Ещё до того, как администрация успела сформулировать стратегию национальной безопасности, смерть Сталина подняла новые проблемные вопросы. В последние годы жизни диктатор был тираничен как никогда, он страдал крайней паранойей и управлял страной с помощью жестокого террора. Его преемники, Лаврентий Берия и Георгий Маленков, были продуктами сталинской системы и верными приспешниками. Каждый из них сыграл ключевую роль в создании советской военной мощи. Берия руководил ядерной программой. Берия почти не уступал Сталину в жестокости по отношению к подчинённым — «наш Гиммлер», называл его диктатор.[1641] Проницательный и способный администратор, Маленков был более прагматичным из этих двух людей. Оба были скорее технократами, чем идеологами. Не чувствуя себя уверенно дома, они видели, что окружены американскими базами и им угрожает опасность. Советская разведка даже предупреждала, что Соединенные Штаты могут попытаться воспользоваться преемственностью, начав войну. Вопреки противодействию со стороны старого руководства, такого как В. М. Молотов, Берия и Маленков попытались перейти к менее конфронтационному режиму. На похоронах Сталина Маленков утверждал, что не существует «спорных» вопросов, которые нельзя было бы решить «мирными средствами». Опасаясь эскалации Корейской войны, новые советские лидеры вели переговоры с Китаем о её прекращении. Они стремились восстановить отношения с Израилем, Югославией и Грецией. Они предупреждали, что появление нового и более грозного ядерного оружия делает войну немыслимой, и говорили о «мирном сосуществовании». Приветствуя «новый ветер, дующий на измученный мир», британский премьер-министр Черчилль призвал Эйзенхауэра проверить намерения СССР, встретившись с новыми лидерами.[1642]
Администрация прохладно отреагировала на советские замашки. В 1952 году республиканцы обвинили демократов в слабости, пообещав более решительно бороться с коммунизмом и даже освободить «народы, находящиеся в плену», и это стало примером, который будет повторяться снова и снова на президентских выборах времен холодной войны. В свете собственной воинственной риторики новая администрация не могла так скоро после вступления в должность приступить к переговорам. В любом случае, американские чиновники не видели реальной возможности ослабить напряженность или заключить существенные соглашения. Начиная с Эйзенхауэра и вплоть до него, они рассматривали советское мирное наступление, по словам исследователя из Госдепартамента, как «коварную уловку пока неясного масштаба», призванную подорвать моральный дух Запада, обнажить раскол в альянсе и сдержать перевооружение Запада.[1643] В ответ 16 апреля Эйзенхауэр выступил с большой речью, предупреждая об опасностях войны и клянясь в своей личной приверженности миру. Указывая на многочисленные горячие точки, он настаивал на том, что советские слова должны подкрепляться делами. Главным образом он призвал американцев и союзников сплотиться за лидерством США для победы в холодной войне.[1644] Была ли упущена возможность для мира, как позже утверждал дипломат Чарльз Болен, никогда не будет известно наверняка. Разногласия в советском руководстве сделали бы достижение крупных соглашений в лучшем случае затруднительным. Факт остается фактом: Соединенные Штаты так и не попытались это сделать.
В течение следующих шести месяцев Эйзенхауэр и его советники разрабатывали грандиозную стратегию ведения холодной войны. Несмотря на их нападки на демократов в 1952 году и обещания «смелой политики», начатые ими изменения были скорее средством, чем целью. Находясь у власти, администрация успокаивала правое крыло республиканцев яростной антикоммунистической риторикой. Даллес благосклонно руководил чисткой Госдепартамента от подозреваемых левых, в результате которой были разрушены жизни многих преданных делу государственных служащих и уничтожена значительная часть экспертных знаний по Восточной Азии. Однако по большей части риторика администрации не сопровождалась столь же смелыми изменениями в политике. Будучи консерватором в финансовом отношении, Эйзенхауэр был потрясен огромными расходами, которые требовал СНБ–68. Будучи уверенным, что холодная война продлится ещё много лет, он опасался, что чрезмерные расходы на оборону могут разрушить нацию изнутри. Он не испытывал энтузиазма по поводу дальнейшего военного вмешательства в периферийные районы по примеру Кореи. После длительного и кропотливого анализа вариантов несколькими целевыми группами администрация остановилась на стратегии «Новый взгляд». Несмотря на то, что Даллес назвал европейских лидеров «разбитыми „стариками“», она поддерживала приверженность демократов коллективной безопасности.[1645] Она сохранила принципы сдерживания, изменив при этом используемые методы. Для сдерживания агрессии будут сохранены превосходящие военные силы. Для того, чтобы обеспечить значительное сокращение бюджета без ослабления оборонного потенциала страны, «Новый взгляд» опирался на ядерное оружие — «больше пользы», как его называли. Даллес публично изложил концепцию «массированного возмездия», согласно которой Соединенные Штаты будут отвечать на агрессию в определенное время, в определенном месте и с использованием оружия по собственному выбору, оставляя открытой возможность применения ядерного оружия против самого Советского Союза. Обычные вооруженные силы будут резко сокращены. Были бы созданы новые альянсы для сдерживания коммунистической экспансии и обеспечения живой силы для региональных или глобальных конфликтов.[1646] Эйзенхауэр считал, что стрелковая война маловероятна и что для достижения своих целей противник будет полагаться в основном на подрывную деятельность. Так, в документе NSC–162/2 от октября 1953 года большое внимание уделялось пропаганде и психологической войне, призывая использовать «возможные» политические и экономические методы давления, пропаганду и тайные операции для «создания и использования проблем СССР, ухудшения отношений СССР с коммунистическим Китаем, усложнения контроля в сателлитах и замедления роста военного и экономического потенциала советского блока». Все оружие будет считаться доступным для применения. Если нация хочет выжить, заключила комиссия под руководством героя Второй мировой войны генерала Джеймса Дулиттла в 1954 году, она должна пересмотреть свои давние представления о честной игре. «Мы должны научиться подрывать, саботировать и уничтожать наших врагов более умными, более изощренными и более эффективными средствами, чем те, что используются против нас».[1647] Придерживаясь установленных внешнеполитических целей, «Новый взгляд» Эйзенхауэра существенно изменил средства их достижения.
