В граде на Волге, как и в Астрахани, разливное пиво темнее янтаря и гуще, чем слабоалкогольный контент бутылок с этикеткой «Жигулевское». Это было весьма кстати, потому что билетов до Астрахани в кассах не было. Мы купались на городском пляже и пытались разрубить гордиев узел обстоятельств. Единственное, что приползло на ум — сесть в электричку, которая следовала примерно в нужном направлении, и доехать до куда-нибудь. Всяко, это будет ближе к конечному пункту. А там посмотрим. Русский авось съел нас с потрохами.
Я не помню названия городишки, где мы вышли на перрон, после того, как машинист проскрипел в вагонных динамиках свой прощальный привет. Типичное южное захолустье. Дебаркадер, построенный еще большевиками. Дома, сдавленные тутовыми деревьями. Посинелая штукатурка на стенах, гофрированная трещинами. Собаки, утыканные слепнями.
Серегин язык пошевелил в нужную сторону, выдав несколько точных фраз, и мы зацепились за старичка, который выказал чудеса гостеприимства. Это был одинокий пенсионер, у которого, видать, и родственников-то не наблюдалось. Он привел нас к себе домой, где мы смогли съесть нехитрый холостяцкий обед, помыться и трезво взглянуть в глаза действительности. Глаза действительности моргали и щурились.
Я предлагал построить плот. Или скоммуниздить лодку и добраться до Астрахани по Волге. Тем более что жить мы должны были не в городе, а на туристической базе, ниже по течению. Идея с плаванием по реке целиком и полностью завладела моим воображением. Дело дошло до того, что я поверил в реальность подобной затеи. Ночевки на берегу, ловля рыбы, уха. И течение реки совпадает с направлением нашего пути.
Старичок, узнав о моих гелькеберрифиновских планах, снял со шкафа коробку и начал выкладывать на стол всевозможные рыболовные принадлежности, попутно объясняя, какая из них для каких целей предназначена. Более того, по завершении своего рыболовского семинара, он отложил в пакет те крючки и снасти, которые, по его мнению, нам сгодились бы. Я честно пообещал отдать их на обратном пути. Не отдал. Снасти не понадобились, а старичок этот, чье одиночество было нарушено двумя перекати-поле, до сих пор у меня из башки не выходит.
Он дал нам дельный совет. Ночью поезд, идущий в Астрахань, делал в городишке минутную остановку. Можно было забраться в вагон и смешаться с пассажирами, если найдется пустое место, потому что проводники к этому времени поголовно пьяны. Ночью мы подкараулили нужный состав, залезли в вагон со спящими хьюманами и улеглись на верхних полках. Рука проводника потеребила мою пятку, но дальше этого процесс выяснение наших личностей не пошел. Утром мы были в Астрахани.
Одним из самых больших удивлений для меня в южных городах являются незагорелые люди. Мне, с моей северной ментальностью, кажется, что все здесь должны ходить коричневые, как спелые желуди. Сложно поверить в то, что южане, так же как жители северных болот, могут просиживать все дни в душных конторах, а на пляж выбираться два раза в месяц. Так же для меня было откровением, что и здесь арбузы могут продаваться. То есть я думал, что стоит выехать за пределы города — и вот они бахчи. Набивай багажник и сваливай.
В городе протусовались недолго, хлебнули пива, съели по вяленой рыбе и отправились на пристань, где погрузились в теплоход. Серегин безымянный палец опоясывало кольцо со здоровенной железной блямбой в виде крылатого черепа. Попутчики интересовались:
— А вы металлисты?
Этот вопрос мне показался трогательным в свете представлений местного населения об облике металлиста. Во время недолгих остановок я нырял с крыши речного судна в теплую волжскую жидкость. Потом сплюснутый теплоход лениво отчаливал, и за кормой возникала кильватерная струя, глядя на которую на тебя накатывает блаженство круизера. Серега бренчал на гитаре, оказавшейся у кого-то из пассажиров, рассказывая окружавшим его любопытным ушным раковинам о городе Питере. О городе Москве он благоразумно помалкивал, потому что москвичей в России не любят, тогда как к питерцам проявляют пиетет.
Через полтора часа качания на волнах, теплоход откинул на пристани свою челюсть в виде узкого трапа. Берег должен был стать для нас родным на ближайшие две недели. Здесь располагалась типичная туристическая база в виде домиков, отстоящих друг от друга метров на тридцать. В каждом домике было две кровати. У крыльца располагалась печка, на которой можно было готовить пищу. При условии, что ты имеешь желание разводить костер в ее железном брюхе.
Мы сняли одну из хижин. Нужные кусты располагались на другом берегу, где росли совхозные яблони, охраняемые сторожами от посягательств шантрапы. Поскольку весь каботаж разобрали до нас предусмотрительные соседи-туристы, пришлось переплывать великую российскую реку на гибриде корыта и ванны. Весел так же было не достать, поэтому гребли двумя обрубками, вследствие чего наши водные прогулки напоминали плавание коренных жителей Америки. Мы выкуривали дежурный косяк, утрамбовывались в корытообразную пирогу, и приступали к нелегкому делу по преодолению водного пространства, шириной не меньше километра.
