Вильсон столкнулся с ужасной дилеммой. Ошеломленный этими событиями, он в частном порядке назвал Германию «безумцем, которого следует обуздать». Но он не хотел вступать в войну. Он по-прежнему считал, что компромиссный мир, в результате которого ни одна из сторон не одержит победу, будет наилучшим образом способствовать стабильному послевоенному миру. По его мнению, было бы «преступлением», если бы Соединенные Штаты «втянули себя в войну до такой степени, чтобы сделать невозможным последующее спасение Европы». Учитывая его предыдущие угрозы, у него не было другого выбора, кроме как разорвать отношения с Германией, что он и сделал 3 февраля. Несмотря на настоятельные просьбы Хауса и Лансинга, он все же отказался просить об объявлении войны. Он продолжал настаивать на том, что может иметь большее влияние в качестве нейтрального посредника, чем в качестве воюющей стороны. Он понимал, что его нация по-прежнему глубоко расколота и что многие американцы против вступления в войну. Уже 25 февраля он обвинил ястребов войны в своём кабинете в том, что они действуют на основе устаревших принципов «Кодекса Дуэлло».[1016] События подтолкнули его к роковому решению. Печально известная телеграмма Циммермана, переданная Соединенным Штатам Британией в конце февраля, показала, что Германия предложила Мексике союз, в обмен на который она могла бы «отвоевать свои бывшие территории в Техасе, Нью-Мексико и Аризоне». Этот документ подогрел антигерманские настроения в Америке и усилил и без того ярко выраженное недоверие Вильсона к Берлину.[1017] В середине марта U-boats потопили три американских торговых судна, в результате чего погибли пятнадцать американцев. С практической точки зрения Германия находилась в состоянии войны с Соединенными Штатами. Неохотно и очень болезненно Вильсон пришёл к выводу, что войны не избежать. Немцы неоднократно и жестоко нарушали американские права в открытом море. Неспособность ответить после предыдущих угроз подорвала бы его позиции за рубежом и открыла бы его для политических нападок внутри страны. Вильсон уже давно пришёл к выводу, что Соединенные Штаты должны играть центральную роль в установлении мира. Капитуляция в вопросе о подлодках продемонстрировала бы их непригодность к этой роли. Многократное нарушение Германией своих обещаний и её интриги, о которых свидетельствует телеграмма Циммермана, ясно показали Вильсону, что ей нельзя доверять. Только путем активного вмешательства, рассуждал он, можно было использовать влияние США для установления справедливого послевоенного порядка. Война была нежелательна, но, по крайней мере, она дала бы Соединенным Штатам право голоса за столом переговоров о мире. В противном случае, говорил он Аддамс, он мог бы только «звонить через щель в двери».[1018] Двигаясь медленно, чтобы дать возможность общественному мнению сплотиться вокруг него, Вильсон к концу марта пришёл к выводу, что должен вмешаться в войну.
2 апреля 1917 года президент выступил перед собравшимися палатами Конгресса с просьбой объявить войну Германии. В тридцатишестиминутной речи он осудил «жестокое и нечеловеческое» нарушение Германией американских прав и назвал её «бессмысленное и массовое уничтожение жизней некомбатантов» «войной против человечества». Соединенные Штаты не могут «выбрать путь подчинения», — заметил он. Они должны принять состояние войны, которое «было навязано им». В заключение он произнёс потрясающую риторику, которая будет звучать в веках. «Страшно вести этот великий мирный народ к войне», — признал он. Но «право дороже мира, и мы будем бороться за то, что всегда было дорого нашим сердцам, за демократию, за право тех, кто подчиняется власти, иметь право голоса в своих правительствах, за права и свободы малых народов, за всеобщее господство права таким объединением свободных людей, которое принесёт мир и безопасность всем народам и сделает, наконец, свободным сам мир». Как неоднократно подчеркивали критики, Вильсон ставил перед собой цели, недостижимые для любого человека или нации. Возможно, он считал, что такие возвышенные цели необходимы для того, чтобы сплотить все ещё разделенную нацию для принятия беспрецедентных в её истории мер. Возможно, он ставил перед собой столь высокие цели, чтобы оправдать в своём воображении ужасы, которые, как он знал, принесёт война. В любом случае он поставил перед собой и своей нацией невыполнимую задачу, которая приведет к большому разочарованию.[1019]
IV
Азартная попытка Германии выиграть войну до силового вмешательства Соединенных Штатов почти удалась. Придерживаясь давней традиции не ввязываться в войну и желая сохранить максимальную дипломатическую свободу действий, Вильсон и генерал Першинг настояли на том, чтобы американцы воевали отдельно под собственным командованием, а не входили в состав союзных армий. На создание, оснащение и обучение американской армии, а затем на её переброску в Европу уходили месяцы. 4 июля 1917 года в Париже состоялся парад «тестовых парней», но пройдет ещё больше года, прежде чем Соединенные Штаты смогут бросить в бой хотя бы минимальный вес. Тем временем, воодушевленные обещаниями будущей американской помощи, Франция и Великобритания начали катастрофические наступательные операции летом 1917 года. Поражения французов спровоцировали мятежи, которые подорвали волю армии к борьбе. Неудачи союзников на западе в сочетании с захватом власти большевиками в конце 1917 года и последующим выходом России из войны дали Центральным державам кратковременное преимущество. Столкнувшись с серьёзными проблемами морального духа внутри страны из-за блокады союзников, Германия весной 1918 года начала наступление, направленное на завершение войны.
