[1778] Чтобы подчеркнуть серьезность кризиса, он решил возобновить ядерные испытания. Его угрозы не помогли решить насущную проблему в Восточном Берлине, где только за июль более двадцати шести тысяч восточных немцев бежали на Запад. Уловив сдержанные сигналы из Вашингтона о том, что Соединенные Штаты не будут вмешиваться в дела Восточного Берлина, Советский Союз и Восточная Германия решили остановить «кровотечение», построив стену, отгораживающую Восточную Германию от Западного Берлина. Строительство началось без предупреждения в воскресенье, 13 августа 1961 года, сначала с колючей проволоки, а затем, когда стало ясно, что Запад ничего не предпримет, добавили бетонные блоки.
По иронии судьбы, то, что стало одним из самых заметных, уродливых и презираемых символов холодной войны, некоторые американцы поначалу встретили с чувством облегчения. Конечно, некоторые горячие головы призывали снести стену до того, как она будет закончена, несмотря на очевидный риск войны. На самом деле мало кто был готов рисковать войной, а некоторые и вовсе приняли стену как способ ослабить напряженность. Кремленологи подсказали Кеннеди, что это был способ Хрущева разрядить все более взрывоопасную ситуацию. Поэтому, отправив вице-президента Линдона Джонсона и бывшего оккупационного командующего генерала Люциуса Клея в Западный Берлин и направив войска через Восточную Германию в город, чтобы подтвердить приверженность США, администрация смирилась. «Стена — это чертовски лучше, чем война», — размышлял Кеннеди в частном порядке.[1779]
Хотя она вернула сверхдержавы с края пропасти, стена не решила фундаментальных проблем. После летнего кризиса Кеннеди и Хрущев начали личное общение по каналам связи, которое советники президента окрестили «перепиской друзей по переписке». Дискуссии на более низком уровне по Берлину и другим актуальным вопросам периодически проходили осенью и зимой 1961–62 годов. Хрущев срывал сроки, Кеннеди делал примирительные публичные заявления. Однако, как это часто бывает в холодной войне, враждебность неустойчиво сосуществовала с примирением. Осенью 1961 года Советы провели не менее тридцати атмосферных ядерных испытаний; Соединенные Штаты возобновили подземные испытания. Однажды в середине октября американские и советские танки зловеще столкнулись на КПП Чарли в Берлине. Советские самолеты периодически преследовали американские самолеты в немецких воздушных коридорах. Временами у американцев складывалось впечатление, что Москва положила Берлин на полку, в других случаях он по-прежнему оставался главным приоритетом. На самом деле, в октябре 1962 года она сблизилась с Кубой, чтобы занять центральное место в самом грозном из кризисов холодной войны.[1780]
II
В первый год президентства Кеннеди доминировали конфликты великих держав, но Третий мир не выходил у него из головы. 1960-е годы во многом стали десятилетием Третьего мира. С 1960 по 1963 год к уже длинному списку присоединились двадцать четыре новых государства. Их появление привело к тому, что историк Раймонд Беттс назвал триангуляцией мировой политики, «большой базой „слаборазвитых“ стран… над которой находилась разделенная верхушка, состоящая из „развитых“ (высокоиндустриальных) стран, поддерживающих либо Соединенные Штаты, либо Советский Союз».[1781] Возникновение Третьего мира кардинально изменило состав Организации Объединенных Наций и расстановку сил в Генеральной Ассамблее. В 1961 году нейтралистские лидеры Неру, Насер, Сукарно, Тито и Кваме Нкрума из Ганы созвали в Белграде первую Конференцию неприсоединившихся стран с объявленным намерением ограничить влияние холодной войны на остальной мир. Такие революционеры, как Кастро, его доверенное лицо Эрнесто «Че» Гевара и Патрис Лумумба из Конго, вдохновляли угнетенных людей повсюду и даже стали романтизированными героями для левых в развитых странах. Поговаривали об «афро-азиатском блоке». Особую тревогу вызывала возможность приобретения странами третьего мира ядерного оружия. То, что участники «холодной войны» делали акцент на Третьем мире, свидетельствовало об их убежденности в том, что исход конфликта может быть решен тем, что там происходит.
Кеннеди стремился завоевать расположение новых стран. Будучи сенатором, он ставил под сомнение враждебность Даллеса к нейтрализму и отказ в помощи странам, не согласным с политикой США. Он протестовал против чрезмерного внимания к военной технике в ущерб экономическому развитию. Он поддержал аргументы Уильяма Ледерера и Юджина Бурдика из бестселлера 1958 года «Гадкий американец» о том, что Соединенные Штаты теряют Третий мир, потому что направляют в эти страны дипломатов, не знающих их языков, и изолируют себя в неоколониальном стиле в шикарных посольствах. Став президентом, Кеннеди стремился расширить экономическую помощь и назначить послов, владеющих языками и знающих местность. Перефразируя Вильсона, он красноречиво говорил о том, чтобы сделать мир безопасным для разнообразия. Его самозабвенный идеализм сделал его героем для многих народов третьего мира.
