Политика США нарушала дух, если не букву, договора о союзе, что давало Генету основания для протеста, но его вопиющее неповиновение американским приказам подрывало его позиции. Он бурно реагировал на официальные заявления Джефферсона, утверждая, что они не отражают волю американского народа. Игнорируя американские инструкции, он заказал капер La Petite Democrate под носом у правительства в Филадельфии и начал организовывать экспедиции для нападения на Луизиану по морю и суше, причём в последней должны были участвовать преимущественно кентуккийцы во главе с героем революционной войны Джорджем Роджерсом Кларком. Вопреки просьбе Джефферсона отложить отплытие корабля и в то время как кабинет министров горячо обсуждал, следует ли насильственно остановить его отплытие, он приказал «Петит Демократ» выйти из зоны досягаемости береговых батарей и в конечном итоге выйти в море. В ответ на неоднократные протесты официальных лиц он пригрозил обратиться к нации через голову её президента.
Действия Жене вызвали полномасштабную и зачастую неприятную дискуссию в стране в целом. Сторонники Франции и её министра обвиняли правительство в пробританских симпатиях и монархических тенденциях, называя их «англоманами» и «монократами». Те, кто защищал правительство, осуждали оппозицию как орудие Франции и радикальных революционеров. Стали вырисовываться очертания политических партий. Джефферсоны стали называться республиканцами, гамильтонианцы — федералистами. Политический диалог был страстным, уличные потасовки не были редкостью, а старые дружеские связи были разорваны. Газеты, поддерживавшие Гамильтона или Джефферсона, а зачастую и поощряемые ими, вели яростную войну, обсуждая основные принципы правления и при этом осыпая обзывательствами и клеветой, от которых не был застрахован даже полубог Вашингтон. Дискуссии в кабинете министров отражали все более ожесточенное настроение нации, провоцируя измученного и тонкокожего президента (первого из многих обладателей этой должности) на взрывы, что «ей-богу, он предпочел бы быть в могиле, чем в своём нынешнем положении».[182]
Дело Генета закончилось антиклимаксом и иронией. К июлю 1793 года администрация была вынуждена просить об его отзыве, и даже Джефферсон согласился с тем, что назначение было «катастрофическим», и признался Мэдисону, что видит «необходимость покинуть обломки, которые не могут не потопить всех, кто за них держится».[183] Гамильтон и Нокс стремились сделать это таким образом, чтобы дискредитировать французского министра и его американских сторонников. Вашингтон мудро встал на сторону Джефферсона, стремясь сделать это так, чтобы не вызвать отторжения у Франции. К тому времени, когда Соединенные Штаты потребовали его отзыва, жирондистов сменили якобинцы, которые, хотя и были более радикальны внутри страны, не разделяли рвения своих предшественников к глобальному крестовому походу. Терпя катастрофические поражения на суше и на море и отчаянно нуждаясь в американском продовольствии, новое правительство с готовностью согласилось, осудив «легкомыслие» Жене. В одном из причудливых поворотов, характерных для политики Французской революции, оно обвинило его в соучастии в английском заговоре. Если бы он вернулся домой, его, скорее всего, гильотинировали бы. Зная, что его ждет, Жене попросил и в качестве гуманитарного жеста получил убежище в Соединенных Штатах.[184] Он прожил свою жизнь джентльменом-фермером и неудачливым ученым-любителем в Нью-Йорке, став американским гражданином в 1804 году и женившись на дочери губернатора Нью-Йорка Джорджа Клинтона.
Махинации Жене оказались в целом контрпродуктивными. Бегство Петит Демократа не вызвало британских репрессий; грандиозный план министра по освобождению Луизианы быстро рухнул из-за нехватки средств и отсутствия американской поддержки. С другой стороны, осторожное и, по крайней мере, в меру пробританское определение нейтральных обязательств, по частям изложенное администрацией Вашингтона, было принято в 1794 году и легло в основу политики нейтралитета США в XX веке. Разочарование в Генете способствовало решению Джефферсона покинуть свой пост в конце 1793 года, что привело к удалению из кабинета министров человека, симпатизировавшего Франции, и в конечном итоге способствовало крену политики в сторону Британии. Миссия Genet, как ничто другое, показала хрупкость американского нейтралитета, степень, на которую готовы пойти европейские державы, чтобы подорвать его, и глубину внутреннего конфликта во внешней политике. Она ознаменовала начало, а не конец двадцатилетних усилий, направленных на то, чтобы избежать европейской войны и в то же время извлечь из неё выгоду, и разделила американцев на две глубоко антагонистические фракции.
