Отношение к внешнему миру было парадоксальным. Впервые за свою короткую историю новая нация не столкнулась с серьёзной внешней угрозой. Её позиции в Северной Америке были прочно закреплены. Европа отступала из Западного полушария. Относительная стабильность на континенте избавляла от опасности общеевропейской войны. Стремительный экономический рост Америки и укрепление Союза поглощали энергию и внимание её народа после Гражданской войны. В этих условиях мировые события естественным образом отошли на второй план в шкале национальных приоритетов. Американцы не считали себя изоляционистами — более того, термин «изоляционизм» только начал проникать в национальный политический словарь к концу века. Но лидеры нации в благоговейных тонах говорили о принципах внешней политики, завещанных Вашингтоном, Джефферсоном и Монро. Наше «традиционное правило невмешательства в дела иностранных государств доказало свою ценность в прошлые времена и должно строго соблюдаться», — провозгласил президент Резерфорд Б. Хейс в 1877 году, и эту мантру ритуально повторяли его преемники в Позолоченном веке.[633] Некоторые ультранационалисты даже повторили в менее квалифицированных выражениях мечту Джефферсона о ликвидации нереспубликанского и якобы ненужного дипломатического корпуса.
В Позолоченный век, как и до и после него, американцы, конечно же, не были изолированы от внешнего мира. С самого начала существования республики внешние отношения США определялись как частными лицами, так и правительством, и в эти годы общество, кипящее энергией, отправляло американцев за границу в самых разных ролях.[634] Растущая легкость путешествий, рост благосостояния и зарождение индустрии туризма привели к взрывному росту числа зарубежных поездок после Гражданской войны. К концу века Государственный департамент ежегодно выдавал тридцать тысяч паспортов. Дети элиты отправлялись в Гранд-тур по образцу того, который издавна практиковала британская аристократия. Студенты наводнили престижные европейские университеты. Иммигранты возвращались домой с визитами. Некоторые критики опасались, что зарубежные поездки могут запятнать чистоту американского характера; грубое поведение некоторых из этих путешественников навечно закрепило стереотипы американцев за их европейскими хозяевами. Однако гости из Соединенных Штатов все же находили в знакомстве с чужими культурами подтверждение достоинств своего собственного общества. После длительного пребывания в Европе молодой выпускник Гарварда и будущий посол в Германии и Великобритании в 1888 году «прощался… с „изнеженными деспотиями старого мира“». Годом позже юморист Марк Твен хвастался, что «сегодня в мире существует только одна настоящая цивилизация».[635] Тем не менее, всплеск туризма помог расширить взгляды Америки и разрушить её парохиализм. Опыт зарубежных путешествий в значительной степени сформировал взгляды тех, кто составлял внешнеполитическую элиту страны в двадцатом веке.[636]
Часто самостоятельно, иногда при государственной поддержке американцы принимали участие в разнообразных мероприятиях в дальних странах. После составления карты Северной Америки искатели приключений отправились исследовать новые рубежи на Аляске. Правительство спонсировало экспедиции в Арктический регион. Частные группы исследовали Святую землю и тропические леса Южной Америки.
В Позолоченный век также появились первые организованные и официально спонсируемые усилия по экспорту ноу-хау янки, особенно в Японии. Стремясь обойти Запад и присоединиться к нему, японское правительство наняло около трех тысяч иностранных экспертов (оятои) для содействия модернизации страны. Японских лидеров не привлекала американская демократия, они предпочитали немецкую систему правления. В создании военного ведомства западного образца они полагались в основном на европейцев, хотя японские студенты поступали в Военно-морскую академию США, а один из граждан США руководил первым в Японии военно-морским училищем. Американцы также помогли японцам освоить западный дипломатический протокол и международное право, чтобы освободить их от бремени навязанных Западом неравноправных договоров. Самую важную роль американцы сыграли в сфере образования и сельского хозяйства. Они помогли создать систему государственного образования по образцу недавно созданной в США. Эксперты из американских колледжей при поддержке комиссара сельского хозяйства распространяли новейшие методы молочного животноводства и выращивания кукурузы и пшеницы. Специалисты из Массачусетского сельскохозяйственного колледжа стремились распространить модель земельных грантов на Японию, помогая основать в Саппоро экспериментальную ферму и сельскохозяйственную школу, которая впоследствии стала Университетом Хоккайдо. Американцы привезли в Японию такие сорта, как яблоко Макинтош и виноград Конкорд. Как эмигранты, ищущие отдыха, они познакомили японцев с бейсболом, помогая создавать команды, которые со временем стали конкурировать с американцами, проживающими в этой стране. К ужасу британских наблюдателей, к концу века бейсбол стал в Японии более популярным, чем крикет.[637]
Зародившись в начале века, протестантское миссионерское движение взорвалось после Гражданской войны. Число зарубежных миссий выросло с восемнадцати в 1870 году до девяноста в 1890-м. Только в Китае число миссионеров выросло с 81 в 1858 году до 1296 в 1889 году. Миссионеры работали по всему миру, от католической Южной Америки до мусульманского Ближнего Востока. Особенно активно они работали в «языческих» Китае и Японии и даже начали устанавливать американское присутствие в Африке.
