[2313] Извлекая неверные уроки о военной доблести Ирака из своей недавней войны с Ираном и о готовности США воевать из Вьетнама, Саддам до конца оставался непокорным.
Начавшись 16 января 1991 года, операция «Буря в пустыне» явила миру ослепительную демонстрацию современной, высокотехнологичной военной мощи. В течение пяти недель ВВС и ВМС наносили удары по Ираку крылатыми ракетами с бомбардировщиков В–52, совершавших тридцатичасовые перелеты из Луизианы, ракетами «Томагавк», выпущенными с кораблей в Персидском заливе, и бомбами с лазерным наведением, сброшенными самолетами «Стелс» F–117. В первую очередь удары наносились по коммуникационным сетям, электросетям и авиабазам Ирака. Бомбардировки были не такими точными, как это показывали по телевидению. Сопутствующий ущерб и жертвы среди мирного населения оказались гораздо серьезнее, чем считалось в то время. Но воздушная война подорвала боеспособность Ирака. Затем самолеты коалиции «смягчили» концентрацию иракских войск в Кувейте. Вторая фаза войны началась 24 февраля, когда американские морские пехотинцы с баз в Саудовской Аравии атаковали иракские войска в Кувейте. Затем армейские подразделения совершили «левый крюк» через западную пустыню, чтобы поймать противника в ловушку. Коалиционные силы нанесли огромные потери уже деморализованным иракским сухопутным войскам. Через сто часов боевые действия прекратились, что, по всей видимости, стало ошеломляющей победой коалиции и особенно Соединенных Штатов.[2314]
Однако война редко бывает такой аккуратной, и «Буря в пустыне» оказалась в лучшем случае частичным успехом. Хотя Буш публично сравнивал Саддама с Гитлером, администрация отказалась использовать своё огромное военное преимущество для его свержения. Позднее Скоукрофт признал, что смена режима никогда не была целью, а лишь «обнадеживающим побочным продуктом».[2315] Американские военные позволили большей части сил Республиканской гвардии бежать, что способствовало сохранению власти. Военное командование позволило ему сохранить свои вертолеты, которые он с летальным исходом использовал для подавления внутренней оппозиции. Как обычно бывает на войне, после того как стрельба прекратилась, разочарованные американские чиновники стали обвинять друг друга, и было на что. По понятным причинам Соединенные Штаты никогда всерьез не рассматривали возможность продвижения в Багдад для свержения правительства Саддама. Такой шаг мог бы стоить поддержки арабских государств, имеющих решающее значение для коалиции. Полное поражение Ирака оставило бы огромный вакуум власти в особенно нестабильной части самого взрывоопасного региона мира, что усилило бы позиции Ирана. Силы Соединенных Штатов могут быть связаны длительной оккупацией и втянуты в иракскую политику так, что Вьетнам покажется легким делом. «Как только мы переступим черту и начнём вмешиваться в гражданскую войну… — признал Чейни, — то возникает вполне реальная угроза того, что мы окажемся втянутыми в трясину, выясняя, кто, черт возьми, будет управлять Ираком».[2316]
Официальные лица Соединенных Штатов полагали, что уничтожение значительной части армии Саддама ограничит его возможности для совершения злодеяний и, возможно, ослабит его власть, но они даже не преследовали эту цель агрессивно. Военное командование ожидало, что иракцы в Кувейте будут стоять и сражаться, и когда они бежали на север, коалиция не смогла достаточно быстро перестроиться. Армия медлила с выполнением «левого крюка», позволив значительным силам противника уйти за Евфрат. Соединенные Штаты согласились прекратить наземную войну после этих ста часов — отчасти потому, что это число имело «приятное звучание», а также потому, что телевизионное изображение «индюшачьей пальбы» по бегущим иракцам вдоль «шоссе смерти» создало проблему с общественностью; продолжать бойню было бы «не по-рыцарски», заметил Буш. Но даже тогда сомнительно, что уничтожения всех сил Республиканской гвардии в Кувейте было бы достаточно, чтобы свергнуть Саддама. Главная проблема заключалась в наивном мнении высших должностных лиц США, что уничтожения лишь части армии Саддама было бы достаточно, чтобы избавиться от него.[2317] Администрация Буша надеялась, что сокрушительное поражение Саддама спровоцирует военный переворот, и поощряла иракцев к восстанию, но когда шииты и курды восстали, а Саддам жестоко подавил их во время перемирия массовыми убийствами с использованием вертолетов и отравляющего газа, Соединенные Штаты ничего не предприняли. Пауэлл и военные хотели вывести американские войска как можно быстрее. Гражданское население беспокоилось, что шиитский Ирак может склониться на сторону Ирана, а сепаратистские мечты курдов могут угрожать Турции. Больше всего они боялись дезинтеграции Ирака. И снова порядок восторжествовал над свободой, а руководящим принципом, по словам Скоукрофта, стала «геополитика».