IV
Пока дело Генета занимало центральное место, Соединенные Штаты и Британия приближались к войне. Кризис 1794 года, который американцы иногда представляют как безжалостную агрессию высокомерной великой державы против невинной и уязвимой нации, был гораздо более сложным по своему происхождению. По сути, он представляет собой классический пример того, как конфликты интересов, усугубляемые сильным национализмом с одной стороны, недостатком внимания с другой, а также непродуманными действиями плохо информированных и порой паникующих чиновников, находящихся за много километров от места нахождения правительства, могут создать условия для войны даже тогда, когда у самих правительств есть причины её избегать. В данном случае война была предотвращена, но лишь в малой степени и только потому, что обе страны, и особенно Соединенные Штаты, нашли убедительные причины для сдержанности.
К началу 1794 года давно назревавший конфликт вдоль Великих озер грозил перерасти в столкновение вооружений. Все больше беспокоясь о взрывоопасной границе, британцы после поражения Сент-Клера разработали «компромисс», который предусматривал выделение определенных земель для индейцев на территории, на которую претендовали Соединенные Штаты. Однако к этому времени ни одна из сторон не была склонна к переговорам. Окрыленные победой, индейцы потребовали земли от канадской границы до реки Огайо и убили под флагами перемирия нескольких американских агентов, посланных для переговоров с ними. Американцы никогда не понимали гордости и подозрительности, с которой индейцы относились к ним. Они готовы были уступить лишь ограниченную территорию людям, которых Гамильтон называл «бродягами». Даже потерпев унизительное поражение, они покровительствовали победителям. Они обвиняли британцев в непомерных притязаниях племен и яростно протестовали против их вмешательства в то, что они считали сугубо внутренним делом.[185]
В отсутствие соглашения напряженность нарастала. Когда нервные британские чиновники в Канаде узнали, что Соединенные Штаты готовят очередную военную экспедицию под командованием генерала «Бешеного Энтони» Уэйна, прославившегося в Революционной войне, они опасались нападения на свои пограничные посты. Без согласования с Лондоном они подстрекали индейцев к сопротивлению американскому наступлению. В качестве «оборонительной» меры они отправили войска к реке Мауми близ современного Детройта. То, что британцы считали оборонительной мерой, американцы расценили как очередное доказательство британского вероломства и провокации. По мере того как Уэйн продвигался на север, а британские войска — на юг, все чаще стали появляться разговоры о войне.
Конфликты по вопросам нейтралитета представляли собой ещё более сложные проблемы. С момента своего рождения как государства Соединенные Штаты заявляли о своём праве торговать с воюющими сторонами неконтрабандными товарами и давали узкое определение контрабанды, включавшее только предметы военного назначения, такие как оружие и боеприпасы. Они также утвердили принцип, согласно которому свободные корабли делают свободные товары, что означает, что частная собственность воюющих сторон на борту нейтральных кораблей не подлежит конфискации. Соединенные Штаты настаивали на том, что эти «права» имеют силу в международном праве, и включили их в договоры с несколькими европейскими странами. Но они служили и национальным интересам. Отчаянно нуждаясь в американских продуктах питания, Франция закупила большое количество зерна и разрешила американским кораблям перевозить грузы из своих вест-индских колоний в порты своей страны — право, которое обычно отрицается меркантилистской доктриной. Сотни американских кораблей хлынули в Карибский бассейн и через Атлантику, чтобы «нагулять жирок» в Старом Свете.
Стремление американцев к наживе противоречило великой стратегии Британии. Осознавая зависимость Франции от внешних источников продовольствия, британское правительство поставило перед собой задачу уморить врага голодом, блокировав французские порты, расширив понятие контрабанды до продовольствия и приказав захватывать американские корабли, перевозившие зерно во Францию. Британцы не хотели толкать Соединенные Штаты в объятия Франции и поэтому согласились покупать конфискованное зерно по справедливым ценам. Озабоченные европейской войной, все более встревоженные растущей американской торговлей с Францией и сильно недооценив отношение вашингтонской администрации к Генету, они реализовали свою стратегию в бесцеремонной и зачастую жестокой манере, что грозило спровоцировать войну. Без предупреждения и часто превышая свои инструкции, слишком ретивые британские чиновники в Вест-Индии захватили 250 кораблей. Подстрекаемые системой, которая позволяла захватчикам лично получать прибыль от такого грабежа, капитаны кораблей брали на абордаж американские суда, срывали с них паруса и срывали цвета. Наспех собранные суды кенгуру осуждали корабли и грузы. Капитанов и команды заключали в тюрьму, часто без провизии. Некоторые американцы были призваны на службу в королевский флот, другие п