Это был переломный момент в ходе войны.[1020] Немецкая армия вновь приблизилась к Парижу, но не смогла прорвать линии союзников и понесла невосполнимые потери. Присоединение 850 000 свежих американских войск сделало возможным летнее контрнаступление союзников. Более того, как признало немецкое командование, огромное количество американцев, прибывающих на фронт, порождало предчувствие поражения.[1021]
Задолго до окончания боевых действий Вильсон начал разрабатывать либеральную программу мира, которая должна была изменить послевоенный мир. Идеи, которые он выдвигал, не были для него оригинальными. Ещё до основания государства американцы верили, что им уготована особая судьба — искупить мир. До 1914 года европейские, британские и американские мыслители мечтали о реформировании международной политики, и эта задача стала актуальной из-за ужасов Великой войны. Но Вильсон продвигал эти идеи с особым рвением и красноречием и стал их главным выразителем. В процессе он сформулировал и сформулировал набор принципов, которые будут носить его имя — вильсонианство — и будут влиять на внешнюю политику США и мировую политику в течение многих лет.
По мнению Вильсона, война предоставила возможность для мирового лидерства, к которому американцы готовились с момента рождения нации. Смерть и разрушения, обрушившиеся на Европу, ясно показали несостоятельность старого порядка. Научно-технический прогресс создал средства для возвышения человеческой расы. Поэтому Соединенные Штаты должны взять на себя ведущую роль в построении лучшего мира. «Мы участвуем, хотим мы того или нет, в жизни всего мира», — утверждал Вильсон в 1916 году. Заменив традиционный американский односторонний подход универсалистским, он настаивал на том, что «интересы всех наций являются и нашими собственными. Мы являемся партнерами всех остальных. То, что затрагивает человечество, неизбежно является нашим делом».[1022]
Вильсон настаивал на том, что справедливый и прочный мир должен быть построен по американскому образцу. Он предполагал превосходство западной цивилизации и дальнейшее господство Запада. Но он считал, что европейский империализм эксплуатировал беспомощные народы и порождал взрывоопасную напряженность между великими державами. Дипломатия Старого Света породила лишь «агрессию, эгоизм и войну». Экономический национализм с его тарифными войнами и эксклюзивными, монопольными торговыми соглашениями обострил международный конфликт. Вильсон считал столь же отвратительными радикальные представления лидера большевиков Владимира Ленина, захватившего власть в России в конце 1917 года, о том, что международная система может быть избавлена от войн только путем всемирной революции, которая уничтожит капитализм. Он твёрдо верил в американскую исключительность. Только мир, реформированный по либеральнокапиталистическому образцу, будет отвечать интересам Соединенных Штатов и всего человечества. Экономический национализм должен уступить место торговому интернационализму, при котором все страны получат равный доступ к мировым рынкам и сырью, тарифные барьеры будут устранены, а свобода морей гарантирована. Колониальные империи должны быть в конечном итоге распущены, а всем народам предоставлено право самим определять свою судьбу. На смену силовой политике должен прийти новый мировой порядок, поддерживаемый организацией наций-единомышленников, объединенных для разрешения споров и предотвращения агрессии — «не баланс сил, а сообщество сил».[1023]
В серии публичных заявлений, в первую очередь в обращении «Четырнадцать пунктов» от 8 января 1918 года, Вильсон превратил эти широкие принципы в программу мира. Названная газетой New York Herald «одним из величайших документов в американской истории», эта речь стала ответом на откровения Ленина о секретных договорах союзников о разделе военных трофеев и его призывы покончить с империализмом, а также на речь Ллойд Джорджа, в которой излагались широкие условия мира. Вильсон стремился вернуть инициативу Соединенным Штатам и сплотить американцев и союзников вокруг своей мирной программы. Он призвал к «открытым мирным договорам, заключенным открыто». Он подтвердил свою приверженность ограничению вооружений, свободе морей и снижению торговых барьеров. В колониальных вопросах, чтобы не оттолкнуть союзников, он искал золотую середину между старым империализмом секретных договоров и призывом Ленина покончить с империей. Он не использовал слово «самоопределение», но настаивал на том, что при рассмотрении колониальных претензий должны учитываться «интересы» колониальных народов, что было заметным отступлением от статус-кво. Он также сформулировал широкие принципы урегулирования европейских территорий — резкий отход от американской традиции невмешательства в европейские дела. Народам АвстроВенгерской и Османской империй должна быть обеспечена «абсолютно беспрепятственная возможность автономного развития». Бельгия должна быть эвакуирована, территория, ранее принадлежавшая Франции, восстановлена. Для сохранения мира должна быть создана «всеобщая ассоциация наций».