II
Стратегия массированного возмездия была немедленно испытана на практике в Восточной и Юго-Восточной Азии. В первые два года своего правления администрация Эйзенхауэра рассматривала возможность или угрозу применения ядерного оружия в ответ на кризисы в Корее, Французском Индокитае и Тайваньском проливе. В каждом случае Даллес утверждал, что стратегия сработала. Реальность оказалась гораздо сложнее.
Эйзенхауэру удалось прекратить боевые действия в Корее, но его успех был обусловлен как обстоятельствами, так и дипломатическим мастерством. Президент и Даллес умело маневрировали между своими врагами-коммунистами, союзниками, которые хотели как можно быстрее ликвидировать войну, президентом Южной Кореи Сингманом Ри и правыми республиканцами, которые цеплялись за химеру победы. Позже администрация утверждала, что её угрозы применить ядерное оружие заставили коммунистов смириться. На самом деле её предупреждения о ядерной эскалации были весьма расплывчатыми и, возможно, так и не дошли до Пекина. Решающим событием в корейском урегулировании, похоже, стала смерть Сталина. Проблемы преемственности и нарастающие волнения в Восточной Европе заставили новых советских лидеров искать передышку в ослаблении напряженности. Эйзенхауэр настаивал на том, что мир в Корее — это необходимый первый шаг. Мао Цзэдун, похоже, нехотя пришёл к выводу, что любые возможные выгоды от продолжения войны не стоят таких затрат. Ри едва не сорвал переговоры, освободив тысячи военнопленных. Его пришлось успокаивать обещаниями заключения пакта о взаимной безопасности с США — ещё одного запутанного альянса. Корейская война официально закончилась в июле 1953 года, но то, что было равносильно вооруженному перемирию, оставило после себя все ещё горько разделенную нацию и международную проблемную зону, которая переживет холодную войну.[1648]
Кризис в Индокитае, разразившийся в следующем году, стал для администрации одним из самых серьёзных испытаний за восемь лет пребывания у власти. К весне 1954 года исход восьмилетней войны Франции против возглавляемых коммунистами вьетминьцев зависел от судьбы крепости Дьенбьенфу в отдалённом северо-западном уголке Вьетнама, где двенадцать тысяч французских солдат были осаждены значительно превосходящими силами противника. Оказавшись перед лицом неминуемого поражения, Франция в конце марта обратилась к Соединенным Штатам с просьбой вмешаться. Эйзенхауэр и Даллес с пониманием отнеслись к тяжелому положению французских войск, но не к их целям. Прежде всего, они опасались последствий поражения Франции. Потеря дополнительных азиатских владений спустя всего пять лет после падения Китая вызвала бы нападки со стороны демократов и правого крыла республиканцев. Победа коммунистов во Вьетнаме угрожала бы остальной части Юго-Восточной Азии с её важнейшими морскими путями, жизненно важными природными ресурсами и рынками, необходимыми для восстановления японской экономики. Последствия могут распространиться и на Европу, где поражение Франции может означать конец планов союзников по взаимной обороне. Эйзенхауэр и Даллес всерьез рассматривали возможность воздушного и военно-морского вмешательства, вплоть до применения ядерного оружия. Чтобы подчеркнуть важность Вьетнама, президент 7 апреля публично изложил знаменитую теорию домино, предупредив, что если Вьетнам падет под натиском коммунистов, то за ним вскоре последует и остальная Юго-Восточная Азия, а отголоски распространятся на Ближний Восток и Японию. Но Конгресс отказался одобрить интервенцию без участия Великобритании и Франции, обещавших предоставить независимость Вьетнаму. Несмотря на недели бешеной челночной дипломатии и настоятельные призывы к «объединенным действиям», Даллес не смог добиться необходимых обещаний ни от одного из союзников. На фоне гневных обвинений западных стран Дьенбьенфу пал 7 мая 1954 года, как раз в то время, когда в Женеве уже проходила конференция, на которой рассматривалась судьба Французского Индокитая.