[948] Он и Брайан смотрели на них с тем же патернализмом, с которым они относились к афроамериканцам у себя дома. Они предполагали, что помощь США будет принята с радостью. Когда этого не происходило, они прибегали к дипломатическому давлению и военной силе.[949]
Результатом стал период военного интервенционизма, превышающий по масштабам период правления Рузвельта и Тафта. За два срока своего правления администрация один раз отправляла войска на Кубу, дважды — в Панаму и пять раз — в Гондурас. Вильсон и Брайан добавили Никарагуа к и без того длинному списку протекторатов. Несмотря на свои антиимпериалистические взгляды, Брайан стремился положить конец длительному периоду нестабильности в этой стране с помощью договора, подобного поправке Платта, которая давала бы Соединенным Штатам право на вмешательство. Когда Сенат отклонил это положение, администрация провела переговоры о заключении договора, предоставляющего Соединенным Штатам исключительные права на прокладку канала в Никарагуа, что стало упреждающим шагом, лишив Никарагуа жизненно важного рычага переговоров и обеспечив таможенное управление по типу доминиканского, что облегчило экономический контроль США и низвело Никарагуа до статуса протектората.[950]
Благодаря своему положению на берегу Ветреного прохода остров Испаньола считался особенно важным. Долларовый дипломат Джейкоб Холландер в 1914 году хвастался, что американский протекторат совершил в Доминиканской Республике «не что иное, как революцию… в искусстве мира, промышленности и цивилизации».[951] Но это не привело к стабильности. Попытки Соединенных Штатов в 1913 году навести порядок путем проведения выборов под наблюдением, так называемый «план Вильсона», спровоцировали угрозу новой революции и гражданской войны. Доминиканцы проигнорировали последующий приказ Брайана о моратории на революцию. В 1915 году Вильсон отдал приказ о военной интервенции, а в следующем году — о полномасштабной военной оккупации.[952] Администрация также направила войска в соседнее Гаити. Отчасти по собственному выбору Соединенные Штаты традиционно не имели большого влияния на Гаити, хотя и стремились заполучить Моле-Сент-Николас, один из лучших портов Карибского бассейна. Исторически сложилось так, что на чернокожую республику больше всего влияла Франция; после начала века немецкие купцы и банкиры получили все большую власть над её экономикой. Вильсон считал растущее европейское влияние «зловещим». Официальные лица Соединенных Штатов придавали большее значение слухам о создании Германией угольной станции на молу и ещё более странному сообщению — после начала Первой мировой войны — о совместном франко-германском таможенном контроле. Брайан отложил в сторону свои антиимпериалистические взгляды, чтобы попытаться вывести мол «с рынка» путем упреждающей покупки. Впоследствии он попытался пресечь любую европейскую инициативу, навязав Гаити таможенное соглашение доминиканского типа. Гаити демонстративно сопротивлялось предложениям США, но особенно жестокая революция, в ходе которой правительство расправилось с 167 гражданами, а президент был убит, и его расчлененное тело протащили по улицам, дала достаточно оснований для вмешательства США. В июле 1915 года, якобы в качестве стратегической меры и для восстановления порядка, Соединенные Штаты подвергли Гаити военной оккупации. Вильсон признал, что действия США в этой «маленькой сумрачной республике» были «высокопарными», но он настаивал на том, что в «беспрецедентных» обстоятельствах «необходимость осуществления контроля там является немедленной, срочной, императивной». Он надеялся, что лучшие элементы страны поймут, что Соединенные Штаты находятся там, чтобы помогать, а не подчинять себе народ.[953]
Какими бы ни были намерения Вильсона, военная оккупация Испаньолы — это серьёзное пятно в послужном списке США. Соединенные Штаты под дулом пистолета навязали стабильность, к которой так отчаянно стремились, но ценой огромных потерь для местных народов и собственных идеалов. В Доминиканской Республике американские морские пехотинцы вели неприятную пятилетнюю войну против упрямых партизан в восточной части страны, часто применяя жестокие методы против тех, кого они презрительно называли «шпигами». Используя модели, разработанные в Пуэрто-Рико и на Филиппинах, американские проконсулы проводили технократические прогрессивные реформы, строили дороги, развивали программы здравоохранения и санитарии. От этих реформ выиграли в основном представители элиты и иностранцы. В результате мало что изменилось, и когда в 1924 году морская пехота ушла, жизнь быстро вернулась в нормальное русло. Американцы завещали доминиканцам живой интерес к бейсболу. Доминирующее присутствие чужаков, уверенных в своём превосходстве, также породило зарождающееся чувство доминиканского национализма. Возможно, главным результатом оккупации, непреднамеренным следствием, стало то, что Национальная гвардия, созданная для поддержания порядка, стала средством, с помощью которого Рафаэль Трухильо поддерживал жестокую диктатуру в течение тридцати одного года.[954]