Такие программы, как «Продовольствие для мира» и «Корпус мира», в полной мере продемонстрировали заботу Кеннеди о странах третьего мира. Под просвещенным руководством пилота бомбардировщика времен Второй мировой войны, бывшего профессора истории и прогрессиста из Южной Дакоты Джорджа Макговерна программа «Продовольствие для мира» обеспечивала дешевыми продуктами питания и волокном излишки американского сельского хозяйства, которые использовались в качестве частичной оплаты труда рабочих, строящих школы, больницы и дороги в странах третьего мира. К 1963 году эта программа кормила 92 миллиона человек в день, включая 35 миллионов детей — «алхимия двадцатого века», — ликовал сенатор от штата Миннесота Хьюберт Х. Хамфри.[1782] Получивший широкую огласку Корпус мира стал мощным и долговечным примером практического идеализма Кеннеди. Во время предвыборной кампании 1960 года он поддержал идею о том, чтобы американская молодёжь отправлялась за границу помогать другим людям. Руководителем новой программы он назначил своего энергичного шурина Сарджента Шрайвера, бизнесмена. За первые четыре года более сорока трех стран обратились к нему с просьбой направить добровольцев; только за первый год добровольцами стали 2816 американцев. Очевидно, что целью программы было завоевание друзей в странах третьего мира, что отвечало интересам холодной войны, но Шривер сопротивлялся давлению Госдепартамента, заставлявшего его сосредоточиться на таких проблемных точках, как Вьетнам, и приложил немало усилий, чтобы ЦРУ не использовало Корпус мира для внедрения агентов в другие страны. Влияние Корпуса мира на развитие стран третьего мира было незначительным. Некоторым добровольцам не хватало навыков, другим было нечем заняться, и многие в итоге преподавали английский язык.[1783] Но его вклад в духовную сферу был огромен. Она помогла другим народам понять Соединенные Штаты, а американцам — понять их. Он передавал надежду и обещание, которые олицетворяли Соединенные Штаты в их лучших проявлениях. Он подтверждал ценности нации и традиционное чувство миссии.[1784]
С другой стороны, воплощение понимания национализма стран третьего мира в политику в отношении конкретных стран и регионов сопряжено с многочисленными практическими трудностями и вынуждает идти на неудобные компромиссы. В качестве примера можно привести Южную Азию. Кеннеди уважал премьер-министра Неру. Он опасался, что «потеря» таких ведущих нейтралов, как Индия, может привести к тому, что баланс сил «качнется против нас».[1785] В начале своей администрации он санкционировал «наклон» в сторону Индии, надеясь, что его удастся осуществить без ущерба для отношений с Пакистаном. Как и в случае с Эйзенхауэром, эта уловка провалилась. Администрация преувеличивала цели Китая в Южной Азии, переоценивала его угрозу для Индии и Пакистана и недооценивала непримиримость региональной вражды. Президент не смог установить близкие отношения с отстраненным и властным Неру. Китайское военное вторжение в отдалённый приграничный район Индии в октябре 1962 года заставило Индию и США заключить неловкие объятия, но вливания американской военной помощи в дополнение к уже оказанной масштабной экономической помощи приобрели крайне незначительное влияние на Нью-Дели. Военная помощь Соединенных Штатов Индии вызвала возмущение в Пакистане; попытки Вашингтона умиротворить своего союзника дополнительным вооружением ещё больше дестабилизировали и без того нестабильный регион. Попытки ослабить индо-пакистанскую напряженность путем посредничества ни к чему не привели. Вопиющим проявлением реальной политики стал дрейф Пакистана в сторону Китая. «История может быть идиотской», — признавался посол в Индии Джон Кеннет Гэлбрейт в своём дневнике. «Стойкий американский союзник по борьбе с коммунизмом ведет переговоры с китайскими коммунистами к неудовольствию бывшего нейтрального государства».[1786] К моменту смерти Кеннеди его южноазиатская политика была в полном беспорядке.
Неудивительно, что на Ближнем Востоке возникли более сложные проблемы, которые привели к ещё более серьёзным последствиям. Кеннеди симпатизировал арабскому национализму. Он уважал и любил заклятого врага Даллеса, Насера, и, как и в случае с Неру, пытался соблазнить его личным общением, помощью в развитии и большими партиями отчаянно необходимой пшеницы. Он надеялся обратить беспокойного египтянина на мирный путь, ослабить арабо-израильскую напряженность и тем самым свести к минимуму советское влияние в важнейшем регионе. Благие намерения Кеннеди натолкнулись на региональные амбиции Насера, конкурирующие интересы США в консервативных арабских нефтяных странах, мощь израильского лобби и, конечно же, холодную войну. Как и другие до него, президент понял, что, особенно на Ближнем Востоке, невозможно иметь обе стороны, а тем более все три.