Роль и влияние американских миссионеров стали предметом многочисленных споров. Убежденные в том, что Бог благословил их современными технологиями, чтобы облегчить евангелизацию мира, и горячо желающие «нести свет в языческие земли», они привнесли в свою задачу самодовольное высокомерие, которое сделало их легкой мишенью для критиков в последующие века. В некоторых областях они были передовым отрядом на пути проникновения американской торговли. Распространяя своё Евангелие, они часто были виновны в худшем виде культурного империализма. Они неизменно нарушали местные обычаи и вызывали националистическое сопротивление, которое в таких местах, как Япония, резко ограничивало их влияние. С другой стороны, они стимулировали американскую филантропию. Они выступали против ввоза опиума в китайские порты по договору и заняли непопулярную позицию против исключения китайских иммигрантов в дебатах, бушевавших по всем Соединенным Штатам в эти годы. К лучшему или худшему, но они привнесли процесс модернизации в те земли, где служили. Они были одними из ведущих агентов интернационализации Америки. Они привлекли внимание к далёким регионам и сформировали отношение населения к другим народам. Их призывы к поддержке и защите иногда заставляли правительство действовать там, где его роль до этого не проявлялась.[638]
Миссионерская деятельность открывала возможности за рубежом для американцев, чьи роли были ограничены на родине. Афроамериканские миссионеры искали новообращенных в Африке, продвигая при этом схемы колонизации с явным империалистическим подтекстом. Все больше разочаровываясь в своём месте в американском обществе, такие священнослужители, как Александр Краммелл и Генри Маклеод Тернер, выступали за миссионерство в Африке и за колонизацию «назад в Африку», подобную той, которую когда-то одобряли Генри Клей и Авраам Линкольн. Они искали в возвращении на континент, с которого пришла их раса, спасение от растущего угнетения в Соединенных Штатах и способ утвердить свою американскую национальную идентичность. Отдавая должное высокой нравственности Африки, они разделяли с европейскими колонизаторами веру в то, что «тёмный континент» нуждается в цивилизаторской миссии, и привносили в свою задачу чувство собственного превосходства. Некоторые даже обосновывали, что рабство было частью боговдохновенного генерального плана, призванного подготовить афроамериканцев к возрождению отсталой Африки. В 1890-х годах Тернер продвигал миссии в Либерии и Сьерра-Леоне в качестве основы для своего более масштабного проекта колонизации. Краммелл отправился в Либерию в качестве миссионера и предложил установить протекторат США над страной, основанной освобожденными американскими рабами. Эти ранние панафриканские планы не получили поддержки у афроамериканского среднего класса — церкви относились к ним с сомнением именно потому, что они слишком сильно напоминали прежние планы колонизации. «У нас нет дел в Африке», — протестовал один епископ.[639] Равнодушное правительство США не оказало никакой поддержки. Единственным результатом стало интеллектуальное обоснование и косвенное поощрение европейского колониализма в Африке.[640]
Миссионерская работа и другая международная благотворительная деятельность открывали возможности для женщин, которым до сих пор было отказано в полном равноправии дома. К 1890 году жены мужчин-миссионеров или группы незамужних женщин, действующих самостоятельно, составляли около 60 процентов от общего числа. Их вклад был уникальным. Их подход к миссионерской работе был более личным, чем у мужчин, и напоминал ту работу по воспитанию, которую они выполняли в домашней сфере. В Китае женщины чаще, чем мужчины, отождествляли себя с местным населением и выражали беспокойство по поводу его беспомощности в отношениях с Западом. Доминируя над своими мужьями, они протестовали против того, как чужаки доминируют над китайцами. Выступая за Китай, они выступали за себя. Тем самым они сделали важный шаг на пути к собственному освобождению. Парадоксально, но, хотя они и сочувствовали китайцам, но, пропагандируя вестернизацию, осуществляли над ними власть.