На Гаити морские пехотинцы также столкнулись с упорным сопротивлением, что не позволило Вильсону вывести их оттуда в 1919 году, когда у него возникло такое желание. Соединенные Штаты систематически устраняли немецкие экономические интересы и установили ещё более жесткий контроль над финансами и таможней Гаити, чем над Доминиканской Республикой. Однако привлечь значительный инвестиционный капитал не удалось, и страна оставалась в нищете. В стране не было и намека на демократию: министра военно-морского флота Джозефуса Дэниелса в шутку называли «Джозефус — первый король Гаити». Американский финансовый советник использовал угрозу невыплаты зарплаты гаитянским чиновникам, чтобы получить право вето на принятие законов. Расизм оккупационных сил был ещё более острым там, где население стереотипизировалось как афроамериканцы — «такие же счастливые, праздные, безответственные люди, которых мы знаем», как выразился полковник морской пехоты. Официальные лица Соединенных Штатов навязывали сегрегацию в стиле Джима Кроу, уже существовавшую на американском Юге. Они пропагандировали систему образования по типу Таскеги, в которой упор делался на техническое образование и ручной труд. После ухода морских пехотинцев, как и в Доминиканской Республике, дороги (построенные с помощью принудительного труда) пришли в упадок, а программы общественного здравоохранения зачахли. Вопиющий расизм оккупационных войск подтолкнул местную элиту в поисках своей идентичности обратиться к своим африканским корням.[955]
Проблемы Вильсона в Центральной Америке меркли по сравнению с задачами, которые ставила перед ним Мексика. Мексиканская революция, ставшая самым глубоким социальным движением в истории Латинской Америки, была чрезвычайно сложной: восстание средних и низших классов против глубоко укоренившегося старого порядка и иностранцев, доминировавших в экономике страны, за которым последовала продолжительная гражданская война. Пройдет шесть лет, прежде чем ситуация стабилизируется. Продолжающаяся борьба создавала большие трудности для Вильсона. Его вмешательство из лучших побуждений, хотя и ошибочное, привело к двум военным интервенциям за три года и едва не вызвало ненужную и, возможно, катастрофическую войну. Лучшее, что можно сказать, — это то, что он держал интервенции под жестким контролем и узнал из своих мексиканских злоключений о пределах привлекательности Америки для других стран и её силах добиться перемен в них.
В течение тридцати одного года Порфирио Диас держал открытыми двери для иностранных инвесторов. Благодаря его гостеприимной политике чужаки стали владельцами трех четвертей всех корпораций и огромных участков земли — только газетный магнат Уильям Рэндольф Херст владел примерно семью миллионами гектаров на севере Мексики. Банкиры Соединенных Штатов владели мексиканскими облигациями. Британские и американские корпорации контролировали 90 процентов минеральных богатств Мексики, все её железные дороги и доминировали в нефтяной промышленности. Диас надеялся способствовать модернизации и экономическому развитию, но прогресс дался ему огромной ценой. Централизация политического контроля в ущерб местной автономии вызвала массовые беспорядки, особенно в северных провинциях, спровоцировав рост гнева против режима и его иностранных сторонников. Иностранцы использовали мексиканские земли для выращивания товарных культур на экспорт, разрушая традиционную экономику и деревенскую культуру и оставляя многих крестьян без земли. Мексиканские критики предупреждали о «мирном вторжении». Политика Диаса, по их мнению, превратила их страну в «мать для иностранцев и мачеху для своих собственных детей».[956] Экономика Мексики находилась во власти внешних сил, а крупный экономический спад в США помог спровоцировать революцию. В 1910 году средний и низший классы под руководством Франсиско Мадеро восстали против режима. В мае 1911 года они свергли Диаса.
За этим быстро последовали контрреволюции. Мадеро ввел парламентскую демократию, но сохранил статус-кво в экономике, разочаровав многих своих сторонников. Сторонники Диаса замышляли вернуть себе власть. В последние годы своего правления Диас уравновешивал растущую власть США в Мексике, поощряя экономическое и политическое влияние Европы и особенно Великобритании. Когда Мадеро продолжил эту политику, американские бизнесмены, поначалу приветствовавшие революцию, ополчились против него. Активную поддержку им оказал посол Генри Лейн Вильсон, консервативный карьерный дипломат, дружественный американским деловым интересам и скептически настроенный по отношению к революции. Изрядно выпивший, в чем-то распущенный, вмешивающийся в дела в худших традициях Джоэла Пойнсетта и Энтони Батлера, Уилсон стремился подорвать официальную поддержку Мадеро и сочувствовал заговорам с целью избавиться от него. В феврале 1913 года генерал Викториана Уэрта сверг правительство и жестоко убил Мадеро и его вице-президента. По ха