнорожденный мальчик, сирота? Изгоем, отверженным, всегда чужим, человеком «не их круга», о каких бы кругах ни шла речь. Избрав своим полем деятельности переводы, он пренебрег реальностью, он презрел ее, и уже этим возвысился над ней, отряхнув, словно пыль, то, что мешало ему быть составной ее частью. Приобщение к античной культуре рождало в нем гуманиста, чего он сам еще не понимал, хотя жил в гуманистическую эпоху, охваченную страстью к античному наследию. Дитя любви, он нашел свою любовь, нашел в монастыре…
Он жил в обители, почти ни с кем не общался, но монахом не стал. В те времена можно было жить при монастыре – бездомным давали приют – и кормиться при нем, и работать в его богатейших библиотеках. Тогда еще не все монахи забыли важнейшие христианские заповеди и обеты. И ценили ту пользу, которую могли приносить такие люди, как Эразм, – они разбирали рукописи, приводили в порядок хранилища. А когда выяснилось, что он еще и прекрасно выражает свои мысли на бумаге, стало ясно, что нужно искать покровителя. Ибо такой талантливый юноша кому-нибудь должен был пригодиться.
И покровители нашлись. Первым был епископ Генрих Бергенский. Одаренный юноша, блестяще владеющий языками, стал его секретарем. Эразм проработал два года, и это позволило переехать во Францию, в сущности, неподалеку, рядом. В 1492 году в 23 года Эразм становится студентом Парижского университета. Учился он со страстью. Но нищета, голод, страдания не оставляли его. Дело доходило до голодных обмороков. Чудом выживший в таких условиях, он спасся тем, что занялся… репетиторством. Он пошел по стопам Галилея, которого в труднейший момент жизни это выручает, дает кусок хлеба. Эразм стал готовить детей богатых голландцев, французов к поступлению в университет. Он был гражданином Европы, и его родиной был весь мир гуманистов. Репетиторство дало ему деньги, и в итоге в 1499 году он все-таки закончил университет. Из-за бесконечных болезней на учебу ушло семь лет.
Для Эразма Роттердамского начинается время мечтаний. Одаренный, прекрасно образованный, знающий языки и уже начинающий писать стихи, он всей душой рвется в Италию, центр Возрождения, а главное – в ее монастыри, чтобы увидеть подлинники, сами рукописи. Для такого, как он, это – высшее счастье. Сбылась мечта в 1506 году. Некто Баптисто Боэрио, генуэзец, лейб-медик и фаворит Генриха VII, английского короля, первого Тюдора, в один прекрасный для Эразма день решил отправить двух своих сыновей в Италию для продолжения образования. Отправлять одних не хотел, боялся – мало ли что случится в чужой стране. А Эразма к этому времени уже знал – непоседливый юноша успел побывать в Англии. Боэрио предложил Эразму поехать в Италию вместе с его сыновьями в качестве репетитора по древним языкам. О, великое счастье! Оказывается, мечты сбываются!
И вот Эразм в Италии. Сначала путешественники задержались в Турине, задумав там изучать юриспруденцию, но потом несколько раз меняли университеты – такова была принятая в Европе практика, ибо программы были везде сходны. И странствовали долго – ведь путешествовать и учиться можно бесконечно! Ах, какое незабываемое время, какое плодотворное и счастливое! А еще в путешествии, чтобы не было скучно в дороге, писалась книга, которую потом назовут гениальной.
В Турине Эразм Роттердамский совершил поступок, который итальянским гуманистам был непонятен: в стенах местного университета он провел диспут, за что получил звание доктора богословия. Докторами богословия становились обычно схоласты, ученые средневекового типа, на которых интеллектуалы эпохи Возрождения смотрят слегка презрительно. Но Эразм, который всегда был сам по себе, не обратил внимания, нравится это кому-то или нет. Он устроил блестящий диспут, все его ответы разили наповал. Уже тогда он заявил о себе как о выдающемся ораторе, лекторе и ученом. Он доказал, что может победить в любой богословской дискуссии, прибегая к схоластике. Но схоластом никогда не стал. Получил степень и отправился дальше.