Лодка (сколько лести сквозит в этом слове по отношению к нашему плавающему тазу, все равно что «Запорожец» «Лексусом» назвать) изначально ставилась под углом, дабы течение не снесло нас к бабушке черта или к его маме. Двигать руками и тазобедренным суставом приходилось активно, модулируя в спортивном темпе, еле-еле достигая пяти кабельтовых в час. Корабли имели привычку проплывать туда сюда, а наша маневренность оставляла желать лучшего. Все равно, что скорлупа грецкого ореха в ручье доживает свой последний надводный миг. Серега, как правило, садился вперед, я назад. Не хватало только несущейся следом «Из-за острова на стрежень».
Достигнув заветного берега, каждый из нас брал здоровый бумажный мешок из-под сахара, и мы, крадучись как два капера, отправлялись на сбор гербария. Для этого нужно было миновать заросли камышей, перелезть через забор и найти нужные растения, которые порой были выше нас ростом. Мандраж присутствовал, хоть мы и понимали, что находимся в астраханской жопе, где ментов не должно наблюдаться. Периодически издалека доносились выстрелы, что только добавляло нервозности.
С полными пакетами мы возвращались к лодке, поклажу размещали таким образом, чтобы, не дай Бог, на нее не попала вода, и начинали обратный отсчет водного пути. Дома раскладывали листья под кроватью на газеты. Сушить на улице не решались, к тому же я был уверен, что марихуана сохраняет все свои волшебные качества, если доводить ее до кондиции в тени, а не на солнце.
Вечером я садился на крыльцо и вперял свой взгляд в небо, которое потоптал звездный мальчик, оставив в нем вмятины. Каждая вмятина наполнилась со временем фосфорной слезой Луны, и стала светиться, раздражая пытливые мозги астрономов. Я думал о Маше, ежился от сомнений, и пытался представить, чем она сейчас занимается. Волга чмокала берег губами волн, Серега разводил костер, и запекал в золе яблоки и картошку. Я потягивал косяк и травил душу воспоминаниями.
Иногда мы выбирались в город. Садились в теплоход и плыли, рассматривая через иллюминаторы иной мир южного края. В Астрахани устраивались на скамейке у пивного ларька, поблизости у воды, покупали вяленую рыбу, вкуснейшее пиво, и застывали в позе созерцателей прекрасного. Время перетекало из пустого в порожнее. Трава сохла под нашими кроватями медленно. Это был пока что единственный повод для беспокойства. О том, как мы будем ее вывозить, я старался не думать. Была идея отправиться в Москву по воде. Получалось дороже, но безопаснее, потому что теплоходы менты не шмонали.
Плавание с берега на берег стало привычным занятием. Сбор листьев, редкие выстрелы, попытки быть спокойным. Нас застукал местный сторож. Он выскочил откуда-то сбоку с ружьем, которое наставил мне прямо в лоб. Немая сцена. Я уже представил себе, что придется говорить представителям правоохранительных органов. Все застыли, как фигуры в игре «Море волнуется раз». Сторож произнес в стиле армейского прапорщика:
— А-а, вы это…
Опустил ружье и с вкрадчивостью иезуита спросил:
— Не видели, кто яблоки ворует?
— Мы не видели. Честное пионерское.
Окончательно успокоившись, он отправился восвояси. По полям прокатился наш облегченный вздох, опережая жгучий зюйд-ост. Пленка испарины на теле становилась все тоньше по мере удаления человека с ружьем. Сторож перестал быть опасностью.
Оскар Уайльд говорил, что скука — это постаревшая серьезность. Наша серьезность готовилась отдать концы на старости лет, поэтому от скуки мы решили сварить молока. Способ его приготовления примитивен, как рецепт яичницы. Берется молоко, в него кидаются листья конопли, которые варятся несколько минут. Затем молоко сливается, а оставшееся травяное месиво собирается в марлю и выжимается в стакан. Все, что удалось сцедить, подлежит употреблению. Молоко Серега выпросил у хозяйки турбазы, под предлогом, что его приятель, то бишь я, простудился. Для чего мне для виду пришлось пару дней походить с перевязанным горлом, лицедействуя напропалую, изображая жуткий кашель.
Нужный продукт был приготовлен в тот же вечер. Несколько столовых ложек мне, полстакана для Сереги. На вкус мерзость. Но и водка на вкус тоже не сахар. Спустя несколько часов меня посетила измена, первая в жизни. Казалось, что в горло вставлена стеклянная трубка. И стоит только сглотнуть, как трубка треснет, и стеклянные осколки посыпятся в желудок. Натуральный кошмар, ощущения, реальные на сто процентов. Избавиться от них не было никакой возможности. Если ты пьян, ты можешь принять холодный душ, проблеваться, лечь спать и забыться на несколько часов. Но здесь ничто не спасало.
Я выскочил на берег и понесся вдоль воды. Паучьи лапы пальцев корчились по периметру ладоней. Треск в голове нарастал, я боялся разбить стеклянную колбу, потому что живо представил, как куски стекла впиваются в мои внутренние органы, и я кончаюсь прямо здесь, пуская кровь ртом. Паралоновый песок проминался под ступнями, в лицо дышала астраханская ночь, сплевывая в глаза сгустки темени. Никаких ориентиров, дисбаланс мыслей, верчение веток вокруг стволов деревьев.