[2318] На самом деле администрация так и не смогла разрешить своё двойственное отношение к Саддаму. Она надеялась избавиться от него, но боялась последствий. Люди, планировавшие военную кампанию с такой тщательностью, уделяли скандально мало внимания тому, что произойдет после окончания войны. Они «не смогли воспользоваться преимуществами, которые получают те, кто пользуется подавляющей властью».[2319] Вся важность этих неудач станет очевидной только позже, а пока американцы наслаждались сокрушительной и искупительной победой. Нервная нация отправилась на войну, все ещё преследуемая Вьетнамом, и разгром, нанесенный предположительно грозному противнику при минимальных потерях со стороны США, вызывал огромную гордость. Новая добровольческая армия доказала свою силу, а применение авиации вызвало благоговейный трепет. «Призраки Вьетнама упокоились под песками Аравийской пустыни», — воскликнул сам Буш, когда все закончилось (как оказалось, преждевременно).[2320] Война в Персидском заливе наглядно продемонстрировала военное превосходство Америки в мире после окончания холодной войны. Советский Союз, только недавно ставший сверхдержавой и бывший спонсором Ирака, был отодвинут на второй план, участвуя лишь в нескольких неэффективных попытках предотвратить войну в последнюю минуту. Буш провозгласил новый мировой порядок, в котором идея Вильсона о поддержании мира через коллективную безопасность будет реализована с помощью Организации Объединенных Наций, работающей, как и задумывали её создатели, под просвещенным руководством США. Благодарная нация приветствовала своих героев на парадах с бегущей лентой.
Финалом потрясений 1989–91 годов стал распад Советского Союза летом 1991 года — событие столь же судьбоносное по своим последствиям, сколь и антиклимактерическое по своему происхождению. Будучи мечтателем и фантазером, Горбачев надеялся, что реформы Коммунистической партии и советского государства встряхнут СССР от застоя, стимулируя политическое возрождение и экономическое оживление. На самом деле его реформы ослабили клей, скреплявший огромную советскую империю, высвободив мощные этнические и националистические силы среди различных народов, составлявших СССР. Домино падало с одного конца империи на другой, начавшись, по иронии судьбы, с провозглашения независимости Российской республики в июне 1990 года. Униженные «потерей» Восточной Европы, воссоединением Германии, войной в Персидском заливе и распадом СССР, советские сторонники жесткой линии 18 августа 1991 года, за два дня до подписания договора о предоставлении оставшимся республикам большей автономии, поместили Горбачева под домашний арест в месте его отдыха в Крыму и перешли к захвату власти. Это была неудачная попытка, наполовину выполненная некомпетентными людьми и пьяницами. Надеясь вернуть к власти коммунистическую партию и сохранить то, что осталось от советского государства, они добились обратного. Эпатажный Борис Ельцин, президент Российской республики, на танке собрал в Москве демонстрантов против переворота, перехитрил заговорщиков и взял власть в свои руки. Все более бессильный Горбачев продержался ещё недолго. В начале декабря Россия, Украина и Белоруссия заменили СССР на свободную Конфедерацию независимых государств. Горбачев ушёл в отставку на Рождество. В тот день серп и молот в последний раз спустились с вершины Кремля и были заменены красносиним флагом Российской Республики. «Никогда прежде, — сказал философ сэр Исайя Берлин, — не было случая, чтобы империя распалась без войны, революции или вторжения».[2321]
Холодная война закончилась скорее с иронией, чем с торжеством. Официальные лица Соединенных Штатов наблюдали за ошеломляющими событиями лета 1991 года с недоумением и беспокойством. Буш и его советники опасались, что падение Горбачева и распад СССР вызовут бурную дестабилизацию во всей советской империи или приведут к восстановлению старой коммунистической гвардии. Хотя Буш не стал оказывать Горбачеву масштабную экономическую помощь, он попытался помочь своему другу другими способами. На последнем саммите в Москве в начале августа был подписан договор СНВ, предусматривающий значительное сокращение стратегических арсеналов обеих стран. Отправляясь в Киев, президент предупредил беспокойных украинцев об опасности «самоубийственного национализма, основанного на этнической ненависти», и подчеркнул, что «свобода — это не то же самое, что независимость». Это заявление консервативный обозреватель Уильям Сафир назвал «куриной киевской речью» и расценил как предпочтение СССР перед самоопределением. Скоукрофт наблюдал за развязкой, «чувствуя оцепенение и неверие», от «полной непостижимости того, что такое эпохальное событие могло произойти на самом деле». Он и Буш поздравляли себя с тем, что задали «правильный тон», поощряя реформы и не провоцируя реакцию.