Эти усилия не принесли ощутимых результатов. Пропасть недоверия была слишком глубока, чтобы её можно было преодолеть мелкими жестами. Что бы ни говорил Рузвельт в частном порядке, британцы рассматривали законы о нейтралитете как непреодолимое препятствие для сотрудничества с Соединенными Штатами и резкое ограничение возможностей президента по выполнению обязательств. Они отвергли некоторые из его предложений как «опасно несерьезные» и «немного слишком наивные и упрощенные». Его неортодоксальный стиль также создавал проблемы. Его предложения часто передавались в косых и эллиптических формах и были окутаны тайной. Иногда британцы пропускали сигналы. В любом случае они опасались, что Соединенные Штаты «подведут нас или ударят в спину после того, как мы, вопреки всему, вырвались вперёд». Восхождение Невилла Чемберлена на пост премьер-министра именно тогда, когда Рузвельт предложил созвать международную конференцию, было особенно неудачным. Чемберлен не доверял ни Соединенным Штатам, ни Рузвельту. В любом случае он был настроен на то, чтобы избежать войны путем переговоров. Позорное поражение Рузвельта в судебном поединке заставило британцев ещё больше сомневаться в его способности выполнять любые обязательства.[1260]
Всего через два месяца после подписания Рузвельтом Закона о нейтралитете 1937 года в Восточной Азии разразилась война. Инцидент на мосту Марко Поло в Пекине 7 июля 1937 года спровоцировал столкновения между китайскими и японскими войсками, которые быстро переросли в полномасштабную войну. В отличие от Мукдена в 1931 году, японцы не инсценировали этот инцидент. На этот раз гражданское правительство в Токио использовало столкновение, чтобы устранить гоминьдановскую угрозу гегемонии Японии в регионе, который считался жизненно важным для её безопасности и процветания. Вскоре конфликт охватил Северный Китай и распространился на юг. Используя современное оружие с безжалостной точностью, японские войска захватили Шанхай, крупнейший город Китая. Затем последовало печально известное «изнасилование Нанкина» — шесть недель террора, отмеченных безудержными поджогами и грабежами, массовыми казнями военнопленных и безжалостной резней мирных жителей, в том числе женщин и детей. Бесчисленные женщины были жестоко изнасилованы и принуждены к проституции. В общей сложности, возможно, было убито до трехсот тысяч китайцев.[1261] Даже эти ужасающие методы не смогли усмирить Китай. Чан Кайши переместил своё правительство в Чангкинг, во внутренние районы страны. Втянувшись в более сложную борьбу, чем предполагалось, японцы продолжали сражаться, чтобы положить конец тому, что они эвфемистически назвали «Китайским инцидентом».
В Соединенных Штатах реакция на китайско-японскую войну была разной. Многие американцы по-прежнему видели в Японии оплот против Советской России и даже против китайского революционного национализма. Некоторые американцы ценили процветающую торговлю с Японией. С другой стороны, многие все чаще становились на чью-либо сторону. Миссионеры, оставшиеся помогать китайцам, рассказывали об ужасах японской агрессии; особое возмущение вызвали рассказы об изнасиловании Нанкина. Предупреждая, что Соединенные Штаты не должны быть запуганы «нациями Аль Капоне», миссионеры призывали к «христианскому бойкоту» японских товаров и прекращению продажи военных материалов в Японию. Их усилия дополнили романистка Перл Бак и магнат журнала Time-Life Генри Люс, оба дети родителей-миссионеров. Миллионы американцев прочитали роман Перл Бак «Добрая земля», впервые опубликованный в 1931 году, и отождествили себя с китайскими крестьянами, о которых в нём рассказывалось. Киноверсия романа появилась в 1937 году. Все более популярные высокотиражные журналы Люса и киножурналы «Марш времени» также представляли идеализированные образы Китая и Чан Кайши, недавно принявшего христианство. Со временем такие образы повлияли на мнение американцев в отношении Японии и Китая. Независимо от своих симпатий, американцы в конце 1937 года решительно выступали против вступления в войну.[1262]
Официальная реакция США на китайско-японскую войну отражала амбивалентность нации. Как и в случае с Эфиопией и Испанией, Рузвельт манипулировал нейтралитетом США, чтобы повлиять на события так, как было выгодно ему и большинству американцев. Осознавая, что денежные операции будут выгодны японцам, и пользуясь отсутствием объявления войны, он отказался ссылаться на законы о нейтралитете. Но дальше этого он не пошёл, и его последующие действия были характерно неуловимы. В октябре 1937 года в Чикаго, оплоте изоляционизма, он ненадолго порадовал интернационалистов своей знаменитой речью, в которой призвал к карантину заразы агрессии, по крайней мере, намекнув на санкции. По-видимому, неверно истолковав неожиданно позитивную реакцию страны или не зная, что делать