Впереди была Болонья, город с известными вольнолюбивыми традициями и древнейшим университетом. В то время, когда наши юноши туда прибыли, его жители находились в большой вражде с одним из самых несимпатичных римских пап Юлием II, по сути, там разгоралась война. И причина была смешная и недостойная – горожане хотели построить собор, который превосходил бы по размерам собор Святого Петра в Риме, и даже собрали на это деньги. Папство не могло допустить осуществления этой идеи. Правда, к чести папы надо сказать, что выход он нашел прекрасный – дал деньги на развитие университета, чтоб только прекратили строить собор. И юноши наши оттуда бежали, от войны, распрей, крика городской толпы. Бежали во Флоренцию.
Флоренция в тот момент – это сверкающая звезда, чудо культуры Возрождения. Она так гармонична и совершенна, что и сейчас захватывает дух при виде этого божественного города. Там одновременно творят Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль, а секретарем республики трудится Макиавелли, и вот в этот высший момент, момент взлета, напряжения всех творческих сил и особой силы духа, свойственной духовной элите этого города, во Флоренцию прибывает наша молодежь. И что же? В бесконечных письмах Эразма Роттердамского (а он оставил их очень много), в его стихах, трактатах и переводах, наконец, в знаменитых десяти томах его сочинений нет ни одного слова об этих титанах Возрождения…
Это нуждается в объяснении. Можно считать это слабостью Эразма или ограниченностью, но у него не было желания общаться с гениями. Он довольствовался их произведениями. Можно говорить, что он кабинетный ученый, что зациклен на себе, что воздвиг себе башню из слоновой кости и пребывал там, но это было бы неверно. Все не так в его случае. Его интеллект настолько силен, что сам излучает мощным потоком идеи, подобно яркому свечению. Он светит, и потому заботы его – о поддержании светильника. Жизнь духа в философическом смысле, божественная душа человеческая – вот что его волнует. А меценатство, которое прославило Флоренцию, кажется ему излишним, лучше бы просветительством занимались, а не соборы строили и картины писали… Слишком темен человек и душа его темна – вот что тревожило этого гражданина мира.
Эразм Роттердамский был человеком толерантным, никогда и никого не бичевал, лишь в той шутливой, иногда ироничной форме, которая стала отличительным знаком «Похвалы глупости», самого, пожалуй, известного его произведения. А судил он прежде всего фанатиков – например, Савонаролу, заставившего пусть на короткое время Флорентийскую республику отречься от своей любви и привязанности к красоте и прекрасному. Но что сказал он в этом крайнем случае? «Этого крикуна-монаха я, конечно, не одобряю», – вот и все его осуждение, потому что принять этого человека не мог, а бичеванием не занимался.
Эразм не переносил глупость, узколобость, его мозг отказывался это воспринять. Вот, например, интересный эпизод. После Флоренции наша троица вернулась в Болонью. Война там закончилась, и можно было продолжить начатые занятия. Это было в 1507 году. Первое, что увидели путешественники – это пышные торжества, которые устроил папа Юлий II по поводу победы над строптивыми болонезцами. Сам папа в кирасе и доспехах а 1а Юлий Цезарь появился на этом празднике через пролом в крепостной стене, оставленный его ретивыми войсками… Это невероятно шокировало Эразма. Были вещи, которые он все-таки осуждал, но опять-таки с иронией, может быть, с горькой усмешкой. Поистине смешно, когда бы не было так грустно. И единственное, что позволил себе Эразм, так это сказать: «Он был воистину достоин имени Юлия…» Понятно, что Эразм имел в виду несовместимость статусов духовного главы христианской церкви и правителя светского государства. Может быть, поэтому многие думали, что Эразм станет горячим поборником Реформации, протестантизма, но ошиблись. Он – человек сам по себе.
Собственно, за что его человечество так ценит? Что принес он в этот мир, который, кажется, повидал все и удивить который ох как нелегко. Может быть, одна из главных его идей, во все времена злободневная и наболевшая – это равенство людей, независимо от этнической и национальной принадлежности. Как-то он заметил в одном из писем: «Говорят, что я француз. Я этого не утверждаю. Но и не отрицаю». Неважно, кто ты, считал Эразм, важно, что ты за человек. Он ненавидел войну. Сегодня его назвали бы пацифистом. Он утверждал свободу воли человека, заложенную в его совести.