после её получения, он быстро пошёл на попятную, заявив на следующий день, что «„санкции“ — ужасное слово для использования. Они ушли в прошлое». В решении войны в Азии, как и в других вопросах, американцы и европейцы проявляли друг в друге самые худшие качества. Когда в ноябре 1937 года в Брюсселе состоялась организованная Лигой встреча сторон, подписавших пакт девяти держав (без Японии), один лишь намек на санкции вызвал в Госдепартаменте Халла резкий отказ и призыв прервать заседание. На короткое время воодушевленные карантинной речью Рузвельта, европейцы были готовы рискнуть санкциями не больше, чем Соединенные Штаты. И снова ненадежность США дала им удобный повод ничего не делать. «Вряд ли это люди, с которыми можно пойти на тигровую охоту», — усмехалась сестра Чемберлена.[1263]
Даже потопление японцами судна ВМС США не смогло спровоцировать Соединенные Штаты на активные действия. 11 декабря 1937 года, в разгар изнасилования Нанкина, японская авиация подвергла бомбардировке и обстрелу канонерскую лодку USS Panay, находившуюся на реке Янцзы и занимавшуюся эвакуацией гражданского населения. Пилоты жестоко расправились с выжившими, пытавшимися спастись в спасательных шлюпках. Судно «Панай» было потоплено, сорок три моряка и пять гражданских лиц получили ранения, трое американцев погибли. Рузвельт и другие высшие должностные лица были в ярости и подумывали о карательных мерах. Но это шокирующе жестокое и неспровоцированное нападение не вызвало ярости, подобной той, что была на «Мэне» или «Лузитании». Более того, американцы, казалось, из кожи вон лезли, чтобы не дать разгореться военному духу. Некоторые даже требовали, чтобы американские корабли были выведены из Китая. Японское правительство, очевидно, потрясенное не меньше Соединенных Штатов, быстро принесло извинения, пообещало выплатить компенсации семьям погибших и раненых и предоставило гарантии от будущих нападений. Что ещё более показательно и раскрывает другую сторону японского общества, тысячи простых граждан, следуя древнему обычаю, прислали выражения сожаления и небольшие денежные пожертвования, которые были использованы для ухода за могилами американских моряков, похороненных в Японии.[1264]
В то время как китайско-японская война зашла в тупик, ситуация в Европе резко ухудшилась. Продолжая шаг за шагом разрушать презираемое Версальское соглашение, Гитлер в марте 1936 года ввел войска в демилитаризованные зоны Рейнской области. Он активизировал перевооружение, зловеще сосредоточившись на наступательных вооружениях — танках, самолетах и подводных лодках, а также начал создавать союзы, подписав в октябре 1936 года с Италией Римско-Берлинскую ось, а в следующем месяце — Антикоминтерновский пакт с Японией. Исполняя давнюю личную мечту, диктатор австрийского происхождения в марте 1938 года с помощью пропаганды и запугивания, опять же в нарушение Версальского договора, заключил союз с Австрией, скрепив это соглашение фальсифицированным плебисцитом, на котором 99,75% избирателей одобрили аншлюс.
Угрозы Гитлера в адрес Чехословакии спровоцировали в 1938 году полномасштабную войну, получившую название Мюнхенского кризиса. Цинично взяв вильсоновское знамя самоопределения, он сначала потребовал автономии для 1,5 миллиона немецкоговорящих жителей Судетской области на западе Чехословакии, а затем уступки всей Судетской области Германии. Опасаясь, что потеря этого горного региона лишит его естественного барьера против возрождающейся Германии, чешское правительство уклонилось. Когда передвижение войск и кораблей по Европе и даже планы эвакуации Парижа сигнализировали о вероятности войны, Великобритания и Франция вмешались, чтобы разрешить спор — любой ценой. Приняв за чистую монету обещание Гитлера, что «это последняя территориальная претензия, которую я должен предъявить в Европе», они настаивали на урегулировании путем переговоров. Когда их представители встретились с представителями Италии и Германии в Мюнхене в сентябре 1938 года, они за два коротких часа договорились о передаче Германии большей части Судетской территории в обмен на гарантию четырех держав в отношении новых границ Чехословакии. У чехов не было другого выбора, кроме как уступить. Для большей части Европы судьба относительно небольшого количества людей и маленького кусочка территории казалась приемлемой ценой за предотвращение войны. Запад расслабился и утешился заявлениями Чемберлена о достижении «мира в наше время». Эти слова приобретут жестокий иронический оттенок в следующем году, когда нацистские войска ворвутся в Чехословакию.[1265]
Роль Соединенных Штатов в этом кризисе была хоть и второстепенной, но все же значительной. Как и европейцы, американцы опасались, что кризис может привести к войне — «Мюнхен навис над нашими головами, как грозовая туча», — заметил журналист Хейвуд Браун.